- Степа, ты куда? - окликнул его Вовец.
Халалеев вздрогнул и остановился. Медленно обернулся, втягивая голову в плечи и горбясь, словно ожидал увидеть нечто невообразимо страшное. Но это был всего лишь Вовец. Увидев черные дырки стволов и каменное лицо, Халалеев, тем не менее, вздохнул с облегчением. Выглядел он скверно. Глаза красные, под ними синие мешки, а все лицо бледное - прямо государственный флаг новой России, только перевернутый. Похоже, ночью уснуть ему не удалось. Выглядел очень усталым и осунувшимся.
- Заходи, поговорим, - небрежно махнул Вовец обрезом, изобразив приглашающий жест.
Халалеев покорно поплелся в кабинет. Вовец остановил его в дверях, упер в бок стволы, ладонью поводил по одежде, словно погладил, прощупывая, нет ли чего опасного. Но у того даже перочинного ножа не нашлось.
- Где мой парень, Степа?
Тот ухмыльнулся. Постепенно к нему возвращались уверенность и самообладание.
- А был ли мальчик?
- Ты мне классиков не цитируй, а отвечай на вопрос. Где мой парнишка?
- В подвале. Сейчас пойдем, выпущу его и убирайтесь на все четыре стороны.
- Не надо мне тут лапшу навешивать. Я только что из подвала. Там никого нет.
- Прямо-таки никого? - Халалеев не скрывал сарказма.
Видно, он опасался, что Вовец подключит к этому делу милицию или крепких парней, а когда увидел, что тот один, несколько приободрился.
- Никого живого, - уточнил Вовец. - Да ты туда позвони, может, кто снимет трубочку в стенном шкафчике.
Степа, ошарашенный такими подробностями, молчал. Его следовало окончательно деморализовать, выбить опору из-под ног. Пусть подергается, на ходу соображая, что делать и говорить.
- Да, кстати, та девушка, Женя, уже дома. И знаешь, как она вышла? Через гараж. Ну, тот самый, в ветеринарной лечебнице. - Вовец испытал истинное наслаждение, наблюдая, как бледное лицо Халалеева начинает краснеть и вдруг снова заливается смертельной бледностью. Еще бы, сейчас рушилась его тайная жизнь. И явная тоже. А Вовец продолжал смаковать: - В этом гараже, например, целая коллекция машин. От перекрашенной собаколовки до джипа. Я ведь время зря не терял, все выяснил, что можно. И даже немного больше. А сейчас отвечай, где мой мальчик? Учти, в милицию я тебя сдавать не буду. Я тебя пытать стану. Прямо здесь. Сегодня день воскресный, нам никто не помешает. Для начала в коленку выстрелю. Хочешь? А не хочешь, так пойдем за моим парнем.
- Пошли, - вяло кивнул Халалеев. - Он жив-здоров, ты не думай.
Вовец сдернул с окна штору. Набросил на руку с обрезом, обмотнул пару раз. Получился непонятный сверток. Ткнул им в спину Халалеева.
- Пошли, Степа. Попробуешь убежать или ещё что, сразу стреляю. Даже не пытайся.
- Тут близко. - Степа сделал вид, что ничего угрожающего не слышал. Но надо наверх лезть.
- Ничего, залезем. - Лицо Вовца оставалось суровым. - Мне без разницы, что вверх, что вниз, в подвал.
Они вышли из здания, запетляли между рулонов стали и пакетов сортового проката. Халалеев быстро приходил в себя. Бледность сошла с лица, глаза прояснились. Он начал торговаться.
- Володя, а какие у меня гарантии?
- Гарантии чего? - не понял Вовец.
- Ну, что ты меня отпустишь, а не сдашь в ментовку? - Халалеев говорил уже почти спокойно.
- Если с парнем все в порядке, вали на все четыре стороны. Если нет, я тебя замучаю хуже, чем в гестапо. А сдавать? Кому ты нужен? Дешевле застрелить. И на милицию работать я не нанимался. Пусть сами тебя ловят, если надо. Хотя таких животноводов, как ты, следует в клетках держать.
- Ты думаешь, это я? - неподдельно удивился Халалеев. - Да мне бы в жизнь такое не придумать. Был у меня приятель из ветлечебницы...
* * *
Металлургический завод на берегу пруда стоял двести лет. Деревянному дому Халалеевых было не больше ста. А самому Степе тогда исполнилось лет десять. На дворе стояла эпоха строительства развитого социализма, плавно переходящая в создание базы коммунизма. Старому заводу предстояло обеспечить страну и весь социалистический лагерь холоднокатанной трансформаторной сталью.
К территории пригородили кусок города в несколько кварталов площадью. Людей переселили в новые пятиэтажки, большинство радовалось. Халалеевым не повезло. Высокий забор поставили возле самого их дома. Каких-то пяти метров не хватило до нового благоустроенного жилья. Родители очень горевали, а Степа залезал на чердак и с интересом наблюдал за работой экскаваторов по ту сторону высокого забора. Через несколько месяцев на стройплощадке зиял гигантский котлован, в нескольких метрах от забора в глубину территории поставили второй забор, добавив по верху колючей проволоки, а через каждую сотню метров над оградой возвели сторожевые вышки.
Родители опять сокрушались, мол, не с той стороны второй забор сколотили, опять не повезло с квартирой. А Степа с чердака во все глаза смотрел на незнакомую жизнь. Шесть раз в неделю в восемь утра колонна грузовиков, казавшаяся бесконечной, вкатывалась в ворота. Лаяли собаки, солдаты с автоматами стояли на одних и тех же определенных местах. Из железных будок в кузовах грузовиков выбегали заключенные в серых мешковатых робах, садились рядами на корточки. Потом их разводили по рабочим местам. Сотни людей копошились, сооружая опалубку, вязали арматуру, бетонировали. Вечером утренняя процедура повторялась в обратном порядке. Зэков считали по головам и грузили в будки. Иногда счет не сходился, все повторялось снова и снова, а солдаты бегали по территории, заглядывая во все дыры, отыскивая спрятавшихся или уснувших в тихих закутках. Потом их били и забрасывали в железные будки. Когда колонна машин отбывала восвояси, с вышек снимали часовых, и вскоре последний ЗИЛ с солдатами, крытый брезентом, выезжал за ворота.
Ворота так и оставались распахнутыми настежь, видимо, чтобы утром не тратить время на открывание. Сразу же на опустевшую стройплощадку устремлялись пацаны. С каждым месяцем становилось все интереснее. Лабиринт подвалов и подземных коммуникаций разрастался. Это было идеальное место для мальчишеских игр, хоть в войну, хоть в Фантомаса. Степа эти лабиринты знал лучше всех. Со своего чердака он видел, как они появлялись в виде решеток арматуры, затем в дощатой опалубке, потом в бетоне. Иногда бетон долбили отбойными молотками и заливали заново, передвигая стенку на другое место. Он видел, как зэки дерутся, запаривают чифир в консервных банках и просто сачкуют в укромных уголках. Однажды какой-то зэк заметил маленького наблюдателя и стал приветствовать его дружеским взмахом руки. Как-то он знаками показал, что Степе следует заглянуть под камень. Вечером мальчик это сделал и нашел полиэтиленовый пакет с конвертом, запиской на клочке бумаги и разноцветной наборной авторучкой. В записке заключенный просил бросить конверт в почтовый ящик, а авторучку взять в подарок. Юный пионер Степа долго размышлял, как поступить, минут двадцать. Перспектива получать симпатичные "маклюшки" за пустяковые услуги победила. Так у него появилась тайна и источник дохода. В основном он "заряжал" тайник плиточным чаем. Лагерный партнер оставлял трешку, Степа покупал две "плашки" по восемьдесят шесть копеек, а рубль двадцать восемь составляли его заработок. Он чувствовал себя тайным агентом, по-ребячьи превратив запрещенную связь в увлекательную игру.
Секретные операции с чаем давали солидный доход, который Степа не проедал на конфетах и мороженом, а расчетливо расходовал на полезные вещи: бинокль, часы, фотоаппарат "Зоркий". Увлеченный игрой, он вел записи наблюдений за рабочей зоной, присвоив наиболее заметным заключенным условные клички. Чтение шпионских советских романов разбудило в нем страсть к шифрам и засекречиванию всего и вся. Он даже домашние задания в школьном дневнике начал шифровать, но получил двойку за ведение дневника.
Пришлось привыкать к двойной жизни. Даже близкие приятели не знали об этой игре в агента. А Степа писал шифрованные донесения в некий Штаб Разведки и стремительно повышал себя в воинском звании, рисуя многостраничные удостоверения с печатями, уже через полгода став генералом разведки. Не хватало только рации. Ну какой он агент, тем более генерал разведки, если у него даже рации нет? Пришлось засесть за радиодело и записаться в кружок на станции юных техников. Когда его четырнадцатилетнего в седьмом классе принимали в комсомол, он, с одной стороны, имел отличную характеристику и хорошую успеваемость, а с другой стороны, был злостным нарушителем советских законов, наладившим бесперебойную поставку на территорию промзоны чая, одеколона и других запрещенных предметов. И наслаждался своей неуловимостью и финансовыми возможностями.
Тут лафа и кончилась. Над котлованом возвышалась огромная коробка цеха, зэки работали в две смены и караул на периметре сделали постоянным. Поскольку на стройке уже было полно вольных работников, снабжение зэков пошло через них, а Степа оказался без заработка. Зато у него остался грандиозный архив "шпионских" донесений, отчетов и рапортов. Жемчужиной этой кучи бумаг был комплект схем подземных сооружений, отражающий все этапы строительства. Можно смело сказать: никто лучше Степы не знал бетонный лабиринт. Граждане осужденные, брошенные на круглогодичные работы под открытым небом, сами обеспечивали себе крышу и обогрев, и никакие прорабы не могли им помешать строить себе кандейки и "чифирни". Только вездесущие пацаны знали об этих непредусмотренных проектом помещениях. Но только один пацан вычерчивал на миллиметровке план двухкилометрового цеха, ошибаясь в масштабе, стирая неверные линии, и проводя их заново. Спустя годы, с улыбкой разглядывая свои детские произведения, он отмечал заложенные кирпичом и замазанные раствором проходы, проемы, выгородки и помещения.
