– Тебя нельзя отпускать одну, – приговаривал он. – А то русалки заморочат, защекочут – они нынче сильно озорничают. От страха! Боятся водяные девы крылатого пса. Ужо он им не спустит!
Человечек, энергично пробираясь между деревьев, не оглядывался, тянул Астру за собой, пока не вывел на заметенную снегом аллею.
– Тебе туда... – он показал высохшим кривым пальчиком на желтые окна вдали. – Поторопись. Русалки нынче злющие-презлющие! Еще бы – проворонили, проморгали...
– Что проморгали? – спросила Астра.
Человечек ее услышал, несмотря на то, что из ее заледеневших губ не вырвалось ни звука.
– Скоро узнаешь. Иди, иди!
– Иди! – повторил мужской голос, от которого она вздрогнула и открыла глаза.
Ее крепко прижимал к себе красивый вельможа в расшитом камзоле и парике.
– Ну, ты даешь! – воскликнул он. – Это ж надо было так набраться! Уснула на ходу. Хорошо, что я тебя не выпустил, а то бы свалилась посреди зала. Иди к дивану... приляг. Я принесу воды.
– Мне... нехорошо... – Она узнала в вельможе Матвея. – А... где...
– Кто?
– Альраун... он только что вывел меня из леса...
– Приехали! – пробормотал Матвей. – Ты совсем пьяная.
– Я... да...
* * *
Астра пришла в себя быстрее, чем можно было ожидать, – дурнота испарилась так же внезапно, как и накатила. Но сама обстановка в доме Борецкого накалилась, и, казалось, воздух просто звенел, жужжал от наполняющей его энергии.
– Тебе лучше? – озабоченно спросил Матвей.
Она провела рукой по лбу. Парик, вопреки всему, не слетел, а плотно сидел на голове.
– Может, мне затылок сдавило? Какая-то тяжесть...
– Сними к черту эти букли!
– Нельзя, еще не время.
– Давай корсет расшнуруем.
– Здесь? При всех? Слу-у-ушай, а тогда... дамы часто падали в обморок?
– Случалось, – выпалил он и сообразил, что понятия не имеет об этом.
– Неудивительно...
Пахло нагретой хвоей, острыми закусками, сдобой, растопленным воском от свечей, дымком, соломой, гримом и женскими духами. За окнами бесновалась метель. Слабо потрескивал камин – никто не заметил, как его разожгли. Над всеми этими атрибутами праздника царствовала, переливаясь огнями, елка.
– Жарко... – пожаловалась графиня. – Кто додумался затопить камин? Даже при моей любви к огню сейчас его слишком много.
Брюс мог поклясться, что дрова занялись сами по себе. Но Матвей Карелин такого не допускал – короткая борьба завершилась победой здравого смысла. Пока все танцевали, кто-то из грифонов позаботился о домашнем очаге: языческие обряды требовали живого пламени.
Арлекин суетился возле Коломбины: ей тоже явно было не по себе.
Даже Борецкий потерял бодрость и задор, вернее, устал их демонстрировать.
Ульяновна, отдуваясь, опустилась в мягкое кресло, забыв о своих обязанностях поварихи и официантки. Молодые парни-помощники, поддавшись всеобщей прострации, поникли. Только «русалки», подобно заведенным куклам, продолжали водить хоровод вокруг Ярила и его соломенной подруги. Лея украдкой бросала туманные взгляды на ватафина. То ли между ними существовал какой-то сговор, то ли...
Матвею стало душно, он колебался, расстегнуться ему или распахнуть одно из окон. К Астре подошел волхв, отозвал ее в сторонку.
– Выйдем в коридор? На пару слов.
Она с радостью согласилась.
– Ты видишь Лею и Борецкого? – глухо, нервно проговорил он, беря ее под руку. – Кажется, между ними что-то зреет? Это больше, чем положенные по обряду роли!
– Я бы не торопилась с выводами.
– Мне с трудом удалось вручить ей подарок, золотой гребень.
– Она все-таки взяла?
– Да, но продолжает меня избегать, а с Ильи глаз не сводит. И он тоже... подпадает под ее очарование. Они украдкой переглядываются, норовят коснуться друг друга, будто невзначай.
– Ты поговорил с ней? – прошептала Астра.
– Обиняками. Она не призналась, почему сбежала тогда из «Спички».
– Все отрицает?
– Не совсем, однако на откровенность не идет. Она что-то скрывает! Я не чувствую прежней страсти к ней, но дико ревную. Готов убить их обоих! Странно, правда?
Астра не стала отрицать.
В коридоре было гораздо прохладнее, чем в зале. На гладком паркетном полу отражались светильники.
– Не ожидал, что все так обернется! – с сердцем воскликнул Вишняков. – Что прикажешь делать?
– Хочешь, я попробую выяснить у Борецкого...
– Ни в коем случае, – резко возразил он. – Если у них возникла взаимная симпатия, глупо вмешиваться.
Астра почти физически ощущала витающую в воздухе угрозу, не понимая, откуда она исходит.
– Я ужасно волнуюсь, – признался волхв. – Как будто должна случиться беда. Никогда Илья не был так возбужден. У него полно коротких романов, он непостоянен и, я бы сказал, легкомысленно относится к сексу. Они с женой давно спят порознь. Лидия знает о его связях с другими женщинами, но ей все равно.
Они стояли у выступа, который служил пьедесталом для гипсовой скульптуры античной девушки, поправляющей сандалию.
– Илья собирается заказать ее из мрамора... – рассеянно произнес Вишняков, проведя рукой по ноге юной гречанки.
Внезапно дверь зала открылась, и оттуда выскользнула «русалка». Лея! Он узнал ее по цвету сарафана. Следом за ней показался ватафин. Лея, не глядя по сторонам, кинулась по лестнице на второй этаж...
За несколько минут до этого у елки состоялся зловещий разговор. Говорил Арлекин. Он где-то вычитал, что обычай украшать игрушками и блестящими бусами лесную красавицу имеет довольно мрачную и даже жестокую подоплеку.
– Какую же? – заинтересовался Борецкий.
– Боюсь, это испортит тебе аппетит, Илья. Ой, пардон! Виноват! – дурашливо поклонился Бутылкин. – Ты же у нас сегодня не Илья, а главарь русальской братии! Я обязан тебе подчиняться...
– Вот именно.
– Ну что ж, ты сам захотел, – продолжал кривляться и вихляться Арлекин. – Древние язычники, кельты, кажется, вовсе не считали владыку Севера добрым дедушкой, который в новогоднюю ночь носится на волшебных санях, запряженных оленями, с мешком подарков и раздает их детишкам. Отнюдь! Это был наводящий ужас хозяин вечных льдов и мертвящего холода, который приводил людей в трепет. Чтобы он не погубил будущий урожай и не выстудил их дома, жители селений приносили в жертву свирепому божеству юную и прекрасную девушку, желательно девственницу. Ее раздевали и привязывали к дереву. К утру тело девушки замерзало и покрывалось инеем. Вот вам и прообраз Снегурочки! Ха-ха-ха-ха!
Никто не разделял его наигранного веселья. Борецкий слушал с возрастающим удивлением. Чего-чего, а этакой страсти он не ожидал.
– Визит Великого Старца с мешком предвещал верную смерть, – торжественно продолжал Арлекин. – После его посещения в доме оставались только обледенелые трупы. Задабривая повелителя снегов и пурги, кельтские жрецы-друиды развешивали на ветках огромных елей внутренности жертвенных животных, а иногда и людей. Много позже из соображений гуманности их заменили шарами и гирляндами.
– Какая гадость... – выдохнула Коломбина. – Ты с ума сошел! Прекрати сейчас же!
Но Бутылкина уже нельзя было остановить.
– И вот она, нарядная, на праздник к нам пришла-а... – затянул он известную новогоднюю песенку про елочку. – И много, много радости детишкам принесла-а...
– Придурок, – возмутился Борецкий. – Что ты несешь?
Арлекин смешно вытаращил глаза и показал язык. Он снова заговорил, подчеркнуто академически, будто на лекции, что совершенно не вязалось с его мимикой и жестами.
– Я не настаиваю на абсолютной истинности вышеизложенного, однако есть такая версия. А вы не знали?
Он гомерически расхохотался, тогда как присутствующие подавленно молчали.
– Отвратительная шутка! – затопала ножками Коломбина. – Не фиглярствуй, Степа!
Она впервые за все время назвала его по имени.
– Разве я не должен потешать публику своими выходками? Я же шут, Арлекин! А ты – моя веселая подружка!
Бутылкин сгреб жену в охапку и неуклюже закружил ее. Та отбивалась, но не слишком настойчиво.
«Русалки» притихли, сбившись в кучку, одна Лея пошатнулась и едва не упала. Борецкий, постоянно находящийся поблизости, подхватил девушку.
– Ей дурно... – проговорил кто-то.
– Еще бы, такое услышать...
– Кое-кто много выпил...
Черный юмор Арлекина привел в уныние не всех. Ульяновна, громко сплюнув, отправилась хлопотать в кухню, а парни-«грифоны», улучив момент, поглощали закуски. Когда еще удастся наесться вдоволь таких деликатесов?
Сознание Леи помутилось, голос Борецкого долетал до нее словно сквозь пелену. Он о чем-то ее спрашивал, она ощущала его руки на своем теле, и эти прикосновения жгли ей кожу.
– Отпустите...
Она глотнула воды, которую он подал ей, и опустилась в кресло, медленно приходя в себя. Елка в игрушках, огни люстр и свечей, черные окна, зеркально гладкий паркет пола проступали ярче, четче; вернулись звуки и запахи. Комок в груди ослаб, истаял, дышать стало легко. «Что со мной? – подумала Лея. – Чего я испугалась?»
