Мерсье поставил бутылку на пол возле кресла, поднес почти к самому лицу свою руку с длинными крепкими пальцами и внимательно осмотрел ее с обеих сторон. На тыльной стороне ладони белела тонкая полоска шрама. Другие шрамы, которых на его теле насчитывалось не меньше полутора десятков, были надежно спрятаны под одеждой. Мерсье криво усмехнулся. Учитель танцев... Надо же было выдумать такое! Но разве мог он тогда предположить, что его знакомство с этой напуганной девчонкой так затянется! Хорошо еще, что этот дурак Зеленской отказался нанять его в учителя к своим похожим на ослиц в кринолинах дочерям! Если бы не весьма затруднительное и даже щекотливое состояние денежных дел князя, самозванный учитель танцев мог бы оказаться в довольно интересном положении... Впрочем, подумал он, княжнам Зеленским что ни преподавай - хоть танцы, хоть прусскую шагистику, - результат будет тот же, то есть нулевой. Никто потом и не разберется, чему их, собственно, учили. Да они и сами, честно говоря, вряд ли способны отличить мазурку от хождения строем. Экие, право, нелепые существа...
Он поднял голову и насторожился, прислушиваясь к доносившимся снаружи звукам. Что-то такое там было - что-то, чего быть не должно... Так и есть, экипаж. Может быть, все-таки мимо? Может быть, крестьянская телега? Какой-нибудь запоздалый мужик возвращается домой... Да полно, какой мужик! Деревня-то совсем в другой стороне! Да, это сюда. Вон и фонари замелькали бегут открывать ворота... Что это еще за новости?
Мерсье бесшумно поставил бокал на пол рядом с бутылкой, вскочил и на цыпочках подбежал к окну. Чуть-чуть отодвинув тяжелую штору, он выглянул наружу и увидел въезжавшую в распахнутые настежь ворота карету. Карета и лошади были знакомые - это вернулась с бала княжна. Мерсье бросил быстрый взгляд на часы, мирно тикавшие на каминной полке. Начало одиннадцатого. Странно, подумал он. Какой-то слишком короткий бал... Или что-то случилось? Обидел ее там кто-нибудь, например... Черт, ведь это же придется, наверное, вызывать кого-то на дуэль, чтобы не выйти из образа благородного рыцаря, находящегося в несколько стесненных обстоятельствах... Вот не было печали!
- Кё дьябль! - вслух проворчал Мерсье и, потуже завязав пояс халата, пошел встречать княжну.
Едва увидев ее в дверях, он понял, что его догадка была верной: с княжной что-то стряслось. Щеки ее были белее платья, прическа рассыпалась, а широко распахнутые глаза, казалось, занимали большую половину осунувшегося, вдруг постаревшего лица.
- Эжен, - сказала княжна, скользнув по лицу Мерсье пустым, обращенным вовнутрь взглядом. - Простите, я не могу сейчас с вами говорить... Вслед за мной приедет человек. Будьте добры, займите его на несколько минут разговором. Мне нужно переодеться... и вообще...
С этими словами она быстро удалилась в сторону своей спальни. Мерсье озадаченно посмотрел ей вслед. Переодевание, конечно же, было только предлогом, основная же причина странного поведения княжны скрывалась за этим таинственным "и вообще". Это "вообще" могло таить в себе все, что угодно, вплоть до отряда драгун, посланного из города, чтобы арестовать его, как французского лазутчика. Княжна могла что-то заподозрить, да и без княжны было кому об этом позаботиться...
На всякий случай он тоже сходил в свою спальню, сбросил халат, натянул сюртук и спрятал под его полой заряженный пистолет. Пригладив щеткой волосы, он вернулся в гостиную и снова подошел к окну, по дороге прихватив с камина свою трость со спрятанным внутри клинком.
Это было сделано вовремя. За воротами снова раздался стук копыт, и во двор въехал всадник в надвинутой на самые глаза шляпе, до подбородка закутанный в просторный плащ. "Рыцарь плаща и кинжала", - насмешливо пробормотал Мерсье, скрывая под ироническим тоном владевшую им тревогу. Трусость была здесь совершенно не при чем, просто Мерсье очень не любил оказываться недостаточно осведомленным относительно происходивших вокруг него событий. События эти в любой момент могли коснуться его лично, и тогда обыкновенная неосведомленность могла очень дорого ему обойтись.
Он до боли в глазах всматривался в высокую фигуру всадника, но так ничего и не смог разглядеть, кроме плаща и шляпы. Пляшущий свет фонарей в руках конюхов был ему плохим подспорьем, да и в любом случае под этим черным, насквозь промокшим от осеннего дождя балахоном и шляпой с обвисшими полями, с которых текло, как с крыши деревенского дома, мог спрятаться кто угодно, от почтальона до Вельзевула включительно.
Опустив на место штору, Мерсье проверил, легко ли вынимается из-за пояса пистолет, оперся на свою тросточку с сюрпризом и стал в дверях гостиной, поджидая гостя. Вскоре в прихожей послышался стук дверей и голоса. Румяная Дуняша, заглянув в комнату, доложила, что к барышне приехал с визитом какой-то господин, который не назвался, но сказал, что их сиятельство его ждут.
- Просить, - сказал ей Мерсье, и Дуняша, прыснув в кулак, исчезла. Она никак не могла привыкнуть к выговору француза, а он, в свою очередь, никак не мог отвыкнуть коверкать русские слова, как в голову взбредет.
Дверь снова распахнулась, и на пороге появился ночной гость. Сапоги его были доверху забрызганы дорожной грязью и смотрелись довольно странно в сочетании с бальным фраком и крахмальной манишкой. Но Мерсье не смотрел на ноги вошедшего; гораздо более занимательным ему показалось лицо гостя.
- Кё дьябль! Матка боска! - в один голос воскликнули оба.
- Какого дьявола, Огинский?! - сразу же перейдя на свистящий шепот, спросил Мерсье.
- Что вы здесь делаете, Лакассань? - спросил одновременно с ним пан Кшиштоф. - Что за дьявольские шутки?
- Какие, к черту, шутки, - раздраженно бросил Лакассань. - Извольте объяснить, что у вас там вышло с княжной. Вы что, вздумали приволокнуться за нею?
- Нет уж, сударь, увольте, - по-кошачьи встопорщив усы, прошипел пан Кшиштоф. - Теперь ваш черед объясняться. Вы сказали мне, что нашли себе теплое местечко. Вот уж, воистину, теплее некуда! Да знаете ли вы, чертов болван, что поселиться в кратере действующего вулкана было бы безопаснее, чем здесь?! Знаете ли вы, в чьем доме свили себе гнездышко?!
- Тише, тише, - слегка опешив от столь яростного напора, урезонил его Лакассань. - Что вы, белены объелись? Перестаньте кричать и объясните толком, в чем дело. Княжна выйдет с минуты на минуту, так что времени на состязания в драматическом искусстве у нас нет.
- Княжна! - трагическим шепотом воскликнул пан Кшиштоф. - О, да, княжна! Когда она выйдет, кретин вы этакий, нам с вами конец. Конец, понимаете?
Мерсье или, если угодно, Лакассань, с озадаченным видом почесал за ухом рукояткой трости.
- Ничего не понимаю, - честно признался он. - Если княжна Вязмитинова внушает вам такой панический ужас, какого черта вы тогда сюда притащились? И вообще, откуда эта куриная истерика? Она что, имеет привычку пить кровь по ночам или превращается в волчицу каждое полнолуние?
Пан Кшиштоф с силой провел ладонью по лицу, собирая с него дождевые капли. Невооруженным глазом было видно, как он борется с паникой, загоняя ее обратно в самый дальний уголок мозга. Лакассаню очень не понравилось, что ладонь, которой Огинский провел по своему лицу, заметно дрожала. Он знал, что имеет дело с отпетым мошенником и трусом, каких мало, но сейчас, когда речь шла не об отряде неприятельских кавалеристов, а всего-навсего о безоружной девице, почти ребенке, он никак не мог понять, что повергает Огинского в такой, почти мистический, ужас. Впрочем, это непонимание, скорее всего, означало лишь то, что ему, Виктору Лакассаню, далеко не все было известно.
- Скажите, Лакассань, - взяв, наконец, себя в руки, заговорил пан Кшиштоф, - что вам известно о моем последнем задании?
- Очень немногое, - пожав плечами, ответил француз. - Маршал не счел необходимым посвящать меня в подробности. Я знаю только, что задание касалось какой-то иконы, и что вы его благополучно провалили.
- О, нет! - горячо воскликнул пан Кшиштоф. - Его провалил не я... Я добыл икону в бою. Охрана была перебита вся, до последнего человека, бандиты, которые мне помогали, тоже погибли. Никто обо мне не знал, все было разыграно, как по нотам. Я вез икону маршалу, но по дороге волею случая споткнулся об эту... эту... в общем, о княжну Марию Вязмитинову. Пусть вас не обманывают ее манеры и внешность, Лакассань. Вы сидите верхом на бочке с порохом, и фитиль уже подожжен. Бабах! - Он изобразил руками взрыв. - И вот вы уже на небесах беседуете со святым Петром о смысле жизни, так и не успев понять, что, собственно, с вами произошло. Бог мой! воскликнул он, схватившись обеими руками за голову. - Я думал, я был почти уверен, что она погибла! Какая трагическая ошибка! Какая злая ирония судьбы - встретить ее на балу в этом захолустном городишке!
- Поделом вам, - процедил сквозь зубы Лакассань. - Будете знать, как шляться по балам, тупица. Вы что же, и впрямь решили, что находитесь в отпуску? Говорите быстро, что произошло. Я должен знать, в каком состоянии находятся дела.
