Уж если я сама запуталась в последовательности действий Лизы-убийцы, то как трудно было ей привести в исполнение свой приговор!
Я снова включила запись.
– Лиза, дочка, возвращайся домой. Покушай и ложись спать. Обещаю тебе – все будет хорошо. Я обо всем позабочусь.
– А ты будешь любить его?
– Конечно! Хочешь конфет?
– Дай.
Воронков достал из ящика стола коробку с конфетами.
– Ладно, я пошла, – сказала Лиза с набитым шоколадом ртом.
После ее ухода Воронков встал и прошелся по кабинету. Потом взял телефон, набрал чей-то номер.
– Это я. Что-нибудь нашел? Понятно… А ты все правильно записал? Издатель Боннер, 1837 год, первое издание. Хорошо, ищи. Думаю, где-нибудь есть букинистический магазин, где тебе подскажут.
Я выключила запись. Вот так спокойно этот человек, поговорив как бы между прочим с дочкой о совершенном ей убийстве, звонит куда-то там, чтобы справиться о букинистическом издании какой-то книги. Работает человек.
И вдруг мне стало совсем уж нехорошо, когда я представила себе, что Воронков придумал всю эту историю с влюбленностью исключительно для того, чтобы, в случае если преступление откроется, я была более снисходительна к его полоумной дочери? И что все эти дорогие подарки, знаки внимания, слова, страстные взгляды, которые он бросал на меня, – игра, и ничего более?
Я заскулила, как если бы меня подстрелили. Мне было больно, болело все. Особенно сердце.
Решив, что на сегодня мне впечатлений и предательств достаточно, я захлопнула ноутбук, выключила свет и отправилась спать.
– Ненавижу, всех ненавижу… – шипела я, сбрасывая с себя халат и укладываясь в постель. – За что? За что-о-о?!
Утром, открыв глаза и вспомнив ночной «антикварный» кошмар, я забралась под одеяло с головой и стала думать, что же мне делать дальше. Как быть?
Звонок в дверь напугал меня. Уж не знаю почему, но я все еще ждала ареста.
Набросив халат, я подошла к двери и увидела в глазке красную бейсболку.
– Кто там? – спросила я ледяным тоном, от которого и сама чуть не покрылась инеем.
– Вам цветы! – посыльный поднял цветы и заслонил ими все пространство за глазком.
– Оставьте и уходите.
– А расписаться?
– Сказала – уходите. Оставьте ваш блокнот или что там у вас и убирайтесь!
– Но как же…
– Я должна увидеть вас внизу, под окнами. Распишусь, вы подниметесь и заберете документ.
– О'кей! – нисколько не обиделся парень.
Я позвонила Марине, объяснила ей ситуацию, сказала все открытым текстом, что, мол, после убийства мужа всех боюсь. Она все поняла и сказала, что задержит посыльного у себя, а потом, после моего звонка, отправит его за блокнотом.
Схема сработала. Я открыла дверь и забрала корзину с розами. На карточке только одно слово: «Скучаю!» Какая пошлость! Цветочки прислал мне, судя по цене букета, упырь-антиквар! Может, еще и женится, чтобы я породнилась с его доченькой-убийцей?
У меня было такое настроение, что я пристрелила бы и посыльного, только за то, что тот имел дело с Воронковым.
Втащив розы в прихожую, я вернулась в спальню. Давно уже было пора приглашать прислугу, чтобы прибраться в доме. Странно, что я не сделала это сразу же после того, как обнаружила, что в квартире все еще оставались следы крови.
Я позвонила Соне, та приехала через полчаса. Пока она убиралась, я пила кофе, звонила в рестораны, давала указания, разговаривала с Катей, с моим финансовым директором, который взял на себя контроль за похоронами, срок которых так и не был еще определен.
– Соня, ты подлила в ведро доместос? – вдруг опомнилась я, и вовремя, она как раз добралась со своей тряпкой до гардеробной, помеченной кровью моего мужа.
– Нет, зачем? Запах же будет. Я с «амвеем», как всегда.
– Соня!
– Хорошо-хорошо!
Я была уверена, что она ничего не заподозрит и не увидит никаких следов крови на полу.
Я бы могла ее спросить, конечно, не видела ли она еще одну подушку, тем более что подушки у меня дорогие, непростые, какие-то суперудобные. И вот хорошо было бы, если бы вдруг выяснилось, что подушка проветривается где-то там или завалилась за кровать и на полу в кладовке разлита не кровь, а акварельная краска… Но всего этого не могло быть по той причине, что убийство было совершено здесь, в моей квартире, и никаких чудес по этому поводу не предвиделось. Сережу застрелила сумасшедшая поклонница. За что? Вопрос оставался открытым.
Да все, кто держал руку на пульсе этого дела, были посвящены (в том не было никакого сомнения) в тайну Лизы Воронковой. А сам Александр Борисович уже, наверное, раздал всем, от кого зависело сохранить эту тайну, по пачке банкнот (как в преферансе раздавал, наверное, спокойно: раз, раз, раз!)!
Соня гремела посудой на кухне, когда я позвонила Мишину.
– Что, дело закрываешь? – Я даже хотела зажмуриться в ожидании ответа.
– С чего бы это? – Его удивление казалось искренним. – Разве нашли убийцу?
Кажется, он даже был раздражен этим странным утренним вопросом.
– Ну да, у меня есть кое-кто, кто может похвастаться небесными связями… – Перед моими глазами всплыла голая Саша, обнимающая своей костлявой рукой красивую голову моего мужа.
– Мы работаем, – донеслось до меня, и я поняла, что разговор как бы окончен. Думаю, Мишин все правильно понял – у дамочки утренняя истерика.
– Когда можно забирать тело? – крикнула я в трубку.
– Завтра, – ответил он и отключился.
Я набрала его снова.
– Мишин, что с моей машиной? Нашли что-нибудь?
– Там отпечатки пальцев вашей подруги, ее племянника, ваши, Голта… В багажнике следы крови той же группы, что у вашего мужа… Так что труп привезли в Лобаново в машине.
– А может, на руле машины следы Лизы Воронковой? – не выдержала я.
– Нет, мы проверили, сравнили со всеми фигурантами, – ответил он сухо, и сам не особенно-то радуясь такому положению вещей.
– Значит, убийца был в перчатках, и это могла быть Воронкова.
– Вы извините меня, Наталия Андреевна, но мне надо работать.
Соня развешивала выстиранное белье на лоджии, расположенной на северной стороне моей квартиры. Уборка была закончена в срок. Я сказала ей, что сама соберу потом выстиранное белье, а в следующий раз она будет его гладить.
Заплатив ей, я проводила ее и, оставшись одна, решила поплакать.
Что-то так стало жалко себя. Все-то кругом, как сговорились, обманывают, предают…
Вспомнила вдруг об Олечке. Как она там? Позвонила. Оля разговаривала со мной вежливо. Но как-то отстраненно, из чего я сделала вид, что ей просто неудобно говорить. Она же была на работе, а в ресторанной кухне в это время самая работа.
Я достала из холодильника ветчину, сыр, приготовила себе кофе. Села завтракать.
Этажом выше раздавался какой-то шум. Я вспомнила про сброшенное вниз тело моего мужа поздно ночью. Неужели никто из соседей ничего не слышал?
Я решила обойти некоторых и спросить.
– Да, я слышала какой-то грохот. Разозлилась, но выходить не стала, – сказала моя соседка снизу, приятная такая старушка-одуванчик. – Это было поздно очень. Я уже легла и только приняла таблетку. Подумала, что от моих слов все равно ничего не изменится, что ремонт наверху практически закончен и если кто-то из ленивых строителей решил выбросить последний мешок с мусором, бог с ним уже, они и так устают…
Другая соседка, помоложе, сказала, что слышала шум ночью, что снова выбросили мешок с мусором, и она встала и решила сказать этим строителям все, что она думает по этому поводу. Но пока поднялась, надела халат, тапочки, вышла из квартиры, посмотрела вниз – никаких мешков уже не было, видимо, сбросив его, рабочий быстренько спустился вниз и вытащил его на улицу.
Остальных соседей дома не было. Все были на работе. И мне тоже пора было отправляться по своим делам. Хотя в моих ресторанах все было под контролем, мои люди работали четко, все должно было быть в порядке.
В первый раз мне не хотелось идти ни в «Мопру», ни в «Консуэло». Воронков подарил мне рисунок Жорж Санд. Знал, чем меня купить, расположить к себе.
Я нашла в себе силы снова открыть ноутбук, чтобы ознакомиться с тем, что приготовил для меня Фима в отношении остальных моих мужчин.
Вадим Сажин. Фима поместил подслушивающее устройство прямо на его портфеле, с которым он никогда не расставался. Вадик жил только работой. Никому не звонил, и ему никто не звонил по личным делам. Только по работе. Слушая все его разговоры, я чуть не уснула. И вдруг – голос Кати.
Я очнулась. Судя по времени, Вадик уже вернулся домой. И если звучал голос Кати, значит, она пришла к нему. Вот это новость! Интересно!
– Вадик, ты не суетись, я не хочу ни кофе, ни чая. Ты мне скажи, вот чего ты ждешь?
– В смысле? – Голос Вадика звучал неуверенно. Катя напирала на него:
– Ты можешь уже определиться с Натой? Ты что, не понимаешь, чего она от тебя ждет?
– Катя, прошу тебя, не надо…
