Московскую Тартарию.
Даша кивнула, да действительно, сейчас появилось много альтернативно одаренных исследователей со своими взглядами на историческую науку.
— А Вера Евгеньевна чем занималась?
Снегирев ухмыльнулся в длинную бороду.
— А историк Муратова считала, что наш с вами Санкт-Петербург — древнейший античный, я повторюсь, античный город. Что его не строил Петр Первый, а он был еще за несколько тысяч лет до рождения царя-реформатора.
У Безбрежной округлились глаза.
— И что, у Веры Евгеньевны были научные доказательства так считать?
— Она считала, что были. Но вы уже не помните, какое тогда было общество. Нельзя было вслух декларировать такие смелые гипотезы. Даже сейчас к этому относятся со смехом, но настороженно. А представьте себе семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века. Сначала ее осторожно поругали, потом в ректорате пригрозили увольнением, затем сообщили, что исключат из партии, если она не успокоится. Ей сообщили, что заниматься такими глупостями она может в свободное от работы время, а студентам она должна рассказывать только официальную историю. — Матвей Павлович вздохнул.
— Представляю, как ей было сложно! — согласилась Дарья.
— Да, вы правы. Но Вера Евгеньевна была настоящим ученым, ей было важно докопаться до истины. Она просто бредила наукой, и когда ее выводы стали отличаться от официальной доктрины, она забеспокоилась. Тем более что в ректорате стали на нее давить. Сейчас с этим просто — можно на ютубе снимать фильмы по любой исторической теме, а тогда все запрещали…
Снегирев на время замолчал, почесал свою бороду, а потом продолжил:
— Вы знаете, мне кажется, Вера Муратова нашла что-то сенсационное по теме строительства Петербурга. Она была очень взволнована на лекциях, довольно улыбалась. А потом как-то в разговоре обмолвилась, что о ней скоро узнают в историческом сообществе, что Петр и Павел откроют ей свои тайны.
— Петр и Павел? Это она о ком? — удивилась следователь.
— Я думаю, это она о Петре Первом и о Павле Первом.
— А что потом случилось?
— А потом у нее в семье что-то произошло, то ли с внуком, то ли с дочками, Муратова сама написала заявление об уходе, сказала, что ей нужно дома сидеть. Она потом, кажется, с домашними проблемами разобралась и писала книги, сидя на даче, где-то во Всеволжском районе.
Снегирев кашлянул.
— Это все, что я могу вам сказать о Вере Евгеньевне, она действительно была хорошим человеком и великолепным ученым. И очень хорошо, что ею заинтересовались, наконец-то заинтересовались. Про нее в газете должны написать, — с гордостью сообщил он.
— Что? В газете? В какой газете? — вскинула брови Безбрежная.
— Я думал, вам рассказали, — удивился Снегирев. — Где-то недели три назад сюда, к нам на кафедру, приходил приятный молодой мужчина, журналист. Тоже все расспрашивал про Веру Евгеньевну, спрашивал, по каким темам она работала. Где ее бумаги можно найти и все такое.
— А как звали журналиста? Из какой он газеты? Он вам документы показывал? — быстро засыпала вопросами Даша.
— Что? Ну да, какая-то корочка у него была, красная вроде, — медленно протянул Снегирев, а потом захлопал глазами: — А он что, не журналист? А кто тогда?
— Думаю, что не журналист! Случайно, не этот мужчина? — Следователь показала ему фотографию Владислава Сидорчука.
Матвей Павлович внимательно рассмотрел ее, а потом с сожалением вернул:
— Нет, не этот. Тот посимпатичнее и помускулистее был, и еще усы у него темные такие, и очки тоже.
— А как он представился?
Снегирев задумался, даже закрыл глаза от усердия:
— Вася-Ваня-Вова?? Что-то в этом стиле, но я не помню.
— А газета как называлась?
— Мм… «Обозрение», «Правда», «Свобода»? Я не обратил внимание.
Матвей Павлович печально вздохнул.
— А что вы ему про бумаги Веры Евгеньевны сказали? — озабоченно спросила Дарья.
— Я ему сказал, что тут на кафедре ничего не осталось, а все должно быть на даче, где она прожила последние годы жизни.
* * *
Новый день начался с привычной картины — нудный дождь за окном и старый свидетель в кабинете следователя.
— Сергей Александрович, добрый день. Спасибо, что зашли, — поприветствовала свидетеля Дарья.
— Добрый день, Дарья Николаевна, к вам разве не зайдешь, если повесткой вызывают. — Второй охранник Михайловского замка был немного сконфужен.
— Вы, наверное, уже знаете, что ваш начальник Владислав Олегович находится под арестом, его подозревают в краже картин из музея. По этому поводу и к вам есть несколько вопросов от следствия, — важно сообщила Дарья Николаевна.
— Так я вам все рассказал, что знал. Даже больше. — Сергей почесал подбородок. — Я понимаю, что не нужно было вам всю эту мистику рассказывать. Она совсем в расследовании не нужна.
— Вы мне лучше расскажите, это Владислав Олегович вам запретил рассказывать про мистику? — серьезным тоном спросила Безбрежная.
Тот кивнул.
— А про то, что он замешан в краже, он тоже запретил говорить?
Сергей напрягся.
— Я не понимаю, о чем вы.
— Вы все прекрасно понимаете, Сергей Александрович. Вы что-то видели в ту ночь? Видели, но промолчали. Почему?
— Я… я не знаю… — У свидетеля пропал голос.
— Давайте я вам помогу, Сергей Александрович, у вас дети, ипотека, а тут работа хорошая, так ведь?
Михайлов судорожно кивнул.
— Сидорчук вам пригрозил?
Снова неуверенный кивок.
Даша смотрела внимательно на него.
— Ну, хорошо. Я скажу. Дело в том, что у меня отношения с женой не очень… — замямлил Михайлов.
Даша удивилась, такого она не ожидала:
— Что? Вы о чем?
— Ну, кроме жены, у меня есть… ну… любимая женщина… — ухмыльнулся Сергей.
— Любовница, — угадала Дарья.
— Ну да, и она проживает недалеко от моей работы. А иногда, когда ее муж уезжает, я… ну это… провожу время с ней.
— Понятно, в ту ночь вы были у любовницы?
— Да, — кивнул Сергей. — Леха Потапов про это знал, меня отпускал, я ему приплачивал, пиво покупал за это. А тут Леха не пришел, я по инструкции Сидорчука вызвал, а тут Ленка моя звонит — очень просит приехать. Я Владиславу Олеговичу что-то наплел, что мне домой срочно надо. Тихо, спокойно в замке, он меня сам отпустил. Я сказал, что через час буду.
— Вас не было на месте, когда произошла кража?
Сергей снова кивнул.
— Я, когда вернулся, пошел на обход, а тут как раз и увидел пустые залы, вызвал полицию.
— Почему вы сразу это следствию не рассказали?
— Сидорчук сказал, что и ему, и мне несдобровать, если узнают, что он меня отпустил. Я испугался, что до жены моей дойдет информация о Лене. Ну, короче, я промолчал.
— Сколько по времени вы отсутствовали?
— Ну, где-то с двух до пяти утра.
У Даши удивленно приподнялись брови.
— Это ваше на
