– Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал?
– Прежде всего свое настоящее имя. Впрочем, я и сама его знаю. Ты Сергей Астафьев, верно?
Зубр молчал, отвернувшись к стене. Потом он неловко повернулся, болезненно скривившись, так как каждое движение, видимо, отдавало сильной болью во всем теле. Он внимательно посмотрел мне в лицо.
– Мне резона просто так с тобой откровенничать нет, – сказал он. – За свою откровенность я на нары отправлюсь. И надолго. Лечить меня за казенный счет никто не станет. Значит, стану инвалидом. У меня позвоночник сломан, я знаю. Следовательно, не то что ходить, а двигаться-то буду с трудом, если вообще выживу. А валяться растением на тюремной шконке до конца дней мне совсем не улыбается.
– На шконку тебе так и так придется отправиться.
– За что? – тут же спросил Вадим. – Убийство Голубева мне сроду не пришьете, Чернышова в живых нет…
– Из твоего пистолета убит Михаил Бобров. То, что ты и Зубр – одно и то же лицо, также известно. Поднимут старые дела, все раскопают. Спецслужбы умеют работать, тебе ли не знать. А уж выбить показания из растения – сам понимаешь.
Зубр молчал, лишь непонятная мне невеселая улыбка плавала на его лице.
– Так что ты хочешь-то? – не выдержала я.
– Я уже сказал: жить овощем не хочу. Да и боли меня ломают, сил никаких нет. Так что если ты мне подсобишь безболезненно отправиться в лучший мир, на прощание, так и быть, поделюсь с тобой кое-чем. Только смотри, с такой работой мы с тобой можем оч-чень скоро там встретиться, – усмехнулся он.
– Ничего, я постараюсь оттянуть этот момент, – спокойно ответила я. – То есть ты хочешь смертельную дозу морфина?
Зубр молча кивнул, лицо его снова скривилось. Я молча вышла и отправилась в ординаторскую. Найдя там врача, коротко передала ему наш с Вадимом разговор.
– Соглашайтесь! – махнул рукой врач. – Он все равно не жилец. Травмы, несовместимые с жизнью. Множественные переломы, разрывы внутренних органов. Его даже оперировать бесполезно. Он протянет от силы несколько часов, не больше. Морфин я ему дам, только не смертельную дозу, конечно, а так, чтобы страдания перед кончиной облегчить. А он пусть думает, что это избавительная инъекция…
Выслушав расклад, я кивнула и возвратилась в палату.
– Заметано, – сказала, усаживаясь на тот же стул. – Будет тебе морфин. Обещаю.
Зубр скользнул по мне взглядом и снова спросил:
– Так что конкретно-то надо?
– Камиллу Боброву ты в Интернете выцепил, так? Не случайно, как я понимаю?
– Да. У меня на примете несколько таких дурочек было. Катька самой подходящей оказалась, к тому же в Тарасове мой бывший дружок жил, Вовка Голубев. Мы с ним пацанами в одну школу ходили в Новосибирске, у нас отцы военными были, переезжали с места на место часто. Потом судьба разбросала, Володька в Тарасове осел, родители его на Север перебрались.
– Ты заранее все продумал, чтобы взять его в сообщники, – сказала я.
– В помощники, – поправил меня Астафьев. – Одному мне было не справиться. План я хороший разработал – жениться на Катьке, папашу устранить, а деньги все ей, как наследнице, бы перетекли. Миша, правда, там не в кон был, для него Володька мне и был нужен.
– Сперва ты хотел убить Боброва, так? А потом, когда попытка не удалась, решил повесить на него убийство сына? Кстати, откуда ты узнал, что Бобров решил отделить ему приличную долю из своего капитала?
– Катька проболталась, – признался Зубр. – Она телефонный разговор отца с нотариусом услышала случайно. Ну, и со мной поделилась просто так, по простоте душевной. Она ж дурочка еще совсем, малолетка. Доверяла мне на все сто, влюбилась крепко. Даже жалко терять ее было, ей-богу!
– Потому ты и послал ей эсэмэску? – усмехнулась я.
– Да, – неохотно сказал Вадим. – Глупость, конечно, сделал. Но не хотел, чтобы она меня совсем гадом считала.
– Да уж, бросить девушку – значит стать гадом. А всего лишь убить ее отца, который в ней души не чает – это так, пустячок! Странная у тебя логика.
– Какая есть, – произнес Зубр. – Давай спрашивай быстрее, у меня силы кончаются.
Дыхание его и впрямь стало слабым, даже слова Астафьев произносил с трудом.
– А зачем тебе вообще все это было надо? Разве ты мало заработал на трех убийствах? И что вообще в киллеры пошел?
– А куда мне было идти? – криво усмехнулся Астафьев. – Это там мы были нужны, там были герои. А здесь все плевать на нас хотели! На работу устроиться – и то проблема. И зарплату такую предлагают, что посмотришь на нее – слезы душат. Помыкался я полтора года так, что штаны спадать стали, пока на меня один человек не вышел. Имени называть не буду. Предложил дело, бабки приличные. Правда, я сумму поднял немного. А что? Убивать мне приходилось не раз, а здесь тоже уродов хватает. Какая разница, здесь или там?
– Потом были еще два заказа, верно?
– Да.
– А потом?
– Потом я решил завязать. Понял, что недолго мне осталось. Вот-вот самого ликвидируют – люди такой профессии долго не живут. Нужно было что-то придумать, чтобы получить все и сразу. Чтобы денег до конца дней хватило. Ну и имя сменить, разумеется. Документы новые у меня уже были. Я еще даже подумывал Катькину фамилию взять после свадьбы, чтоб подстраховаться. Ну, познакомился, разузнал все про папашку ее, решил, что можно ехать. Туда-сюда, предложение сделал, она согласилась, конечно, родители тоже не возражали. Осталось папашку убрать, но тут Чернышов облажался. Пришлось на него сынка вешать. Заодно и от ствола избавился. Я ж завязать решил, он мне больше не нужен был. Хотя ствол отличный, не подводил ни разу.
– Ты его конфисковал у Адоева?
– Да, это же я его застрелил, лично.
– А почему Чернышов решил тебе помогать?
– Решил, – усмехнулся Зубр. – Это я за него решил! Мы когда в Чечне были, я грешок его один прикрыл. Он у меня в подчинении служил и как-то раз случайно застрелил одного нашего бойца: перепутал в темноте. Прибежал ко мне сам не свой, в ноги упал… Ну, я его выручил, прикрыл это дело, а пистолет, из которого он его грохнул, спрятал. И предупредил, что в случае чего это дело всегда могу поднять. Ствол его я, правда, сто раз уже выбросил, но Чернышов-то об этом не знал. Так что ему деваться некуда было.
– А Голубев?
– А что Голубев? С ним еще проще. Вова только рожей вышел, а вот умом не очень. Тряпки любил да баб, вот деньги на это и спускал. Я ему только аванс отстегнул, он уже голову потерял от счастья. Крутился в магазине, искал подходящую дурочку, охмурял. А потом, когда она с крыши сиганула, Вова в штаны наложил от страха. Прибежал ко мне, трясется весь и орет: что делать, что делать? А вдруг она меня сдала? Я и понял, что пора его убирать. Забил стрелку в примерочной, сказал, что остальные деньги принесу за работу.
Зубр перевел дыхание и несколько секунд лежал тихо, не шевелясь. Потом сказал:
– Ну что, все, что ли. Я вроде все рассказал, остальное сама додумаешь, не дура ведь.
– За комплимент спасибо, – кивнула я.
– Мне не спасибо твое нужно, ты обещала!
– Одну минутку, только еще один вопрос, – попросила я. – А зачем ты по окнам-то палил всем подряд? Неужели просто, чтобы запутать всех окончательно?
– Это не я! – тут же заявил Астафьев.
– Как не ты? – неприятно удивилась я. – А кто?
– Этого я не знаю. Тебе надо – выясняй. Но уже без меня. Мне какой смысл отпираться от стрельбы, если я все остальное на себя взял?
Это было верно, смысла никакого. Мне стало не очень спокойно. Значит, угроза жизни Боброва сохраняется?
– Больно, – тем временем сквозь зубы проговорил Сергей.
– Хорошо, – поднимаясь, сказала я. – Сейчас я позову врача.
Через некоторое время врач прошел в палату и, достав шприц и сломав ампулу, взял Астафьева за руку…
– Все в порядке, – сказал он мне, выйдя в коридор. – Он заснул.
Я протянула майору Авдеенко диктофон с записью беседы с Сергеем Астафьевым, и мы вместе вышли из больницы.
– Ты сейчас куда? – спросил меня Жора.
– В Кузнецкое ущелье, – со вздохом поведала я. – Мне предстоит еще одна тяжелая беседа.
– Ну, удачи, – пожелал мне майор.
Всеволод Евгеньевич Бобров выслушал меня внимательно. Разговор происходил в его кабинете. Когда я закончила свой рассказ, Бобров поднялся, молча прошел к бару, достал оттуда бутылку коньяка и, наполнив пузатую рюмку, быстро выпил ее, не закусывая. Потом так же молча вернулся в свое кресло.
– Вам крупно повезло, – говорила я как можно убедительнее. – Вы остались в живых, ваша дочь избежала участи стать женой убийцы. Неизвестно еще, что ее ожидало после пары лет жизни с этим человеком! Пусть лучше она сейчас поплачет и успокоится.
– Вы думаете, стоит ей рассказать правду? – мрачно обратился ко мне за советом Бобров.
– Думаю, нет, – твердо сказала я. – Ни к чему ей эта грязь. Пусть думает, что он просто ее бросил.
Сергей Астафьев умер через полтора часа после того, как я покинула первую городскую больницу. Об этом сообщил мне телефонным звонком майор Авдеенко. Астафьев так и не открыл больше глаз после укола морфина и умер во сне. Но причиной его смерти явились полученные при аварии травмы.
