В гардеробе висели два костюма, старая телогрейка, рабочие брюки; на полках — дюжина сорочек и несколько пар белья. В тумбочке — два порошка от головной боли и снотворное, а также очки для чтения. Простукивать крашеные стены и искать под полом тайники было бы явно чересчур. Яункалн сложил свои находки в сумку и уже приготовился было писать акт, когда заметил на секретере стопку чистой бумаги. Взял ее, положил на стол, чтобы удобней было писать, и тут обратил внимание на то, что верхний листок уже использовался в качестве подложки и хранил оттиск написанного шариковой ручкой. К сожалению, прочитать что-либо было невозможно. А если положить на этот листок полученное вчера письмо?..
Яункалн подошел к окну и еще раз обвел взглядом помещение. Чего старику не хватало, зачем было подрабатывать нечестным путем? Он, Яункалн, почел бы за счастье иметь такую квартиру. Человек окончил университет, приступил к ответственной работе, а о собственном жилье не смел покамест и мечтать. Общежития, родительский дом, комната старухи Зандбург — нигде он не чувствовал себя полновластным хозяином. А если посчастливилось бы очаровать такую прекрасную девушку, как, скажем, Расма, куда он привел бы ее после загса?
Снова пришлось бы ютиться у чужих людей...
Чтобы не поддаваться более настроению безысходности, навеваемому нарастающим чувством голода, Тедис решил пойти позавтракать.
* * *
Кашис с нетерпением поджидал остальных участников утренней летучки. Ждал и майор Блумберг, прибывший с первым поездом из Риги и теперь жаждавший активно подключиться к операции. Покамест его участие выразилось лишь в доставке заключения экспертизы. Он не предполагал, что окажет Кашису неоценимую услугу тем, что обсудит со следователем по особо важным делам Вольдемаром Страупниеком все добытые материалы, объективные факты и предположения, которые среди криминалистов принято деликатно называть гипотезами. Собственные мысли из чужих уст звучали совсем по-иному, так что можно было критически их проанализировать, четче отделить отсутствующее желаемое от того, что есть в наличии.
Эдуарду Кашису довелось работать вместе со Страупниеком, с которым был знаком еще по латышской стрелковой дивизии. Он очень уважал советника юстиции за его опыт и умение смело пойти в решающий момент на риск, пренебрегая иной раз многими формальностями, что зачастую приводило к осложнениям с начальством. Со Страупниеком всегда было трудно различить переход функций милиции к функциям прокуратуры. К примеру, сегодня: другой вызвал бы оперативных работников к себе в кабинет, стал бы говорить о необходимости действовать быстрее, энергичнее и целеустремленнее, велел бы дважды в день докладывать по телефону об успехах, а Страупниек сам отправился в ОВД, чтобы руководить расследованием и надавать кучу ценных советов.
Быть может, как раз потому Кашис, открывая совещание, не мог удержаться от соблазна подчеркнуть свою роль в предшестовавших операциях:
— Я был прав. Результаты рижской экспертизы целиком подтвердили мое предположение о причине смерти Румбиниека. И более того. Если учесть ослабленность организма алкоголем и хроническими болезнями, то можно смело допустить, что паралич сердца и органов дыхания наступил уже через два часа после употребления аконитина... Отсюда вытекает, что роковой глоток бальзама был сделан между шестью и восемью часами вечера.
— Эмиль Мендерис отпадает, — сказал Селецкис. — Только что допросил шофера молоковоза. Филарет Воскобойников ездит строго по графику и на каждой ферме отмечает время. Пассажира на ужавской дороге он подсадил после двадцати часов. На предъявленной фотографии он опознал Мендериса.
— Никто пока что не отпадает! — впервые взял слово Волдемар Страупниек. Он показал на стену. — Я позволил себе немножко приглядеться к карте района. До Ужавы менее часа езды на легковой машине. Теоретически Мендерис мог от шести до семи находиться в квартире Румбиниека, затем вернуться в Ужаву и оттуда с надежным свидетелем вернуться в Вентспилс. Посему надлежит очень тщательно проверить алиби Мендериса после восемнадцати часов.
— Как раз это я и хотел сказать, — хмуро заметил Кашис. — Но мне не дают договорить до конца. Первым делом надо окончательно выяснить вопрос с ядом. Еще в конце сороковых годов или с начала пятидесятых все препараты аконитина изъяты из фармакопеи и сняты с производства. В аптеках Советского Союза их нельзя ни купить, ни украсть. Разумеется, настойку можно приготовить самостоятельно, но это не сделаешь за один день. И опять-таки все дороги ведут к Сильве из ужавской аптеки.
— Как будто я не сказал об этом пять минут назад, — с обидой первоклассника вскинулся следователь прокуратуры.
На сей раз Кашис великодушно пропустил замечание мимо ушей и церемонно предоставил слово Селецкису.
— Не буду утруждать ваше внимание техническими деталями, — старший инспектор тоже умел блеснуть воспитанностью, — Все они изложены в моем заключении. Скажу только, что тетрадь, обнаруженная в квартире Румбиниека, и письмо, полученное в магазине, дают достаточно материала для сравнения. Короче говоря — если только это не гениальная подделка, на которую способен лишь выдающийся специалист, то письмо написано рукой Артура Румбиниека. — Выдержав театральную паузу, Селецкис продолжал: — Это подтверждается оставшимся на чистом листе бумаги оттиском текста, написанного шариковой ручкой. По ширине и высоте следы в точности совпадают со строчками письма, таким образом, можно сделать вывод: этот лист лежал под тем, на котором писалось письмо... Особенно внимательно я исследовал даты и не обнаружил никаких противоречий. Заявление Румбиниек сочинял в милиции, потому и обозначил дату коротко, формально. А когда писал письмо в домашних условиях, то предпочел более полную форму написания числа и месяца.
— Мне пришло в голову другое объяснение, — поднялся со своего места Яункалн. — Возможно, он писал под диктовку. Неизвестный посетитель убедил его, что единственное спасение — свалить всю вину на Мендериса. Никто из нас не был знаком с Румбиниеком, но мне не верится, что старый мастеровой стал бы писать такими гладкими фразами. Сказано ровно столько, сколько надо, ни одного лишнего намека. Он и дату написал так, как пишет Озолинь...
— Что еще за Озолинь? — спросил Страупниек.
Тогда Яункалн выложил на стол корешки почтовых переводов, которые сразу же пошли по рукам.
— Картина обрастает деталями, но яснее не становится, — заговорил майор Блумберг. — Кто-то хочет во что бы то ни стало загнать в наши сети Эмиля Мендериса. По-видимому, не зная, что он не станет этому противиться. Он ведь считает, что в тюрьме будет чувствовать себя лучше, чем под крылышком у жены. Не так уж далеко от истины, если принять во внимание, что мы имеем дело с убийцей, спасающим свою шкуру. Только чересчур уж густо намазывает свой бутерброд, полагая нас полными болванами, которые без его помощи заблудятся в трех соснах. Я нисколько не удивлюсь, если обнаружится, что бланки почтовых переводов заполнялись на машинке, стоящей на столе у Мендериса в комиссионном магазине... Проверьте, Селецкис!
— Есть проверить! Хочу только заметить, что к машинке имеет доступ также директор, продавщицы и даже уборщица. Сейчас не те времена, когда пишущие машинки полагалось держать в опечатанном шкафу. В этом же магазине их штук шесть стоит на полках.
— Что еще на повестке дня? — прервал бесплодную дискуссию Кашис. — Да, а Дзинтара Вульфа, который под подозрением у гражданки Зандбург, вы допросили?
— Чип пропал из виду. Дома не ночевал. Сегодня его не было ни на работе, ни в районе порта. В данное время его разыскивают по всему городу.
— Наверно, забрался к дружку и отсыпается после пьянки, — предположил майор.
— Непонятно, почему вы о нем говорите с таким безразличием. Версия с Дзинтаром Вульфом, мне сейчас кажется более правдоподобной, чем с Мендерисом. — Страупниек не скрывал своего недовольства. — Сами же его проворонили, поскольку не оставили где-нибудь в переулке оперативную машину, и теперь удивляетесь, что он смазал пятки.
— До вечера разыскать! — коротко распорядился Кашис. — Яункалн, привлеките дружинников, заодно и ребят Зандбург. Пускай помогают расхлебывать кашу, которую сами же заварили. А после этого прямиком на почту! Выясните, когда и где отправлено адресованное Мендерису письмо. До или после смерти Румбиниека. Это важно, и потому не жалейте сил... Селецкис отправится в комиссионный магазин. А старая гвардия под твоим командованием, товарищ Страупниек, возьмет в оборот Гунтиса Пумпура. Выжмем как лимон, по всем правилам. После обеда все вместе выедем на лоно природы. Я, например, давно мечтаю полюбоваться ужавским маяком.
Эдуард Кашис встал и вышел из кабинета. Хотелось хоть недолго побыть на свежем воздухе, прогуляться до Венты, посмотреть, живы ли еще старые мостки, на которых после войны часами просиживал с удочкой, никогда не теряя надежды пополнить скудный паек служащего несколькими окуньками или плотвичками... Мог же он, в конце-то концов, позволить себе крошечную передышку, поскольку приехал сейчас в Вентспилс не в служебную командировку, а в отпуск за свой счет.
