Припомнив это, Олег спросил Леонида об их общей знакомой.
- Цветет и пахнет, - хмыкнул Леонид. - В субботу будешь иметь удовольствие пообщаться с ней и ее мужем-академиком на моем дне рождения. Пришлось пригласить - академик поддерживает меня в избирательной компании, а Екатерина Ивановна нынче советница нашего губернатора по делам культуры. Живет в той же квартире, своих родителей переселила в кооперативную на окраине города. Отреклась от отца-коммуниста, но не от его методов. В областной администрации за полгода ухитрилась перессорить всех сановных дам. По-соседски не обделяет вниманием и нашу семью: старается убедить меня, что Стаська - не мой сын, а у Полины и Мирославы противоестественные отношения.
Он рассмеялся, словно это была забавная шутка. Олега покоробило: повторять сплетни о своей жене способен только глупый или циничный человек. Дураком Леонида никак не назовешь, а его цинизм всегда был строго дозирован. Стало быть, это попытка вызвать протест собеседника и таким образом навязать ему разговор, от которого он уклонялся.
Олег не пошел у него на поводу, ограничился пренебрежительной гримасой.
25
Дверь им открыла Мирослава, и снова Олег едва узнал ее: высокая пышная прическа, каким-то чудом державшаяся на темени, делала ее лицо не то чтобы старше, но строже. Этого нельзя было сказать о вызывающе-нарядном платье, откровенные вырезы которого лишь слегка прикрывал меховой палантин. Однако держалась она не кокетливо - независимо, а по отношению к Олегу подчеркнуто холодно. Мирослава подставила Леониду щеку для поцелуя, а затем отстранилась, вопросительно посмотрела на него, ожидая одобрения своему наряду, прическе. Ответный взгляд из-под сердито насупленных бровей одобрительным никак нельзя было назвать. Но это не смутило девушку: отступив на несколько шагов, она сбросила с оголенных плеч палантин, а с лица маску холодности, озорно улыбнулась и с пластичностью завзятой манекенщицы крутанулась на триста шестьдесят градусов, продемонстрировав, помимо прочего, обтянутое колготками бедро в нежданно открывшемся разрезе платья. Однако, перехватив взгляды мужчин, порозовела, сдвинула брови, поспешила оправить и укротить застежкой игривый подол, прикрыла плечи и грудь палантином.
- Что за маскарад! - рассердился Леонид. - И в таком виде ты собираешься на презентацию?
- А почему бы и нет? - преодолев смущение, подчеркнуто небрежно хмыкнула Мирослава. - Вечернее платье от Кардена для того и предназначено, чтобы показываться в нем избранной публике.
Леонид побагровел.
- Сейчас же переоденься! Совсем с ума сошла. В заводской клуб идешь. Соображать хоть что-то надо!
- Не смею ослушаться вас, монсиньор, - в грациозном реверансе присела Мирослава.
И как девчонка довольная своей проказой, шмыгнула за одну из дверей, выходящих в просторный коридор.
- Это для тебя предназначалось, - натянуто улыбнулся Олегу Леонид. Она пожаловалась Полине, что ты не воспринимаешь ее как женщину. Еще недавно сетовала на чрезмерное внимание мужчин, а сейчас - наоборот. Сумасбродная девчонка. Это платье Полине к ее тридцатилетию пошила супермодная портниха, но оно оказалось тесноватым и перешло к Славе. Впервые надела. И только для того, чтобы сразить тебя.
Объяснение было слишком пространным и маловразумительным, до тридцатилетия Полины было еще полтора месяца. Похоже, что Леонид оправдывал не столько свою воспитанницу, сколько платье. Как-то в Цюрихе Даниель затащила Олега в один из выставочных салонов, где демонстрировались вечерние туалеты, и он видел подобное на одной из манекенщиц. Помнится, Даниель сказала, что такие платья шьют в единственном экземпляре и стоят они многие тысячи - роскошь позволительная лишь английским принцессам, звездам Голливуда и наложницам ближневосточных шейхов. Стало быть сомнительно, что продемонстрированное Мирославой платье и меховой палантин к нему пошиты местной портнихой. Да и Мирослава прямо сказала, что платье от Кардена. И сказала, очевидно, не случайно, что вывело Леонида из себя. В самом деле, не слишком ли роскошествует директор отнюдь не процветающего предприятия, преподнося супруге такой наряд, а затем не возражая против передачи его воспитаннице? Носи, деточка, платьице стоимостью в десятки тысяч долларов, поражай мужчин всех возрастов и сословий роскошным нарядом, что открывает для обозрения не менее роскошные формы. Но к чему она сказала об избранной публике и сказала с сарказмом?
Однако долго размышлять над этим Олегу не пришлось - в гостиную, куда его пригласил Леонид, донесся настойчивый телефонный звонок, и хозяин поспешил в соседнюю комнату, плотно притворив за собой дверь. Олегу стало не по себе, подумал, что должно быть это звонит Кошарный или Роман. Но взял себя в руки, как когда-то, когда его рота десантировалась с вертолетов на горный перевал, где из-за каждого камня в любой миг можно было ожидать пулеметной очереди, ракеты, выстрела снайпера. Реагировать по обстановке - другого не оставалось.
Но обошлось и на этот раз: как объяснил Леонид, звонил сам Мельник, предупредил, что задержится еще на час-полтора и просил начинать презентацию без него.
- Может не приедет? - предположил Олег.
- Приедет, - почему-то насупился Леонид. - Сказал, что обязательно приедет. Какие-то важные персоны из Киева голову ему морочат вот уже второй день. Отвяжется от них и явится.
Хотел еще что-то сказать, но вовремя спохватился. Олег подумал, что Леонида по какой-то причине не радует встреча с губернатором, и тот звонил сейчас не только затем, чтобы предупредить о своей задержке, - судя по испортившемуся настроению хозяина дома разговор был для него не из приятных.
Леонид вышел из гостиной, но уже вскоре вернулся, принес два хорошо сшитых пиджака - темно-синий и серый, несколько галстуков на выбор. Олег был одного роста и почти одной комплекции с ним, и оба пиджака пришлись ему впору. Он выбрал темно-синий.
- Строго и элегантно, - одобрил Леонид. - Это стиль Геннадия Трофимовича. И не только в одежде.
- Кто такой Геннадий Трофимович?
Леонид недоуменно посмотрел на него.
- Мельник.
Подчеркнуто уважительный тон, каким он говорил о главе областной администрации, можно было отнести за счет въевшегося в плоть и кровь чинопочтения, но Олег нашел другое объяснение: Закалюк давал понять вице-президенту компании, что, несмотря на обещанную непринужденную обстановку, держаться с губернатором надобно почтительно, ибо губернатор есть губернатор. О своих неформальных отношениях с Мельником, он по-прежнему умалчивал, что тоже было неслучайно.
- Надо отгладить рукава, - осмотрев выбранный Олегом пиджак, заметил Леонид. - Попрошу Славу, она поухаживает за тобой. А я пойду отгоню машину в гараж. В клуб поедем на служебной "Волге". На официальных приемах надлежит быть официальным во всем.
Не успел Олег поразмыслить над его словами, как хозяин дома задал ему новую задачу: выйдя в соседнюю комнату и оставив за собой непритворенную дверь, Леонид заглянул за другую дверь в глубине комнаты, окликнул жену:
- Полиночка, у нас гость. Займи его, пожалуйста. Я ненадолго отлучусь.
Это было в духе Леонида: оставлять их наедине, не избавляя при этом от своего незримого присутствия. Олег всегда это чувствовал, чего нельзя было сказать о Полине. Даже после того унизительного эпизода на даче, она не долго мучилась угрызениями совести: не прошло и трех месяцев, как вызвала возлюбленного в Сочи, где отдыхала с мужем и сыном. Попытка Олега убедить ее в недопустимости таких свиданий ни к чему не привела, кроме слез и упреков в том, что он разлюбил ее. Она знала, как смягчить, разжалобить его, а затем, одурманить игрой взглядов, улыбок, лукавых слов. Олег поддался ей и тогда. Но всему есть предел, что в конце концов поняла и Полина. И сейчас маневр Леонида вызвал у него лишь невеселую усмешку.
И все-таки он ощутил волнение, когда в гостиную вошла и остановилась поотдаль Полина. За три года, что они не виделись, она заметно располнела, но толстой ее нельзя было назвать. Широкий пояс юбки плотно охватывал все еще стройную талию, что как бы невзначай демонстрировала неутраченную гибкость; белая, искусно расшитая национальным узором блузка не скрывала мраморной шеи, обрисовывала грудь, а сафьяновые с низкими голенищами сапожки подчеркивали красоту ее икр. И были все те же миндалевидные русалочьи глаза, пухлые, едва тронутые блеклой помадой губы капризной девчонки. А вместе с тем, в ее взгляде угадывалась настороженность. Какое-то время они смотрели друг на друга так, словно не были знакомы и сомневались в необходимости знакомства, не решаясь ни улыбнуться, ни поздороваться потому, что это к чему-то обязывало и вслед за этим надлежало что-то сказать, а им уже нечего было сказать друг другу, - все нейтральные темы были исчерпаны во вчерашнем разговоре по телефону. Но вот уголки ее губ дрогнули, обиженно опустились, как когда-то, когда она бывало дулась на него, но, позволяла целовать себя, ухитряясь твердить при этом, что он не любит ее, или любит не так, как следует, как он должен любить.
