— Вон та девушка, — сказала она, показывая в сторону камина, — это я. В те времена, когда была молодой, красивой и сильной.
Над зеленоватой мраморной каминной полкой висела огромная фотография балерины в классическом костюме.
Я, взглянув на эту фотографию, сказала своей собеседнице, что она и в самом деле была молодой, красивой и сильной. Я точь-в-точь повторила ее слова, чтобы ни переусердствовать, ни недоусердствовать в своей лести. Она кивнула и повернула голову в сторону двери.
— Мари! — крикнула она так громко, что моментально прогнала сон и у меня, и у доберманов.
Мари появилась через несколько секунд. Она принесла серебряный поднос, на котором стоял серебряный чайный сервиз с фарфоровыми чашечками. Было заметно, что сервиз довольно тяжелый, и Мари, поставив его на стол, облегченно вздохнула.
Я раньше думала, что самой роскошной из всех гостиных, которые я в своей жизни видела, была гостиная «роковой женщины», однако по сравнению с этой та гостиная показалась бы обычным чуланом. Мне стало жаль, что я оставила свои кремы и прочие товары дома: мне наверняка удалось бы продать хозяйке самые дорогие из них.
— Ваша кожа нуждается в увлажнении и питании, — начала я издалека.
Однако она всего лишь провела ладонью по лицу и сказала, что уже достигла того возраста, когда, как ни улучшай состояние своей кожи, все равно останешься старой.
Я решила зацепиться за слово «старая» и упомянуть бабушку Лауры.
— Да, домик, который я им сдавала, находится за три квартала отсюда. Прошло уже много лет. Девочку я помню не очень хорошо, она была самой обыкновенной, сдержанной и тихой. Ее бабушка была толстой, с очень белой кожей и с голубовато-белыми волосами. В те времена многие женщины красили волосы в голубоватый или в розоватый цвет. Мать девочки приходила только один раз. Она была из этих… из хиппи. Она пережарилась на солнце, а волосы у нее были длинные и спутанные. В общем, ужас какой-то.
— А вы не знаете, где они живут сейчас?
Она отрицательно покачала головой. В гостиной было довольно прохладно, и моя пожилая собеседница куталась в большую блестящую черную шаль, спускавшуюся почти до самых ее ног. Я старалась не делать никаких движений, которые могли бы навести ее на мысль, что я уже хочу уйти.
Она погладила одного из своих доберманов и сказала:
— Они платили очень пунктуально. Обычно приезжала бабушка вместе с внучкой, она давала мне деньги наличкой. Меня это очень даже устраивало, потому что не нужно было обращаться в банк. Но в один прекрасный день они уехали и больше не появлялись.
— Я все никак не могу припомнить ни как звали ее бабушку, ни как звали ее мать, — сказала я, делая вид, что напрягаю память.
— Бабушку звали Лили. Донья Лили. Как тебе такое имя, а? А у матери девочки было имя как у какой-то известной актрисы. Иногда я называла ее по имени, но уже не могу его вспомнить.
— А отец девочки? Вы никогда его не видели?
Собеседница бросила на меня подозрительный взгляд: этот мой вопрос не увязывался с представлением, которое у нее сложилось о том, кто я такая.
— Людям обычно не нравятся те, кто сильно отличается от других, и эта хиппи была матерью-одиночкой. Это я точно помню.
Я вышла из этого дома, довольная тем, что мой визит сюда не был безрезультатным. Итак, теперь я знаю, что у бабушки Лауры голубовато-белые волосы, что ее зовут Лили и что имя у матери Лауры — как у какой-то знаменитой актрисы. Я пересекла три улицы в поисках сдаваемого внаем «домика» — как его называла эта женщина, кутающаяся в шаль с длинной бахромой. Поскольку я не тащила с собой свои чемоданчики с товарами, мне казалось, что я не иду по улице, а лечу как перышко. Я делала нечто такое, о чем меня никто не просил, но что я просто обязана была делать. В глубине души я боялась, что мама права и что Лаура действительно жива и находится где-то здесь — спрятанная там, где ее не найти. Такая вероятность, по-видимому, очень пугала моего отца, моих бабушку и дедушку, Анну и всех тех, кто входил в ближайшее окружение моей мамы.
Черепичная крыша, деревья высотой метров в пять, беседка, бассейн, решетка для барбекю, установленная на каменное основание. Это было что-то среднее между городским особняком и загородным домом. Здесь тоже имелась собака, но только с шерстью коричневого цвета и очень подвижная.
Дверь открыл мужчина усталого вида с двухдневной щетиной и отвел меня к своей жене на застекленную часть веранды, ярко освещенную солнцем.
Его женой оказалась миниатюрная женщина в розовом свитере. На пальцах у нее были золотые кольца, на шее висели тоненькие золотые цепочки, а волосы на голове были почти такими же короткими, как щетина ее мужа. Она медленно листала журнал «Ола».
Ей понравилось, когда я сказала, что у нее очень красивый дом. Она, правда, сразу же посетовала на то, что у них между калиткой и верандой нет фонтанчика, с которым здесь было бы еще красивее.
— Принеси нашей гостье чего-нибудь попить, — сказала она мужу.
Я тут же попросила их не делать этого, пояснив, что только что побывала в особняке владелицы этого дома и выпила там несколько чашек чая.
— Она неприятная женщина, но когда-то была балериной, и у нее много… — Она сделала пальцами жест, символизирующий деньги.
— Я просто хотела поблагодарить за то, что вы так обстоятельно поговорили со мной по телефону.
— Пустяки. Время здесь течет очень медленно, дни тянутся бесконечно долго.
Моя собеседница, судя по всему, была человеком прямолинейным, не склонным к витиеватой вежливости. Ее муж бродил по двору дома, словно призрак.
— Знаешь, а ведь когда мы вселялись в этот дом, я обнаружила парочку вещей, которые остались от прежних жильцов.
Она неторопливо встала и куда-то пошла — сначала медленно, слегка прихрамывая, а затем очень быстро и стремительно.
Вскоре она вернулась, держа в руках красную коробочку из папье-маше. Ее, по всей видимости, смастерил ребенок. Когда я открыла крышку, то на ее обратной стороне увидела надпись: «Для моей мамы».
— Я ее не выкинула — сама не знаю почему. И что с ней делать, я тоже не знаю. Если хочешь, возьми ее себе. Когда найдешь свою подружку, отдашь ей. Ей понравится. Людям всегда нравятся предметы, связанные с их детством.
— А вы не помните, на чье имя приходили письма?
— Хм… Прошло уже очень много времени. Они, по-моему, приходили из школы и были адресованы родителям Лауры. А фамилия у них была…
— Может, Валеро?
— Да, что-то вроде этого.
— А они никогда не упоминали, где живут теперь?
Моя собеседница отрицательно покачала головой.
— Думаю, что где-то в центре города. Бабушка, насколько я помню, как-то раз посетовала, что добираться сюда из центра города на автомобиле затруднительно.
— А мне припоминается, что у матери этой девочки было имя как у какой-то известной актрисы…
— Вообще-то они приезжали сюда совсем ненадолго.
Я и из этого дома вышла довольная тем, что удалось кое-что выяснить. В руках я несла красную коробочку, сделанную, возможно, моей сестрой, а может, и каким-нибудь другим ребенком. Перед уходом я — под предлогом того, что мне хочется обойти вокруг дома, чтобы полюбоваться его красотой, — зашла в сад, в котором, возможно, когда-то играла Лаура, и посмотрела, не нацарапано ли где-нибудь на стволе какое-нибудь имя. Меня не удивляло, что отцу не хотелось играть в эту игру эфемерных надежд, потому что она была утомительной. Его наверняка одолевала тоска, когда он представлял, как мама ходит от иллюзии к иллюзии и от разочарования к разочарованию подобно тому, как я хожу сейчас по домам.
Я решила, что поставлю красную коробочку у себя в комнате. Уже наступил вечер. Мне пришлось прождать пригородного поезда полчаса. Стрелки часов показывали уже почти девять. Придя домой, я проверила автоответчик телефона и выяснила, что — слава богу! — в мое отсутствие никто не звонил. Это означало, что ситуация в больнице остается такой же. На кухонном столе мое внимание привлекли два бокала с остатками вина. Стулья почему-то стояли как попало, а на краю стола кто-то оставил пепельницу, обычно находившуюся у нас в гостиной. В кухне у нас никогда не бывало пепельницы, чтобы запах сигаретного дыма не примешивался к запаху еды. В пепельнице сейчас лежал пепел, причем не рассыпавшийся, а сохранивший форму сигареты. Мне стало не по себе от одной только мысли о том, что здесь снова побывала Анна. Однако если она и была здесь, то рядом с ней, по крайней мере, находился отец, и она не имела возможности снова обыскивать наш дом. Они пили вино. Отец, похоже, шел на поводу у этой Анны. Впрочем, это наверняка не вызвало бы негативной реакции у моей мамы, потому что она считала: что бы ни делала ее подруга — все правильно.
Я вытряхнула пепел из пепельницы и вымыла бокалы.
