— У кого-то сдали нервы. Или мозги, — сказал Райдер. — Сможешь управиться с автоматом?
— Да я вроде и управляюсь, разве нет? Больно немного, но это чепуха.
— Не думаю, что это повторится, но мы обязаны сдержать слово. В конце концов, на этом ведь все и держится — они должны знать, что мы выполняем свои угрозы, понимаешь?
— Понимаю, конечно, я не идиот, — сказал Стивер.
— А кто говорит, что ты идиот?
— Считаешь, надо пристрелить одного из заложников? — спросил Стивер.
— Естественно. Можешь выбрать сам, если хочешь.
Стивер пожал плечами:
— Да мне все равно.
Райдер наклонился к ране Стивера. Кровь продолжала сочиться сквозь дырку в рукаве плаща.
— А потом я займусь твоим плечом. Справишься?
— Конечно.
Райдер пошел к центру вагона. Кто? Старик? Алкоголичка? Вероятно, это были бы минимальные потери для человечества… Нет. Выносить моральные суждения не входит в его боевое задание.
— Вы. — Он наугад ткнул пальцем. — Встаньте.
— Я? — Голос дрожит.
— Да, — сказал Райдер, — вы.
Дэнни Дойлу грезилось, что он ведет поезд метро по очень странной линии. Сам рельсовый путь был в порядке, но вот окружающий ландшафт непривычный — деревья, озера, холмы, все залито солнечным светом. Много станций, на перронах народ, но останавливаться не нужно. Замечательная поездка: контроллер до упора, все сигналы зеленые, душа поет.
Видение тут же рассеялось, когда из туннеля донесся выстрел, а уж когда забил автомат, Дэнни и вовсе вжал голову в плечи. Потом он увидел мокрое пятно на синем плаще амбала, и его едва не вырвало. Он не выносил вида крови, вообще не выносил зрелища любого насилия, ну разве что кроме футбольных матчей, да и то по телевизору, когда не слышно ударов по телу. Говоря по правде, он был трусоват, что для ирландца считалось почти противоестественным пороком.
Когда главарь преступников ткнул пальцем, он решил было не вставать, но побоялся ослушаться. Может быть, палец бандита указывал вовсе не на него, да теперь, после того как он переспросил, обратного хода не было. Ноги стали совершенно ватными, в голове мелькнула мысль: надо упасть. Бандит увидит, какой я беспомощный, и велит сесть на место. Но он боялся, что они раскусят эту хитрость и обозлятся еще больше. Хватаясь за поручни, он побрел к центру вагона. Когда поручни кончились, он обеими руками вцепился в одну из центральных стоек и замер — сквозь прорези маски на него смотрели холодные серые глаза главаря террористов.
— Ты машинист, верно? Ты-то нам и нужен.
Во рту у Дэнни скопилось такое количество слюны, что ему пришлось дважды сплюнуть, прежде чем он смог говорить.
— Пожалуйста, не убивайте меня.
— Пошли за мной, — поманил главарь.
Дэнни еще крепче вцепился в стойку:
— Не за себя прошу: жена, пятеро детей. Жена больная, то в больницу, то обратно…
— Кончай ныть. — Бандит оторвал Дэнни от стойки. — Твое начальство хочет, чтобы ты, когда дадут ток, подкатил обратно к станции те девять вагонов.
Он схватил Дэнни за руку и потащил к задней двери вагона. Здоровяк поджидал их у двери. Дэнни старался не смотреть на его окровавленный рукав.
— Пойдешь в кабину второго вагона, — сказал главарь, — и будешь ждать указаний из Башни.
Дэнни пытался заглянуть в глаза главаря, видневшиеся в прорезях маски. Они ничего не выражали. Главарь рывком раздвинул боковую дверь. Дэнни схватился за ручки.
— А как я поведу поезд без ключей и тормозной ручки?
— Они пришлют тебе новый комплект.
— Терпеть не могу работать чужой тормозной ручкой. Знаете, у каждого машиниста личная…
— Делай, что говорят! — В голосе бандита впервые зазвучали нотки нетерпения. — Ну, давай. Пошел!
Дэнни вгляделся в туннель:
— Я не могу. Там лежит кто-то. Старший диспетчер, кажется. Мне придется переступить через него. А я не могу смотреть…
— Так закрой глаза! — посоветовал бандит, толкая Дэнни в спину.
Дэнни вдруг вспомнил, как они с ребятами шалили перед первым причастием. Неужто за это его карает Господь? Господи милостивый, я не хотел. Вытащи меня отсюда, и я буду самым благочестивым и преданным Твоим слугой. Больше никаких дурацких шалостей, клянусь, хотя я и тогда не имел в мыслях оскорбить Тебя. Ни прегрешения, ни лжи, ни нечестивого помысла… Господи всемогущий, я стану творить добро, жизнь моя отныне будет исполнена веры…
— Вали отсюда! — сказал главарь.
За долю секунды до того, как палец главного бандита указал прямо на нее, Анита Лемойн впервые в своей жизни ощутила смутный трепет… «Помни, что все мы смертны!» — Придурок-телеведущий неизменно повторял эту фразу всякий раз, когда заканчивал мастурбировать. Испуганно моргнув, она перестала таращиться на этого латиноамериканца с внешностью итальянского любовника. Глаза ее перебегали с толстухи, пытавшейся закрыть собой двух своих мальчишек, на старую пьянчужку: грязная кожа, сплошь покрытая какими-то отвратительными струпьями, мутные, белесые глаза, шамкающий рот… Господи!
Помни, что и ты тоже смертна! Нет, это еще не смерть, конечно, — просто напоминание о том, что наступит день, когда и ее собственное тело начнет расползаться, упругие груди обвиснут, кожа станет дряблой и сморщится — вот и конец веселой игре, за которую вдобавок так хорошо платили! Она занялась этим ремеслом, когда ей едва стукнуло четырнадцать, а сейчас ей уже под тридцать. Стало быть, пора подумать о будущем. Итак, квадратная толстуха-мамаша и старая пьянчужка — словно два пути, которые судьба предлагает ей пройти. Пьянчуга — та уже, можно сказать, одной ногой в могиле, это и слепому видно. А вот эта пышечка… Как насчет нее?
Анита попыталась представить себе эту жизнь — небось с утра до вечера копошится, словно хлопотливая мышь, в своей безупречно чистой тесной квартирке, экономит каждый цент, бегает по распродажам, старясь купить что-то по дешевке, вечером, усталая, валится в постель, молча терпит, когда ее из года в год трахает один и тот же мужик, убирает, стирает, варит, подтирает своим мальчишкам сопливые носы.
Вот так вот. Две жизни, две судьбы — и обе для нее хуже смерти. Может, подкопить еще самый чуток деньжат да открыть магазинчик? Пусть небольшой, но свой собственный, куда такие же девчонки, как она, станут забегать за продуктами или за всякой мелочевкой. Учитывая, как мы, шлюхи, швыряемся деньгами, дельце наверняка окажется прибыльное. Как же она всегда швырялась деньгами! Вспомнить хотя бы шикарную квартиру, которую она снимает… А ее тряпки, а километровые счета из баров, а безумные чаевые, которые она имеет обыкновение оставлять? Помни, что и ты смертна!
Но на жест главаря вдруг откликнулся машинист — несчастный идиот! Она снова стала искать взглядом своего брюнета. Тот с интересом разглядывал машиниста, который на подламывающихся ногах брел к выходу, судорожно цепляясь за поручни, чтобы не упасть. Да брось его, смотри на меня, посмотри на меня! Точно услышав, он повернулся к ней. Она снова изобразила чарующую улыбку, облизала губки, быстро глянула на его ширинку и сразу стыдливо отвела глаза. Стопроцентное попадание — это было видно невооруженным глазом. Слава богу, подумала Анита, авось пронесет. Уж если мне достаточно только глянуть на мужика, чтобы он мигом съехал с катушек, значит, волноваться пока не о чем.
Помни, что ты тоже смертна — слышишь, ты, белая задница?
— Что будем делать? — Мисковски лежал, прижавшись щекой к грязной шпале. Мешок валялся рядом. — Двинемся дальше?
— Черт возьми, откуда мне знать! — прошипел напарник. — Знать бы, кто это пальнул? Узнаю — на кусочки порву, можешь мне поверить.
— Так что будем делать? — нетерпеливо повторил Мисковски.
— Я простой патрульный, а ты — сержант. Тебе и решать.
— Я не твой сержант, — огрызнулся Мисковски. — И потом — какие тут сержанты, когда вокруг полно высокого начальства! Мне тоже нужен приказ.
Напарник приподнял голову:
— В дверях кто-то стоит. Видишь? Две головы. Нет, три…
Мисковски, привстав на локтях, осторожно выглянул из-за мешка.
— Они открыли заднюю дверь. Разговаривают… — Он замер. — Смотри, один спрыгнул!
На путях смутно маячила какая-то фигура. Человек выпрямился, обернулся к вагону, затем очень медленно, шаркая, двинулся вперед.
— Похоже, он направляется к нам, — хрипло прошептал сержант. — Приготовь-ка револьвер, слышишь? На всякий случай. Точно — он идет к нам.
Мисковски, не сводивший глаз с неясной фигуры, направлявшейся в их сторону, не заметил, как в проеме двери вдруг снова возник чей-то смутный силуэт. Яркая вспышка ослепила его, бредущая по туннелю фигура вдруг словно споткнулась, сделала еще несколько неуверенных шагов вперед и рухнула на землю. По туннелю прокатилось гулкое эхо выстрелов, от которого, казалось, содрогнулись стены.
