– А для начала у меня есть еще один кандидат на проверку, – дополнил Сергей, снова направляясь к деревне. – Надеюсь, он не скоро придет в себя. Падаль!
Дом студента Родиона стоял напротив прогона – небольшой покосившийся домишко, стены которого были выкрашены ярким оранжевым цветом – словно для того, чтобы скрыть следы разрушения. Не сговариваясь, Макар и Сергей прошли мимо дома и свернули за забор. Ближайший лаз обнаружился почти сразу – доски забора прогнили, и Бабкину не составило никакого труда оторвать одну из них.
– Вот как запалят нас оперативники… – прошептал он Макару, пролезая в дыру. – Тут-то мы с тобой и повеселимся от души!
Макар несильно подтолкнул его, потому что у него самого бродили в голове похожие мысли, и стоять тут, у чужого забора, дожидаясь случайного любопытного прохожего, было неразумно. Быстро юркнув в щель следом за Бабкиным, он выпрямился и огляделся. Двор как двор, в меру заросший и запущенный. Возле крыльца – ведро с водой, четыре пары одинаковых калош и веник.
– Думаешь, он дверь открытой держит, специально к нашему приходу? – негромко поинтересовался Макар и поднялся на крыльцо.
Дверь оказалась заперта.
– Не держит, конечно. – Голос Бабкина глухо раздавался откуда-то из-под крыльца.
Макар перегнулся через перила и посмотрел вниз. Сергей просунул голову в кошачий лаз под крыльцом, и вид его оставшейся на обозрение части тела был настолько уморительным, что Макар с трудом сдержал детское желание дать напарнику хорошего пинка под зад, обтянутый штанами. Наконец Бабкин вылез наружу и разочарованно сообщил:
– Нету. Понимаешь, местные часто приколачивают там гвоздик, – объяснил он Макару, – и вешают туда ключи. Так вот, гвоздик есть, ключей нет. Наверное, с собой унес.
– Расскажи мне, пожалуйста, еще про привычки аборигенов, – попросил Илюшин. – Может быть, я исследование напишу. Вот только тему пока не сформулировал точно…
Он оглядел двор, наклонился, пошарил рукой в правой калоше и спокойно достал оттуда два ключа на металлическом колечке. Бабкин смотрел на него с видом ребенка, которому показали хитрый фокус.
– Аплодисменты излишни, – поклонился Макар. – Всего-навсего многолетняя практика по припрятыванию ключей в ботинки – и никакого мошенничества! Пошли внутрь, исследуем жилище нашего поганца.
– Может, на топор наткнемся, – мечтательно представил Бабкин, проходя следом за Илюшиным в прохладный дом.
В домике, который неизвестная Бабкину и Илюшину старушка сдала студенту Родиону, была только одна комната, не считая крохотной кухни в пристройке, и при первом взгляде на спартанскую обстановку становилось понятно, что топора здесь нет. Сергей все же заглянул под узкую деревянную кровать, но нашел там лишь залежи пыли и старые тапочки.
Макар подошел к столу и наклонился над листами бумаги, исписанными мелкими, но разборчивыми буквами.
– Серега, здесь кое-что любопытное, – позвал он, прочитав первый абзац.
Бабкин подошел к нему и взял в руки верхний лист.
«Взгляд Оксаны был полон неизбывной ярости, – прочитал он вслух, – и слова, которые она бросала своему мучителю, были словами гнева и отчаяния. Ее заостренное, словно кинжал, лицо побледнело, а на шее бешено пульсировала голубая жилка. Владимир, глядя на жилку, испытал состояние, близкое к упоению. Как хотелось ему сжать ее белоснежную лебединую шею! Но он стиснул зубы и остался стоять недвижим, зная, что его час пока не пробил…»
– С образованием нашего распутного знакомого ситуация прояснилась. – Макар, усмехаясь, пробежал глазами остальные листки. – Филфак, я полагаю. Юноша либо будущий журналист, либо плодовитый писатель.
– Графоман, – пробурчал Сергей. – «Заостренное, словно кинжал, лицо»! Бездарь.
– Зато какие убедительные детали, – возразил Илюшин. – Взять хоть голубую жилку… Кстати, у меня есть одна догадка. Чуют мое проницательное сердце и не менее проницательный мозг, что девочки Иры Егоровой наш Родион домогался именно потому, что ему нужны реальные детали. Он их черпает из жизни. Провоцирует ситуацию, наблюдает, потом записывает впечатления. Не самый плохой способ, между прочим.
– Я бы за этот способ яйца ему оторвал, – мрачно сказал Бабкин. – И за кое-что другое тоже.
– Как бы там ни было, на господина Раскольникова, или какая там у него на самом деле фамилия, как на преступника ничто не указывает, – подытожил Илюшин. – Поэтому я предлагаю покинуть жилище. И поскорее, потому что с минуты на минуту может вернуться хозяин.
– Погоди, – нахмурился Сергей. – Давай хоть узнаем, как его настоящая фамилия, раз больше ничего не выяснили.
Он порылся в спортивной сумке, стоявшей под стулом у кровати, и вытащил из кармашка паспорт.
– «Родион Евгеньевич Копушин», – хором прочитали они с Макаром.
– Не нравится, значит, господину Копушину его фамилия… – Сергей закрыл паспорт и спрятал в сумку.
– Или по какой-то неизвестной нам причине фамилия Раскольников кажется ему более подходящей, – уточнил Макар. – Интересно было бы знать, по какой.
Друзья закрыли за собой дверь, аккуратно пристроили ключи в ту же калошу и вылезли через дыру.
– Ну что, пойдем к тетушке, – вздохнул Макар, предвкушая обильный обед, которым его будут потчевать. – Заодно обсудим, какие факты у нас имеются на данный момент.
Следователь Мазаев с тоской посмотрел на лежащее перед ним заключение эксперта – оно не привнесло в расследование ничего нового. Невыясненным оставался весьма существенный вопрос – могла ли женщина нанести Лесникову такой сильный удар топором, что череп жертвы почти раскололся пополам? Если бы ответ был отрицательным, то количество возможных кандидатов на роль убийцы сокращалось до двадцати четырех человек – именно столько мужчин разного возраста на данный момент обитало в деревне Игошино. Если же ответ положительный, то к двадцати четырем нужно было прибавить еще тридцать одну кандидатуру женского пола, исключая восемь-девять древних бабок, которые и топор-то поднять не могли.
Все эти данные Мазаев получил от местного следователя, крайне недовольного тем, что ему пришлось заниматься такой ерундовой работой. Он настаивал на своей версии: первое убийство совершено подозреваемым, который сидит под арестом и отрицает свою вину, а второе – зашедшим неизвестно с какой стороны бродягой. Мазаев, выслушав его версию, посмотрел на Забелина как на сумасшедшего, но тот ни капли не смутился и продолжал упорствовать: Лесников стал жертвой случайного убийцы. На вопрос Мазаева, зачем же случайному убийце понадобилось тюкать невинно сидящего на берегу пруда мужика невесть откуда взявшимся топором, а затем оттаскивать тело в кусты, Забелин, не моргнув глазом, ответил, что мозги убийцы – предмет темный, и что в них творится, даже врачи не всегда могут понять. Куда уж ему, человеку простому!
После такого заявления Александр Александрович стал поглядывать на Забелина подозрительно, поскольку от дубовых дураков всегда старался держаться подальше. Правда, что-то подсказывало ему, что местный следователь больше придуривается, но подтверждения своей теории он пока не обнаружил – Забелин вел себя как образцовый тупица.
Беседы, проведенные с жителями Игошина, ясности не прибавили, и у Мазаева оставалась одна возможность – найти орудие убийства. «Лежит тот топор, закопанный под насыпью, во рву некошеном, – мрачно размышлял Александр Александрович, – и найдут его через сто лет. А мне, между прочим, вставят…»
Что именно ему вставят, Мазаев не стал додумывать – тема была неприятной, поскольку имела прямое отношение к здоровью Александра Александровича. Он решил не полагаться на заключение экспертизы и еще раз перебрать всех здоровых мужиков деревни в надежде, что хоть кто-нибудь расколется. Надежда, конечно, была призрачной и вообще, говоря откровенно, эфемерной, но других путей Мазаев не видел. Оперативники по-прежнему обшаривали лес, постепенно расширяя круг поисков, но на успешное завершение их действий особенно рассчитывать не приходилось.
Катерина Балукова собирала под яблоней падалицу, чтобы сварить из нее компот. Настроение у нее было – хуже некуда, но за много лет она привыкла скрывать свои чувства. Ее продуманный, уже почти готовый план срывался, и что делать дальше, Катерина не знала.
Она вышла замуж молоденькой, избалованной родителями девчонкой, страстно желавшей замужества. Парни вокруг Катерины водились, и все равно в ее мыслях постоянно сидел страх: а вдруг никто не возьмет замуж? Поэтому, когда половина ее подружек обзавелась супругами, Катя Сечина поняла, что пора и ей определяться.
Василий Балуков оказался вполне подходящей кандидатурой. Будущий муж Катерине виделся таким, из которого можно было бы сделать большого человека, и по ночам она строила честолюбивые планы, представляя, как будет помогать супругу в его делах, а тот благодаря ее советам станет богатым и значимым человеком в их городишке. То, что Катерина понятия не имела, чем предстоит заниматься ее будущему супругу, ее не смущало, главное – она верила в свои способности. Поэтому и выбрала в мужья Ваську: человека надежного, но ей не ровню – как-никак сама-то она окончила приличные курсы, была дочерью учительницы и могла претендовать на лучшую партию. Но лучшая партия сама могла подмять Катерину под себя, а ей, с ее бойким и вспыльчивым характером, ничего подобного вовсе не хотелось.
