Но время шло, а помощь не приходила. Кто-то из середины полузатопленного плота хриплым голосом просил, умолял остальных, - Держитесь, товарищи, держитесь! Осталось всего ничего, через двдцать минут они прийдут. Они рядом.
Люди в воде не отвечали, молча экономили каждую малую частицу тепла, еще остающуюся в онемевшем теле, боролись за жизнь.
Волнение усилилось. Волны все чаще и чаще перехлестывали через плот, через головы людей. Кого то из раненных смыло с плота, он молча исчез среди волн. Мичман, державшийся за леер справа от Лешки внезапно захрипел, закинул голову с остановившимися, остеклянелыми, неживыми уже глазами, с пеной на губах и выпустив из сведенных, скрюченных судорогой пальцев леер ушел под воду.
Тут Лешке впервые стало понастоящему страшно. Сразу ослабели суставы пальцев сжимающих веревку леера, обдало совсем уж ледяным холодом.
Последним усилием воли поборол слабость, сжал зубы до скрипа, намертво сцепил ладони. Закрыл глаза, представил, что это не стылое северное, а теплое Черное море вокруг, замерз, бывает, просто перекупался, переплавал, что держится не за веревку, протянутую по борту перевернутого волной спасательного плота, а за надувной матрас на котором лежит, нежится под ласковым солнышком его Аннушка. Вон на недалеком берегу Игорешка под опекой эрделя, а может наоборот, эрделюха под присмотром пацаненка? Эта мысль немного отвлекла его, заставила забыть о холоде, о бездне под ногами.
Толи в бреду, то ли и впрямь, ничего не мог уже сообразить, только вроде доплыл до берега. Растирала махровым полотенцем Аничка, лизал теплым ласковым языком эрдель. Открыл Лешка глаза и вместо серого неба с ревущими самолетами увидал выкрашенный белым потолок каюты с матовым плафоном освещения.
Не его каюты, не на лодке. Понял, прежде чем вновь заснуть, успели спасатели. Выдержал. Значит надо жить.
Глава 12.
Слаб человек...
Глухая ночная тишина, злобно навалившаяся после нежданного, ужасного по своим последствиям телефонного звонка, разодрала голову тупой болью. Ранее вовсе не замечаемое тихое пощелкивание маятника напольных часов в футляре теплого красного дерева, вгоняло тупые иглы под костяной свод черепа, покрытого редкими, слипшимися со сна волосами.
Жена тихо спала в соседней спальне, утомленная прошедшим днем, заполненым приятными представительскими хлопотами. Пока еще спала, но пожалуй придется будить. Тут уж ничего не поделаешь. Все чертовски плохо. Впечатление таково, что годами отлаженная система государственного механизма медленно но верно пошла в разнос и никакими титаническими усилиями остановить данный процесс невозможно. А может и вовсе не имеет смысла. Советчиков у человека, вынесенного очередным вывертом судьбы на вершину власти, имелось более чем достаточно, но главным и единственным другом и помощником оставалась жена. Любимая. Единственная.
В душе небольшого росточком человека в уютной фланелевой пижаме, суетно мотавшегося из угла в угол по освещенной ночником комнате, давно уже не оставалось ни грана спокойствия. Вот и сейчас, тревожная, страшно неприятная новость требовала принятия незамедлительного решения, а вялая, неподатливая мысль наоборот, уносила назад, возвращала вновь к заветному дню, ставшему поворотным пунктом в головокружительной политической карьере.
Покой улетучился из его жизни человека с поры, что сидели вместе с тогда еще верным Егоркой в Кремлевском кабинете на телефонах, самые молодые в ЦК, полные сил и новых надежд, герои осознанно сплотившиеся против мерзкого горбуна. Тот словно не замечал, суетился, подмахивал до самого последнего часа умирающему Косте, еще рассчитывал перехватить костяными, холодными пальцами ускользающую Власть.
Костя уходил из жизни страшно, медленно, хрипя, задыхаясь, приходя в себя и вновь впадая в зыбкое, сумрачное забытье. Видно много грехов тащил на себе, не дал Господь легкой смерти.
Наконец наступил столь долгожданный всеми момент и перед ними двоими, предстал, сдерживая рыдания, Костин помощник - добрый вестник, принесший скорбное сообщение.
Не к горбуну с его людишками пришел, а именно к ним двоим. Это обнадеживало. Молча смотрели. Что говорить? Понимали состояние вошедшего. Чиновник потерял благодетеля, остался выброшенным из обоймы и никому в Аппарате более не нужным. Невесомым уже, словно проколотый воздушный шарик, немного даже жалкий, а потому, согласно неписанному кодексу партийной братии - презираемый. В последнем усилии бывший соратник пытался барахтаться, прибиться к правильному, надежному берегу, ощутить опору под ногами, только вот протянул малость, упустил время, знать умишка не хватило. Кому такой нужен? Впрочем, на сентименты времени не оставалось и Егорша быстренько бедолаге мозги вправил, дал указания, выставил писать некролог, оказать помершему шефу последнюю услугу. Впрочем, правильно написать некролог - изрядное искусство и не всем оно дано.
Егор много тогда сделал для будущего Вождя. После смерти Юры немедля прилетел, бросил область на Второго, понял как нужен рядом. Помогал истово. Много с ним переговорили они ночами, скрываясь от соратников. Шептались, таясь, о расстановке сил в ЦК, о том что не старая рухлядь Костя, а он, Лидер, должен прийти к штурвалу корабля. С первого раза не вышло. Не пожелало Политбюро видеть нового человека у руля.
Изголялись, Тихий шипел гадом - "Ну, Мишенька! Он разом превратит все заседания Секретариата в Минсельхоз. Кроме сена, соломы да навоза ничего не видел и не знает, только и решал, что аграрные вопросы."
А ведь он готовился, да что там готовить, уже был совершенно готов взять Власть. Но... пришлось стерпеть, сжать зубы и ждать своего часа. И искренне улыбаться врагам.
Это стало привычкой, второй натурой и не составляло уже особого труда натягивать по утрам на лицо маску открытости, простоты, доброжелательной приветливости, дабы надежно скрыть под ней оскал холодного и безжалостного рассчета. Что поделаешь, партийная школа не допускала отступлений от навеки установленных, хоть нигде и не зафиксированных правил поведения на высших уровнях власти.
Основное правило подковерной игры он зазубрил накрепко и следовал неукоснительно, - в политике жизнено важно принять быстрое и единственно правильное, судьбоносное, решение.
Первое озарение пришло когда вешал незабвенный Ильич своему дружку Косте очередную звездочку. Все устроились по ранжиру, стали в позу, напыжились, приготовились запечатлеться для истории. А его тут и осенило.... Раз, два и быстро-быстро, зайчиком-зайчиком впрыгнул будущий Лидер в малую щелочку, встал третьим от Ильича. Так и засняли.
Опомнился Суслик , взбеленился, ан поздно, фото уже все газеты Союза растиражировали. И те кому положено понимать что к чему, немедленно сей нюанс уловили, осмыслили, отметили, выделили и выводы надлежащие сделали.
В восемдесят четвертом, последннюю по счету звездочку старикану вешали - тут уж без церемоний, напролом попер, всех оттер, решительно отпихнул, встал рядом с Самим. Никто уже не помешал, не возмутился. Приняли как должное, пикнуть не посмели. Не до церемоний.
Неожиданно для всех вынесло человека на вершину, но понимали сведущие людишки, что просто так в этом мире ничего не происходит. Значит Юра руку приложил.
Почему? Зачем? Может и вправду считал сподвижником? Кто теперь разберет, но именно в то время впервые ощутил вкус почета, неприкрытой лести. Юра уже лежал прикованый болезнью к кровати, а он впервые пустился в официальные заграничные вояжи. Захватило, закружило голову. Вот так, запросто, на равных, общаться с руководителями мирового уровня, на приемах позировать. ! Интервью раздавать! Да не в свои, тощенькие, на серой бумаге партийные газетки и рахитичные журнальчики, а в толстые, солидные мировые издания. Те, что тиражируются по всему свету, разнося его глубокие мысли, его фотографии, на качественной бумаги страницах до миллионов респектабельных читателей. Эти не порвут корявыми пальцами не читая, на удобные прямоугольнички, не потащут его образ для употребления в клозете.
От одной только подобной мысли слегка затошнило, но Лидер сглотнул слюну и справился с неприятным позывом.
Во время вояжа за рубежами, намекнули слегка, культурно, а он и сам давно сообразил, ясно понял, что между ним и властью намертво врос замшелым пнем горбун. На годовщине Октября, Юра тогда опять в больнице лежал, вперся горбун к микрофону, оттер от него, заветного. Временно победил, как же, тронную речь читал. В наследники набивался. Опять появился повод умным людям задуматься, проанализировать, выводы сделать. Почувствовал - пошатнулся авторитет. Подобное не допустимо. Не сдался, все силы приложил, но переломил ситуацию. Дал понять колеблющимся, что шутки с ним не проходят, плохо заканчиваются. Не простил отступникам, пришло время и припомнил все, стервецам.
