— Значит, ты считаешь, пока она у Кротова, ей ничего не грозит?
— Квартира на девятом этаже двенадцатиэтажного дома, дверь стальная, отмычкой замок открыть невозможно. Она никуда не выходит. Даже ее собаку Кротов выгуливает сам, утром и вечером.
— Это они хорошо придумали, — кивнул Андрей Иванович и, отхлебнув горячего крепкого чая, посмотрел на Свету. — Значит, Кротов гуляет с ее собакой, произнес он серьезно и задумчиво. — Ты скажи мне, пожалуйста, что у них там с нашей подопечной? Света пожала плечами.
— Как что? Любовь!
— Надо же! — хлопнул себя по коленке Андрей Иванович. — Они ведь знакомы меньше недели, к тому же она с пузом!
— А пузо при чем? — усмехнулась Света.
— Как это — при чем? Все-таки не совсем удобно страсти-то предаваться, да и опасно во второй половине беременности.
— Ах, вы об этом? Нет, они не спят пока. У них все серьезно.
— Ты и это разглядела?
— Как вам сказать? Скорее почувствовала, когда их увидела вместе. Я ведь все-таки женщина.
— Интересно, а почему ты, Светочка, считаешь, если сразу не спят, значит, серьезно?
— Ох, Андрей Иванович, — улыбнулась Света, — это на гнилом Западе сначала в койку прыгают, а потом уж знакомятся.
— Ты хочешь сказать — у нас наоборот?
— У нас, конечно, тоже по-всякому бывает, но русскому человеку после койки сложней знакомиться. Стыдно, неловко… Менталитет у нас такой — стыдливый.
— А у них, у западных людей, значит, бесстыдный менталитет? — засмеялся Андрей Иванович.
— Да нет. Просто они к этим вещам по-другому относятся. Для них секс естественная часть жизни. А у нас и слова-то такого нет. Или любовь, высокое парение духа, или грязь, гадость, матерные названия. Нет у нас середины, только верх и низ. А у них все просто и буднично. Вот вы подумайте: «заниматься любовью» — это ведь калька с английского. По-русски дико звучит.
— Ну, ты у нас философ! — выразительно развел руками Андрей Иванович и, помолчав секунду, вдруг спросил:
— Нравится тебе Полянская?
— Да, — призналась Света, — легче работать, когда охраняемый объект вызывает симпатию. А почему вы спросили?
— Потому, девочка, что в твоей работе симпатий и антипатий быть не может. Мало ли, как потом дело обернется…
Света заметила, как холодно и остро блеснули глаза ее собеседника. Ей стало не по себе. Он тут же почувствовал это и ласково погладил ее по щеке.
— Ты про менталитет сама додумалась, умница?
— Нет, — улыбнулась Света, — в школе проходили. Тема у нас была такая: «Национальные стереотипы сексуального поведения».
— Глупости! — отрезал Андрей Иванович. — Нет никаких в этом стереотипов, нет правил — одни сплошные исключения. Ты со мной не согласна?
Света отрицательно замотала головой.
— А Полянская мне тоже нравится, — он откинулся в кресле и закурил, хорошо бы у них с Кротовым все наладилось. Лишний «важняк» с Петровки нам ведь не помешает? А, Светочка, не помешает? — Он весело подмигнул, но тут же лицо его стало серьезным. — Теперь о главном. В Нью-Йорке тебя встретит некто Бредли. Маленький такой, толстенький, на клоуна похож. Но он вовсе не клоун, а, наоборот, мрачный, невоспитанный тип. Ну, это ты как-нибудь переживешь. Общаться тебе с ним придется мало. Он из ФБР, из секретного отдела, который занимается проблемами преступности, связанными с трансплантацией человеческих органов. Мы с этим отделом не то чтобы дружим, но не ругаемся. Однако, если мы не преподнесем им на блюдечке тамошних приятелей Вейса, они будут в обиде. Ты можешь обращаться к Бредли с любыми бытовыми проблемами — но они вряд ли возникнут. Что касается работы, то лучше на его помощь не рассчитывай. Обращайся только в самом крайнем случае. Он вступит в игру, как только ты сообщишь ему главное имя. Или кличку. Этого будет достаточно, чтобы считать твое задание выполненным. Вот он, — Андрей Иванович показал Свете пару цветных фотографий, — видишь, какой красавец!
Бредли действительно был похож на клоуна.
* * *
— Елена Николаевна, вы уже звонили в Нью-Йорк? Вас там кто-нибудь будет встречать?
Они сидели в его маленькой кухне. Под столом у них в ногах спал и по-стариковски похрапывал Пиня.
— Я звонила в пятницу с работы. Меня встретит Стивен, старый друг моего папы, — ответила Лена.
— А жить вы там где будете?
— У него, у Стивена. Я всегда у него живу, когда прилетаю в Нью-Йорк. Стивен мне от папы по наследству достался. Они познакомились очень давно, еще в пятьдесят седьмом, когда в Москве был молодежный фестиваль. И с тех пор как-то, умудрялись общаться, встречаться, несмотря на все советско-американские сложности. Папа умер, теперь я вместо него со Стивеном переписываюсь. Он старенький, семьдесят пять лет, дети и внуки взрослые, живет один в огромном доме в Бруклине. У детей и внуков своя жизнь. Ему одиноко.
— А я нигде дальше Крыма не бывал, — задумчиво произнес Кротов. — Моя бывшая жена — балерина в театре Станиславского. Она часто ездила на гастроли за границу, но ничего толком не рассказывала.
— Я вам расскажу, — улыбнулась Лена, — прилечу из Нью-Йорка и расскажу.
Она жила у него второй день, и Кротов ловил себя на том, что ему впервые за много лет хотелось вечером возвращаться домой. Он не загадывал, как сложится дальше, но в глубине души был уверен: они с Леной уже не расстанутся. Слишком серьезно то, что сейчас происходит между ними, чтобы исчезнуть просто так, в никуда. Хотя внешне вроде ничего не происходит. Они называют друг друга на «вы» и по имени-отчеству, он спит на кухонном диванчике, она — в комнате, на тахте.
— Елена Николаевна, там на кассете, в разговоре с Курочкиным, вы сказали, что у вас будет девочка. Вы это только чувствуете или знаете точно?
— Теперь знаю точно. Курочкин на прощание сообщил. Он был опытным доктором и вряд ли ошибся.
— А кого вы хотели, пока точно не узнали?
— Ребенка, — улыбнулась Лена, — просто ребенка. Разве так важно, какого он будет пола? Впрочем, если бы люди могли выбирать, на свет рождались бы, наверное, одни мальчики. Почему-то все мужчины ждут непременно мальчиков, а женщины хотят им угодить.
— А я всегда хотел девочку, дочку… — тихо сказал Кротов.
Самолет улетал в Нью-Йорк в среду, в половине одиннадцатого вечера. Народу в Шереметьево-2 было довольно много, но Света сразу заметила Полянскую у одного из столиков перед выходом в зал отлета. Лена заполняла таможенную декларацию. Кротов стоял рядом и напряженно всматривался в толпу.
«Успокойся, дружок, — усмехнулась про себя Света, — здесь безопасно. Все начнется там, в городе-герое Нью-Йорке».
Несколько длинных очередей к будкам пограничного контроля постепенно таяли. Посадку объявили уже трижды. Кротов отдал Лене ее легкий рюкзачок, потом как-то неловко пожал руку.
«Тоже мне товарищ! — прокомментировала про себя Света. — Даме руку целуют, а не пожимают. Ну, давай, решайся, долдон милицейский!»
Но Кротов так и не решился. Лена уже стояла в кабинке перед пограничником между хитрыми зеркалами.
Пограничник раскрыл ее паспорт. Посадка заканчивалась. И вдруг Сергей бросился через ограждение к кабинке…
— Вы куда?! — вскричал пограничник, но ответа не услышал…
Между хитрыми зеркалами пограничного контроля стояли далеко не юные мужчина и женщина и самозабвение целовались.
— Граждане! Вы что, спятили?! — продолжал орать пограничник. — Мужчина, выйдите вон отсюда! Женщина, вы на самолет опоздаете!
— Простите, пожалуйста, — оторвавшись наконец друг от друга, хором ответили они.
«Ну, вы даете, ребята!» — весело засмеялась про себя Света.
Кротов, не оглядываясь, быстро пошел к выходу. Сердце его колотилось. Садясь в машину, он все еще чувствовал нежный вкус прохладных Лениных губ.
Лена упала в мягкое кресло «Боинга» и закрыла глаза, «Какие у него щекотные усы, — подумала она, — как все странно и неожиданно!»
Значит, ей не послышалось тогда, на Шмитовском, как он ответил на чей-то вопрос: «Это твоя женщина?» — «Моя, конечно!» Что-то с самого начала произошло между ними такое, чего не было у нее ни с кем и никогда.
В двадцать лет любая влюбленность может показаться главной и единственной в жизни. В тридцать пять ошибаться уже нельзя: во-первых, стыдно, во-вторых, почти не остается времени, чтобы исправить ошибку. Как же получилось, что этот усатый подполковник, с которым они знакомы меньше недели, вдруг стал для нее единственным близким человеком?
«Получилось — и все! — ответила себе Лена. — Лучше бы я встретила его раньше… Но спасибо, что вообще встретила».
Три дня после того ужасного утра она прожила в чистой, спокойной квартире Кротова, печатала на его старенькой «Олимпии» перевод рассказа, который он сам потом отвез в редакцию и сам забрал у секретарши Кати ее билеты. Он обращался с ней как с малым ребенком, старался угадать, что она любит из еды, приходил домой с полными сумками продуктов и вечером к плите ее не подпускал.
