Тут Сашка поняла, что новость ее вовсе не обескуражила. Нет, конечно, это было для нее как ушат холодной воды на голову, но, с другой стороны, именно чего-то в этом роде она и ждала. Ей почему-то казалось, что Виола замешана в убийствах. Хотя как она могла убить Надю — одному богу известно. Ее же не было в доме в тот момент. Но вполне возможно, что она сама и не убивала. Мало ли наемников в ее распоряжении! Были бы деньги. А денег у нее много.
Недавний разговор с отцом приобрел новые оттенки. «Нужно было слушать Виолу», — вздохнул он в кинотеатре. Но не эти слова запали ей в душу, самое главное, когда она переспросила его: «Слушать Виолу?», — он неестественно дернулся, словно испугался, что она застала его за признанием, предназначенным явно не для ее ушей. А потом запричитал слишком быстро, а потому, скорее всего, наигранно про бумаги и объединения.
«Наверное, папе тоже все известно, — подумалось Сашке. — Вероятно, она ему не раз жаловалась на Бориса. Может быть, просила убрать из дома Галю, а он никаких мер не принимал. И вот его бездействие обернулось весьма печальными последствиями. Ну и преступная же у нас семейка, оказывается! Один изменяет сразу с двумя, вторая своих соперниц просто-таки физически устраняет, а все остальные покрывают. И я в том числе. Трудно представить, чтобы я пошла завтра к майору Ляпову и сообщила, мол, вы ищете убийцу, так я вам скажу, кто это…»
Сашке отчаянно захотелось принять душ. Тело просто зудело. Казалось, что грязь прилипла к ней толстым слоем. Она подскочила, бросилась было к дому, но вдруг передумала, развернулась и понеслась к пруду.
* * *
Вода была теплой, наверное, той же температуры, что и ее собственное тело, поэтому Сашке показалось, что, погрузившись в черную воду, она растворилась в ней, как сахар в чашке с чаем. Луна вдруг вышла из-за туч всем своим полным кругом и нарисовала на воде желтую дорожку, теряющуюся в дальних зарослях камыша. «В такую ночь должны появляться из леса оборотни», — подумала Саша и, зажмурившись, тихо рассмеялась собственной глупости.
А потом открыла глаза, и смех застыл на ее враз одеревеневших губах. Ужас сковал суставы, и тело быстро пошло ко дну. Благо, что было неглубоко и ее мыски коснулись теплого ила раньше, чем макушка скрылась под водой.
На берегу стоял Павел. Лицо его в лунном свете казалось мертвенно-бледным, по волосам проносились слабые тени, от чего казалось, что они живут собственной жизнью, как у горгоны Медузы. Глаза его ярко вспыхнули, словно их на секунду осветила молния, подул сильный ветер. В это мгновение Сашка по-настоящему пожалела, что не утонула, так ей стало страшно.
«Была бы я утопленницей в белом балахоне, сама бы его напугала до чертиков! — зло подумала она. — И к тому же в этот пейзаж вписалась бы куда органичнее, нежели теперь, в живом виде. Уж очень кладбищенская картина: лунная ночь, пруд и призрак на берегу, ох!»
— Чего ты испугалась? — он сел на песчаную кромку и улыбнулся.
Неприятная у него улыбка вышла, демоническая какая-то. В общем, она только добавила неприятных ощущений.
— Ты был сегодня в доме? — дрожащим голосом спросила Сашка, но не из любопытства, как давеча в кино, а чтобы немного разрядить атмосферу. Хотя прозвучало это как вопрос к вампиру: «Почему вас в зеркале не видно?»
Он хмыкнул, закинул голову и лениво ответил:
— Далось тебе это… был — не был. А с кем ты тогда целовалась, позволь спросить?
— Вот! — она кивнула. — Вот именно это мне и хотелось бы знать.
— Ну, раз ты не знаешь, как я могу тебе ответить…
— Как непосредственный участник, черт возьми! — разозлилась она, чувствуя, что вода стала слишком холодной. Ей жутко захотелось вылезти на берег.
— Как участник… — Он сгреб горстку песка в кулак и, разжав пальцы, наблюдал, как песчинки падают на землю. Наверное, опять собрался философствовать. Он любил это дело.
Тут Сашка потеряла терпение:
— Да что с тобой, в самом деле! Трудно ответить на простой вопрос? — Она рубанула по водной глади так, что брызги полетели в его сторону.
И брызги достали его. Павел вздрогнул, мотнул головой и вдруг легко и беззаботно рассмеялся. И сразу стал похож на того парня, который катал ее на катере по Москве-реке.
Как же это давно было! Теперь эти воспоминания всплыли нечеткими черно-белыми кадрами, будто из далекого прошлого, из той приятной жизни, которая потом сменилась кошмаром.
— Я целовался с тобой, — он вдруг посерьезнел и закончил тихо, — и мне понравилось… очень…
— Я польщена, — она робко улыбнулась, радуясь первому успеху, и продолжила: — А почему тебя никто не видел?
— Не знаю, — он пожал плечами и встряхнул головой. Капли воды, отражающие лунный свет, упали на его лицо яркими желтыми точками. Словно десяток звезд упало с неба ему на щеки и лоб.
Он был красив. И, наверное, умел пользоваться своей красотой. Во всяком случае, с Сашкой у него это получалось. Ей расхотелось продолжать допрос.
«Как-нибудь потом», — пообещала она себе, однако выйти на берег постеснялась. Все-таки на ней ничего не было, кроме маленьких трусиков. Этот красавец еще бог весть чего вообразит при ее появлении из «пены пруда», да в таком нецеломудренном виде. Она стиснула плечи руками, чтобы унять бьющую тело дрожь: ночь была не холодной, но все-таки и не жаркой.
— Что, замерзла? — заботливо спросил Павел.
— Нет, что ты, — она растянула посиневшие губы в вымученной улыбке, — продержусь еще часок-другой. А вот потом можно спокойно помирать от воспаления легких.
— Я думаю, это не входит в наши планы, — он подскочил на ноги, схватил с земли ее ажурную кофточку, рассмотрел ее на свет. Недовольно поцокал языком, затем стащил с себя футболку и протянул в ее сторону.
— Решил поменяться? — съехидничала она, выбивая зубами громкую дробь.
— Что-то в этом роде. Иди же, я отвернусь, — он действительно развернулся всем корпусом к деревьям.
Сашка выскочила из воды, на подгибающихся ногах подковыляла к нему, выхватила футболку и, путаясь в ней, натянула на себя. Она оказалась длинной, мягкой и все еще хранила тепло его тела.
— Мне кажется, ты многое знаешь о нас и о нашем доме, — произнесла она, чувствуя, что начинает согреваться.
— Допустим, — он хмыкнул, все еще не поворачивая к ней голову.
Сашка решила, что он хочет дать ей одеться до конца. Она нагнулась и взяла с земли бриджи.
— И знаешь, кто убийца?
Он издал какой-то невразумительный звук. А потом его руки обхватили ее за талию и притянули к себе. Он зашептал ей на ухо, и она почувствовала его горячее дыхание на шее.
— Почему тебя так волнуют убийства двух женщин? Потому, что они произошли у тебя под носом? А в скольких еще смертях повинна Виола? Вчера твой отец отдал указание разорить две компании, чего никогда бы не сделал, если бы Виола не настояла. Думаешь, все те, кто работал там, теперь пьют шампанское от радости?
— Неправильное сравнение. Этих людей не стреляли и не душили, они разберутся со своей жизнью, они найдут другую работу, — пролепетала Сашка, шалея от его объятий, голова у нее пошла кругом. Никто и никогда не обрушивал на нее страсть такой силы. И выдержать этот шквал было трудно.
— Ты не имеешь никакого отношения к убийствам. И ничего не могла бы сделать, чтобы их предотвратить. Так почему ты мучаешься?
— Послушай, — она уже плохо соображала. Колени ее ослабли, руки тряслись, а под ложечкой засосало. Не так, как от голода, а, наоборот, приятно, сладко как-то. — У меня такое чувство, что ты залез мне в голову и читаешь мои мысли, как модный журнал.
— Твои мысли не модный журнал, а пыльный свиток, — поправил он и прижал ее к себе еще сильнее. — Доисторические догмы, от которых у меня скулы сводит.
Сашка инстинктивно уперлась пальцами в его грудь, пытаясь оказать слабое сопротивление, но у нее не получилось — силы были неравны, и руки повисли плетьми.
— Зачем откладывать до Хьюстона то, что можно сделать сейчас? Зачем поступать в университет «Райс» с единственной целью — предаться разврату?
— Ты?! — она откинула голову и заглянула в его глаза. В черноте мерцали желтые искры. — Откуда ты знаешь про «Райс»? Я никому не говорила.
— Ты же сама признала, что я читаю твои мысли, — он поцеловал ее в шею, и больше Сашка не спрашивала его ни о чем.
Он снял с нее футболку, но ей стало еще жарче. Кровь жгла ее кожу изнутри. Холодный песок показался ей раскаленным и мягким и шуршал под лопатками, нежно нашептывая что-то волосам. Страх заглушил легкую боль, перешел в изумление и сковал ее первым в жизни физическим счастьем.
* * *
Сон не шел к Аркадию Петровичу. Он то ворочался с боку на бок, то замирал, прислушиваясь к ночным звукам за распахнутым в сад окном, то вдруг отчаянно пугался неровных болезненных толчков в сердце. Грудь изнутри давно саднило. Но не это не давало заснуть. Его мучило что-то иное, что-то более сильное, нежели физическая боль. Он сел, тяжело оперся на подушки и задумался. Целую неделю он разрушал. Разрушал то, что создал сам, во что вложил свою душу, свое здоровье, свою бессонницу, и так он разрушал свою жизнь целиком. Разрушал себя, чтобы дать возможность жить детям. Вот! Аркадий Петрович даже по лбу себя хлопнул — вот то, что его мучило. Он кинулся ломать все с таким отчаянным азартом, что не успел хорошенько поразмыслить, зачем, собственно! Явился к нему какой-то голос, потом воплотился в юнца с библейским именем Павел, и он подчинился его воле сразу же, без колебаний, без сомнений, просто так, потому что поверил. Поверил во что?! В то, что он умирает? В то, что этот самый Павел — посланец с того света? В то, что этот пресловутый «тот свет» существует?
