Говорил он с тем мягким, чуть певучим говором, по которому можно узнать жителя южной России. В этом говоре Надежде Николаевне послышалось гудение пчел над разогретой солнцем пасекой, скрип тележных осей и колодезного ворота.
– Чай вам покрепче? – ворковала Марианна, придвигая поближе к гостю сахарницу и вазочку с конфетами.
– Можно и покрепче, – согласился фермер, солидно кивнув. – Це ж городской чай, в нем какая крепость… Уж как я дома-то завариваю, извиняюсь, чернее ставропольской ночи…
Марианна до самых краев наполнила огромную чашку и села напротив гостя, подперев подбородок кулаком и взирая на него с тем умилением, с каким домовитая и хозяйственная женщина любуется мужчиной, наделенным хорошим аппетитом.
Григорий Пантелеевич шумно подул на чашку и затем с трубным звуком разом втянул половину ее содержимого. Затем положил за щеку конфету и удовлетворенно вздохнул. Допив чай вторым глотком, он поставил чашку на блюдце.
– Еще подлить? – засуетилась Марианна Васильевна.
– Да уж будьте так любезны! Уж больно у вас чашечка, извиняюсь, махонькая… С одного-то разика не напьешься…
Марианна снова наполнила посудину и наконец начала разговор:
– Мы, наверное, на этот раз поменьше всего возьмем… Сметаны разве что килограмм, творогу килограмма два, сливок литр…
– Да что ж вы, Марьяна Васильевна, так скромничаете? Куда ж это годится – кило сметаны? Это ж, извиняюсь, не количество, а один смех… У меня, извиняюсь, от такого куры расхохочутся, нестись перестанут, а это никуда не годится…
– Да у нас, Григорий Пантелеевич, и есть-то теперь некому… – вздохнула домоправительница. – Вы уж, наверное, знаете, что у нас случилось…
– Слыхал, – кивнул фермер, и на его загорелом лице проступило искреннее сочувствие. – Слухами, извиняюсь, земля полнится. Это ж надо, какие люди на свете попадаются… Это так, чтобы родного единственного мужа на тот свет спровадить – это у меня, Марьяна Васильевна, извиняюсь, буквально в голове не помещается!
– Да, – согласилась с ним домоправительница. – В такое мы с вами ужасное время живем! Сперва, значит, она мужа угробила, а потом и любовника… – Марианна покосилась на Надежду Николаевну и виновато добавила: – Нехорошо, конечно, людей обсуждать, особенно когда в доме у них работаешь, а только у меня такое мнение…
– Вот правильно вы говорите! – перебил ее фермер. – У меня тоже, извиняюсь, такое мнение, что надо таких людей сечь, как сидорову козу – может, тогда и научатся, как жить по совести… А у меня-то, Марьяна Васильевна, тоже своя неприятность!
– Что же у вас случилось? – переполошилась Марианна. – Не со здоровьем ли что?
– Да нет! – отмахнулся фермер. – Я и слова-то такого не знаю, чтобы что со здоровьем! У меня со здоровьем полный порядок всегда был! Ни спина никогда не болела, ни руки-ноги, ни внутри чего… Соседка вот, к примеру, зубами мается, а я не понимаю – чему там болеть-то? Там же кость, все твердо… А вот горе у меня такое… Собачка померла… хорошая такая собачка, Зежа… и дом стерегла, и стадо… До чего умная была собачка! Иного человека в десять раз умнее!
– Состарилась, наверное? – предположила домоправительница и добавила: – А не подлить ли вам чайку?
– Чайку – это я, конечно, завсегда, – согласился фермер. – Папаша мой, покойник, непременно по двадцати стаканов выпивал, а дед – тот и тридцать мог. А только насчет того, что собачка моя состарилась – это вы зря, Марьяна Васильевна, это вы только потому, что не знали ее! Зежа молодая была собачка и крепкая, всего четыре года ей было, а уж до чего умная! Я, бывало, когда уезжал, вот к вам, например, или еще куда – я эту собачку дома за хозяина оставлял, так что вы думаете? Вернусь – и непременно все в полном порядке!
– Так что же с ней такое случилось?
– Вот именно, что случилось! Только что бегала моя Зеженька, резвилась, и вдруг – раз! – и померла. Лежит, не шевелится, и только пена на морде!
– Какие вы, Григорий Пантелеевич, ужасы рассказываете!
– Именно что ужасы! – согласился с ней фермер. – Я вот подумал, подумал и решил, что непременно кто-то мою собачку отравил. Даже сгоряча участковому пожаловался, Иванычу…
– И что же участковый?
– Только отмахнулся! Мне, говорит, с людьми неприятностев хватает, а ты тут еще со своей собакой!
– И на кого же вы думаете, Григорий Пантелеевич? На соседей своих?
– Да нет, на соседей я не думаю! Соседи у меня – люди хорошие, я с ними не ссорюсь.
– А кто же тогда?
– Думаю, может, извиняюсь, бродяга какой, как их сейчас… бомжами называют. – Фермер понизил голос. – У меня, Марьяна Васильевна, есть такой амбар пустой…
– Ну, вы не иначе шутите! Вы такой мужчина хозяйственный, да чтобы у вас что-то пустовало…
– Ну, вы ведь знаете – я когда сюда переехал, заброшенный хутор купил, а там столько всего было понастроено – и сараев, и хлевов, и амбаров, мне столько и не надо. Так вот, один амбар у меня пустовал, и в нем вроде кто-то жил несколько дней.
– Почему вы так думаете? – спросила Надежда Николаевна, которую заинтересовала тема разговора.
– А потому так думаю, что шум какой-то третьего дня слышал в этом амбаре. Мне тогда некогда было, я коров доил, а после забыл. А сегодня я туда зашел – у меня поросенок сбежал, так вот я весь хутор облазил, все его найти хотел, – так вот поросенка я там не нашел, а обнаружил мусор, какого прежде не было. Упаковка от чипсов, бутылка пустая пластиковая, салфетка бумажная… Так вот, я и думаю, что тот бомж, который в моем амбаре прятался, он и отравил собачку.
– Зачем? – с сомнением спросила Надежда.
– Известное дело, зачем! Чтобы она его лаем своим не выдала. Собака, она ведь на чужих непременно лает…
– Это какие же люди злые бывают! – огорчилась Марианна Васильевна. – Чтобы собаку убить, бессловесное животное!..
– Только что бессловесное! – подхватил фермер. – До чего моя Зежа, извиняюсь, умная была – только что не разговаривала! Иной раз так посмотрит – видно, что все понимает, а могла бы говорить, так и сказала бы! А ласковая какая! Да вот у меня карточка ее есть… – Григорий Пантелеевич показал домоправительнице маленькую фотографию.
Надежда заглянула через плечо Марианны Васильевны и увидела здоровенную косматую собаку, несомненно, кавказскую овчарку, с огромными, грозно оскаленными клыками. Собака на фотографии не очень подходила под словесное описание фермера – она нисколько не была похожа на «умную и ласковую собачку».
Григорий Пантелеевич спрятал фотографию собаки, допил третью чашку чая и поднялся:
– Ну, Марьяна Васильевна, пойдемте, выгружу я вам все, что вы велели!
Пикап Григория Пантелеевича укатил в сторону ворот.
В дверях кухни мелькнула Лена.
– Елена Сергеевна, хотите сметанки свеженькой? – окликнула ее домоправительница. – Или творожку? Только что фермер привез, утром сделано! Или вот к ягодам сливочек…
– Большое спасибо, Марианна Васильевна! – проговорила Лена, входя в кухню. – Я сыта уже. А вы не скажете мне, где у вас стиральная машина? Я хочу кое-что простирнуть…
– Ну, что вы! – всполошилась Марианна. – Неужели я позволю вам стирать? Не хозяйское это дело! Вы отдайте мне все, что нужно, и к вечеру все будет готово!
– Что вы, это неудобно! – засмущалась девушка.
– Это моя работа! – отрезала Марианна. – Все-таки, может быть, попробуете сметанки? Она у Григория Пантелеевича очень вкусная! Хороший он человек, аккуратный, самостоятельный… А как по собачке своей убивается…
– По собачке? – машинально переспросила Лена.
– Ну да, собачка у него умерла. Григорий Пантелеевич думает, что отравили.
– Надо ему щенка подарить, – проговорила Лена, поправив светлые волосы. – У одной моей подруги был кот сиамский, прыгнул с балкона за птичкой и сорвался, а жили они на шестом этаже. Сильно расшибся, пришлось котика усыпить. Так вот Маша, подруга моя, очень переживала, прямо места себе не находила. А потом ей подарили другого сиамского котенка, и она успокоилась, привязалась к нему. Главное, что та же самая порода, ей казалось, что ее котик вернулся. Вот и вашему фермеру щенка нужно подарить, и непременно тоже кавказской овчарки. Он отвлечется и не будет так переживать…
– Какая она все-таки добрая девушка! – сказала Марианна, едва за Леной закрылась дверь. – Как жалко, что она не встретилась с Сергеем Степановичем!
– Добрая девушка… – повторила Надежда с каким-то странным выражением. – Милая, добрая, тихая, скромная…
«Всегда скромна, всегда послушна,
Всегда, как утро, весела,
Как жизнь поэта простодушна,
Как поцелуй любви мила…»
Нет, определенно цитировать Пушкина – это заразно!
Когда на кухню заглянул за чем-то садовник Павел, он застал там только Надежду Николаевну. Она стояла посредине огромного помещения, глядела мимо него невидящими глазами, губы ее беззвучно шевелились.
