Между большими, солидными особняками, стоявшими вдоль выложенных кирпичом пешеходных дорожек Джорджтауна под раскидистыми вязами, приютился скромный деревянный домик под белой кровельной дранкой и мансардной крышей, позади которого располагался маленький садик. Черные ставни, красная дверь, рядом с которой висела латунная табличка с номером шестнадцать. На стук Боба из дома вышел человек его возраста.
– Сержант Свэггер? Или вы предпочитаете называться «мистер»? – спросил он, протягивая руку.
Он не был похож на человека, в которого когда-то стреляли, и скорее напоминал профессора: брюки из рубчатого вельвета, синяя рубашка, застегнутая на все пуговицы, очки в тонкой оправе. Седые волосы слегка взъерошены, словно перья на птичьей грудке.
– Приветствую вас, мистер Гарднер. Я предпочитаю, чтобы меня называли Боб.
– Проходите, пожалуйста. Зовите меня Гарри. Я очень рад. Люблю поговорить об отце.
– Вот что, – Боб назвал имя, – рассказал мне.
Упомянутый человек работал редактором Вашингтонского бюро журнала «Ньюсуик». Его первая книга носила название «Новые герои. Воины «холодной войны» первого поколения» и содержала биографии некоторых знаменитых сотрудников ЦРУ послевоенных лет. Дабы он согласился побеседовать с ним, Боб заручился рекомендацией их общего друга.
Гарднер провел Боба через хорошо отделанную, хотя и несколько старомодно обставленную гостиную в кабинет, стены которого были заставлены книгами. Он преподавал право в Юридической школе при Джорджтаунском университете, находившемся в нескольких кварталах.
– Садитесь, пожалуйста. Кофе или что-нибудь покрепче?
– Нет, спасибо.
– Мне сказали, вы почти выиграли Вьетнамскую войну одной рукой.
– К сожалению, нет, сэр. Мой единственный подвиг заключается в том, что я вернулся более или менее целым. Все по-настоящему храбрые люди погибли там.
– Уверен, что вы скромничаете. Я слышал слово «величие», произнесенное шепотом по вашему адресу.
– Шептать следовало «счастливый старый чудак».
Гарри рассмеялся:
– Итак, вы хотите поговорить об отце. Вот он действительно был своего рода героем.
– Я понимаю. Ваш отец заинтересовал меня после того, как я увидел несколько ссылок на него в книге «Новые герои». Он носил фамилию Босуэлл и сочинял биографии, которые фальсификаторы из ЦРУ подкрепляли соответствующими документами – создавали «легенды», как это называется в данной профессии, – и под этими личинами наши люди осуществляли деятельность в различных опасных местах.
– Отец не потерял ни одного человека. Ни один агент, пользовавшийся разработанной им легендой, не был арестован. Он очень гордился этим.
– Да, этим можно гордиться.
– Но нужно заметить, Боб, он отличался скромностью. Можете мне поверить. Я пытался написать его биографию и изучил все документы, записи, дневники, незаконченные романы. Отец никогда не брал работу на дом – другими словами, он почти не бывал дома, поскольку проводил в Лэнгли по восемнадцать часов в сутки.
– Понятно.
– Не знаю, смогу ли я чем-нибудь помочь вам. Мне известно не так много. Возможно, будет лучше, если вы скажете, что вас конкретно интересует.
– Да, так будет лучше, – сказал Боб. – Существует вероятность – я не могу представить вам какие-либо доказательства, – что где-то в мире живет человек с «биографией», сочиненной для него вашим отцом. Он до сих пор не разоблачен, что лишний раз свидетельствует о гениальности «создателя».
– Его имя не значится в списке рабочих имен ЦРУ?
– Если бы оно там значилось, он бы его оттуда удалил. Это был ушлый парень.
– Хорошо. Вы можете назвать его имя?
– Вы будете смеяться. Согласно всем документам, он умер в 1993 году.
– Хью Мичум! Да, это в его стиле. Хью был лучшим. Мой отец любил его. Идеальный агент: чрезвычайно смелый, умный и хитрый, но ничего общего с Джеймсом Бондом, которого отец ненавидел. Он не любил внешних эффектов. Ему были не нужны ни признание, ни слава. Лучшим вознаграждением для него являлась работа. Чем-то он напоминал священника, иезуита, преданного своему делу. Хью обычно сидел в кресле, в котором сейчас сидите вы, пил приготовленную моей матерью водку с мартини, его жена-красавица Пегги сидела вон там, отец и мать – здесь, на диване. Все четверо всегда много смеялись.
– Хью был веселым парнем, вне всякого сомнения.
– Ему было бы сейчас лет восемьдесят пять.
– Восемьдесят два. Он с 1930 года.
– Разведчик старой школы. Вырос во Франции, свободно говорил на русском, французском, немецком. Закончил филологический факультет Йельского университета. Сумел использовать свой природный дар в работе.
– Это на него похоже.
– Ничего конкретного о Хью я вам рассказать не могу. С отцом ни о чем конкретном они не говорили. Они неукоснительно соблюдали правила и никогда ничего не записывали. Не доверяли журналистам, хотя одно время отец сам работал журналистом.
– Стало быть, у него это призвание. Я имею в виду, ваш отец, по всей вероятности, выработал собственные приемы сочинения легенды. Она варьировалась от человека к человеку, но в ней прослеживались определенные тенденции, определенные схемы, определенный метод. Возможно, вы знаете эту легенду, могли бы распознать ее или вывести логическим путем. В общем, если вы согласны говорить на эту тему, то могли бы снабдить меня некоторыми дорожными знаками, которыми я руководствовался бы в своем дальнейшем исследовании.
– Не стану спрашивать вас, зачем вам это нужно. Раз за вас ручаются достойные люди и вы воевали за родину – обязательно помогу вам, чем смогу.
– Я не хотел бы говорить, зачем мне это нужно. Спасибо, что не заставили меня лгать.
– Если дело касается войны, могу сказать, что Хью был против нее, насколько мне известно. Я помню их споры с отцом. Он попал на войну в довольно юном возрасте и, кажется, принимал участие в заговоре против Нго Динь Зьема[31].
– Я этого не знал. Очень интересно, – сказал Свэггер и подумал: «Ну вот, подходящий кандидат в ублюдки. Он мог убить Кеннеди, но позаботился о том, чтобы я остался в живых». – Как бы то ни было, в ходе своего расследования я обнаружил некоторые свидетельства того, что Хью жив, но по какой-то причине скрывается.
– Неудивительно. У таких людей всегда много врагов.
– Он мог бы кое-что прояснить, если бы мне удалось поговорить с ним.
– Если Хью не захочет разговаривать с вами, ничего не получится. Он умный. Хотя, возможно, на старости лет и решит поделиться своими секретами. Их наверняка много, и они должны быть весьма интересными. Хью знает многое о Вьетнаме – он пытался остановить войну, потерпел неудачу и потом воевал, как каждый мужчина. Каждый, за исключением, наверное, вас. Он неоднократно подвергался серьезной опасности. На него охотились. И когда вы с ним встретитесь – хотел бы я оказаться мухой на стене во время вашей беседы, чтобы вас послушать!
– Я всего лишь сельский парень из Арканзаса и много говорить не буду.
– Понятно. Итак, отец. Как он разрабатывал легенды? Это вас интересует?
– Совершенно верно, сэр.
– Все зависело от того, чье влияние он ощущал наиболее отчетливо. Удивительно доброжелательный человек и, казалось, выхватывал факты из воздуха. Нередко он заимствовал образы из фильмов. Сюжет в новостях мог вызвать у него интерес, и тогда он придумывал, каким образом его можно использовать. Кроме того, очень любил ходить по музеям, и нередко картины наталкивали его на ту или иную мысль. Короче говоря, в работе ему всегда требовался внешний стимул. Вас интересует какой-то определенный период времени?
– Середина семидесятых, начало восьмидесятых. Вьетнам уже в прошлом, никто больше не желает думать о нем. Встает проблема Китая.
– Отцу едва ли предложили бы сочинить легенду для китайца.
– Это мог быть американец.
– Мог. Повторяю, это не было его сильной стороной. Он классик. Старая школа разведки. Штат Огайо. Но он не пасовал и перед высокомерными интеллектуалами.
– Россия, страны Восточного блока, «холодная война». Традиционные темы.
– Извечный враг. Понятно, – сказал Гарднер. – Этим отец и занимался. Одно слово. Набоков.
Боб воззрился на него с недоумением.
– Набоков, писатель, гений.
– Видите ли, сэр, – сказал Боб, – образование – мое слабое место. Несмотря на все мои попытки немного подтянуться, не проходит и дня, чтобы я не испытал унижения, продемонстрировав свое невежество. Стыдно признаться, но я никогда не слышал ни о каком Набокове.
– Владимир Набоков, русский белоэмигрант, родившийся в начале ХХ века в Санкт-Петербурге. После революции его семья лишилась всего и перебралась в Париж, куда съезжались все белоэмигранты. Ай кью триста пятьдесят три или около того. Говорил на английском, французском и немецком не хуже, чем на русском. Писал сложные, волнующие произведения, всегда со смутным сексуальным подтекстом. Занимался препарированием человеческой души. Кстати, коллекционировал бабочек.
