Когда Свистун поднялся с кровати, высвободившись из удушающих объятий трехтысячелетней египетской мумии, было пять утра. Но уже припекало и воздух на вкус отдавал медью.
Он включил телевизор. Комментатор глуховатым, как и положено в столь ранний час, голосом сообщил, что накануне было чрезвычайно жарко и исключительно влажно и что наступающий день сулит, похоже, то же самое. О прохладе, ниспосылаемой дождем, оставалось разве что молиться.
Свистун вновь поставил видеокассету, перемотал ее на большой скорости и нашел место, в котором девица, уже охваченная паникой, пнула ногой в треногу, на которой была установлена камера. Теперь он пустил кассету в замедленном темпе, тщательно всматриваясь в каждый новый кадр.
Судя по всему, фильм снимали в примитивной студии, в которой имелось кое-какое элементарное оборудование. На стене можно было разглядеть открытки и плакаты. На одном из последних значилось: "Вставь в рот, и вперед!"
Он отмотал пленку назад до того места, где было взято крупным планом лицо темнокожей девушки. Подумал о том, в какой из безымянных могил она погребена. Нашел место, на котором вертела задницей перед экраном вьетнамка. Все правильно, это была та же самая татуировка. Бабочка.
В столь ранний час ему нечем было заняться, но оставаться у себя в номере он больше не мог. Душа не было, так что он, как последняя проститутка, помылся в раковине, облачился в уже несколько попахивающую одежду и лишний раз удивился тому, какого черта ему понадобилось в душном и влажном городе, причем только с минимальной надеждой на вознаграждение. Положил видеокассету в пакет, а пакет спрятал в карман пиджака.
На улице он прошагал целых три квартала, выискивая местечко, где можно было бы позавтракать, прежде чем вернуться к взятой напрокат машине. Рубашка уже промокла насквозь, трусы скрутились и прилипли к телу. Он положил кассету в «бардачок» и поехал во Французский квартал. Припарковался на улице Урсулинок напротив итальянской церкви Святой Девы Марии. Здесь все было утыкано запретительными знаками, зато, по словам Кокси, прямо напротив отсюда жил Баркало.
Перед его домом был припаркован красный «кадиллак». Судя по блеску, его только что – причем по дешевке – перекрасили. Не составило большого труда предположить, что это был тот белый «кадиллак», о котором он прочел в «Энквайрере». Покрасили его, вне всякого сомнения, всего несколько часов назад.
Из соседнего дома вышел негр и принялся подметать пешеходную дорожку, искоса поглядывая при этом на Свистуна. И когда Свистун отошел в сторону подкрепиться, дворник проводил его внимательным взглядом.
Уистлер позавтракал на Французском рынке. Кофе он выпил целых три чашки. Подсахаренные каштаны оставляли холодноватый вкус на губах. Внезапно он вспомнил о том, как девица на видеокассете вгрызается в каштан, сахарная пудра просыпается ей на практически отсутствующую грудь, а сама она при этом в полный голос смеется. От страха у него внезапно запершило в горле. Ничего ведь не стоило представить себе на месте этой девицы Шилу. И тут опускается мачете. И хлещет кровь. И голова катится по ковру. И длинные ноги замирают навеки.
Он вернулся в круглосуточную аптеку. Кокси прохаживался по залу, снимая капканы, поставленные на ночных воришек. По одному проходу шел он, а по другому – бледный мужик с клочковатыми волосами и в очках в стальной оправе. Утренний клерк пришел на подмогу ночному сычу, который никогда не спал.
Кокси увидел под мышкой у Свистуна пакет с кассетой.
– Обратно не принимаем, – сказал он и тут же прошел в глубь помещения, где парочка трансвеститов, которым сейчас не мешало бы побриться, оплакивала понапрасну потерянную ночь над чашками остывшего кофе.
– Вы сказали мне, что Баркало снимает фильмы. Это тоже его продукция?
– Прошу вас. Только не злите меня. Я не отвечаю на вопросы о своих источниках.
Свистун проследовал за ним по проходу, заставленному ящиками с пептобисмолем и алкозельцером, и очутился на крошечной кухоньке. Кокси пятился, пока было куда пятиться. А теперь ему пришлось застыть на месте и выслушать все, что угодно было заявить Свистуну. Именно в этот момент Уистлер и распсиховался окончательно. Из глаз у него полетели искры. Он схватил первое, что подвернулось ему под руку и могло пригодиться в драке. Это оказалась новомодная открывалка для пива с острым резком и пластиковым Микки Маусом вместо рукоятки.
– Скажу тебе, мужик, мне нетрудно сделать с тобой то же самое, что сделали с девицей на кассете. Чистой раны от этой штуки ждать нечего, но горло она тебе распорет, это уж точно. Хватит играть с тобой в твои поганые игры. Хватит торговаться. Ни хуя я тебе не заплачу. Ни наличными, ни кредиткой. Но мне нужен простой ответ на простой вопрос. Только если не ответишь – пеняй на себя. Кто снял этот злоебучий фильм? Баркало или кто-нибудь из его людей?
– Да.
– Эта темнокожая девица приходила сюда попить кофе?
– Верно. Она была из Мексики.
– А была она когда-нибудь с вьетнамской потаскухой?
– Я никогда ее ни с кем не видел.
– Видишь, как все просто? Сколько стоит эта открывалка?
– Пятьдесят девять центов.
– Я ее покупаю. Пошли, запишем твою последнюю продажу за эту ночь.
Свистун подвинулся, освобождая проход, и Кокси прокрался мимо него, словно боясь обжечься в результате случайного прикосновения.
– Мне нужна пара снимков в рамочке, – нормальным голосом произнес Свистун. – Знаете кого-нибудь, кто смог бы мне в этом помочь?
Кокси отреагировал на запах поживы, как охотничья собака – на дичь, начисто забыв о только что испытанном ужасе. Его рука скользнула в жилетный карман за заветными визитками. Он достал всю пригоршню, перетасовал, сдал, как игральные карты, и в конце концов выудил нужную.
– Но этот мужик не платит мне комиссионных. – А ты никогда не сдаешься, верно? В гроб ляжешь – и с похоронщиком будешь торговаться. – Свистун передал ему пятерку. Кокси уже набирал номер нужного магазина. – Сдачу оставь себе.
Кокси улыбнулся. Четыре доллара сорок один цент, заработанные в полседьмого утра, равнялись двадцатке, заработанной в нормальных условиях.
– А в вашем городе есть чайна-таун, или Маленькая Корея, или что-нибудь в этом же роде? – спросил Свистун.
– В каждом городе есть чайна-таун, даже если там живет всего парочка старых китаез, играющих в маджонг за чашкой чая.
– Ради всего святого, только без философии с утра пораньше!
– Но в том смысле, как в Нью-Йорке или в Лос-Анджелесе, у нас чайна-тауна нет. Только несколько кварталов.
– И где они?
– В дальнем конце Саратоги. На Фелисити. – Кокси извлек из-под стойки карту города и обвел красным карандашом несколько кварталов. – Эта карта стоит доллар.
– А морда у тебя не треснет?
Свистун высыпал на стойку доллар мелочью.
– Я угощу вас завтраком, если вы объясните мне, чего вы ищете в наше городе.
– Хрен тебе, Кокси. Ради такой информации тебе пришлось бы вывернуть все карманы.
Свистун пошел было на выход, но затем вернулся.
– Но, послушай, Кокси, – начал он с той же учтивостью, что и в начале знакомства. – Только не вздумай заложить меня. Ты единственный болтун во всем этом городе, которого я знаю. Если кто-нибудь начнет мною интересоваться, ничто не помешает этому Микки Маусу выпить твою кровь до последней капельки.
Фотограф жил и держал студию в каком-то скворечнике, расположенном на четвертом этаже деревянного дома, готового рухнуть в любое мгновение. Свистун позвонил в колокольчик. Откуда-то из глубины жилища грозным лаем ответила большая собака. Свистун сверился с часами и позвонил снова. Конечно, он не ожидал, что фотограф обрадуется столь раннему клиенту.
Женщина, открывшая дверь на цепочку и уставившаяся на него изнутри, женщина с заспанными глазами и всклокоченными волосами, ему во всяком случае, не обрадовалась.
– Кто вы такой? – спросила она.
– Я разыскиваю Дж. Кисси.
– Это я.
– Вы фотограф?
– Самые чуткие пальцы во всем Юге. А что вам угодно?
– Мне нужны несколько репродукций с видеокассеты.
– Скверное время вы для этого выбрали, ничего не скажешь!
– Согласен, но времени у меня в обрез.
Дж. Кисси была миниатюрной блондинкой, смахивающей – в том числе и возрастом – на хорошенького щенка. Она так уставилась на Свистуна, что тому стало ясно: его принимают за садиста-насильника.
– Погодите-ка минутку, сказала она. Исчезла куда-то в глубь квартиры, затем вернулась и сняла цепочку с двери.
– Тихо, Бо, – приказала она собаке.
И вновь появилась в дверном проеме. Рядом с ней, доставая ей до бедра, стояла помесь боксера с ротвейлером.
– Заходите.
Свистун на мгновение замешкался.
– Бо у нас умница. Только не делайте резких движений. – Она распахнула дверь, и Свистун прошел внутрь, поглядывая на пса, который, в свою очередь, бросал взгляды на него. – И главное, не вздумайте до меня ни при каких обстоятельствах дотрагиваться! Ясно?
