- Три, - хором поправили хозяина гости. - Ты сказал: тридцать процентов.
- Десять из них нужно отдать за заказ, - вздохнул Губерман. - Такие услуги бесплатными не бывают.
Остается два миллиона. Если договоримся, - он азартно сверкнул очками, - поделим их на четверых.
- А с какой стати ты решил делиться? - хмыкнул друг детства, сделавшийся брюзгой и циником после того, как в юности заработал зрелую плешь, а в зрелости - старческую вставную челюсть, понадобившуюся ему после неудачной сделки с цветным ломом.
- У меня сейчас в наличии только четверть нужной суммы, - грустно признался Губерман. - А ГСМ мне отгрузят только после стопроцентной предоплаты. Так что мне нужны партнеры. - Он развел руки, как бы собираясь обнять гостей. - Необходимо финансовое вливание. Организацию беру на себя от начала до конца.
- Звучит заманчиво, - признал его бывший соученик, большой знаток Уголовного кодекса и взаимозачетных махинаций.
Третий гость, Максим Мамотин, выделявшийся в компании редкой пшеничной челкой и бирюзовым пиджаком, припорошенным перхотью, согласно промычал, не отрываясь от перепелиной тушки, в которую впился, как только разделил в уме 2000000 на 4.
Дробя зубами хрупкие птичьи косточки, он мысленно уже занимался распределением своей будущей прибыли.
Губерман неодобрительно покосился на увлекшегося едока. Он успел включить в кармане сверхчувствительный диктофон и опасался, что бесконечные хруст и чавканье отрицательно скажутся на качестве записи.
- Максик, - ласково сказал он. - Я так и не понял: ты в доле?
- А фуй ли фут фумать! - прозвучало в ответ непрожеванное, но зато прямолинейное мнение Мамотина.
Потом четверка молодых бизнесменов приступила к обсуждению совместных действий, да так увлеченно и многословно, что украшение стола со съехавшими бретельками тягуче зевнуло и поплелось в спальню с зеркальным потолком. Там дожидалось ее недочитанное эссе о прелестях женской мастурбации. Она еще не вполне поняла смысл этого термина, но смутно догадывалась, что отыщет в статье ключ к решению многих проблем.
Воодушевленный уходом супруги, которая вполне могла уснуть, так и не дождавшись его, Губерман выпил водочки еще и посмотрел увлажнившимися глазами на товарищей. Он всегда полагал, что на них можно положиться, и не ошибся. Они тоже доверяли ему и готовы были рискнуть по-крупному. Все трое согласились выложить требуемые суммы - частично из своих заначек, частично из кредитных закромов.
Двоим требовалось на это не менее десяти дней. Мамотин обещал управиться раньше. И все вместе сходились в едином мнении, что деньги должны работать, а не лежать мертвым грузом.
- Не залежатся ваши миллионы, - возбужденно пообещал Губерман, поправляя очки на переносице чаще, чем это было необходимо. - Это я вам гарантирую.
И он говорил чистейшую правду. В том, что партнеры расстанутся с накопленными средствами, Губерман не сомневался. По его замыслу, все трое должны были стать новыми заказчиками особняков в поселке Западный. Когда их заставят расстаться с деньгами, они бросятся не справедливости искать, не отмщения, а разбегутся кто куда, спасая шкуры от одураченных кредиторов. Предложенная сделка с ГСМ была, кстати, абсолютно реальной, вот только провернуть ее Губерман намеревался самостоятельно, без всяких прихлебателей.., чужого бензина.
Поиграли ребятки в преуспевающих бизнесменов, и хватит. Кончилось время дружных игр, ушло навсегда, как детский азарт, с которым когда-то проделывали умопомрачительные махинации на картонном поле "Монополии". Вслед за игрушечными фантиками в руки поплыли настоящие деньги, которые давались так легко, что взрослый бизнес казался продолжением детской забавы. Рано повзрослевшие мальчики забыли только об одном: в каждой игре, сколько бы людей в ней ни участвовало, настоящий победитель всегда один, а остальные обречены на поражение.
Глава 14
НА ТРОПЕ ВОЙНЫ
Тем вечером дачный поселок, раскинувшийся на берегу зеркального ставка, выглядел мирным, уютным оазисом недавнего прошлого, в котором отсутствовали такие современные понятия, как кидалово, мочилово, гонево и палево. И двое мужчин, возившихся с досками у открытой двери сарайчика, как нельзя лучше вписывались в общую идиллическую картину.
Маленький, если бы не круги под глазами и густая щетина на лице, вполне сошел бы за мальчишку.
С него постоянно сползали то старенькие спортивные штаны, то рукава чересчур большого свитера, когда он помогал большому мужчине строгать, пилить и сбивать гвоздями сосновые доски. Мужчину можно было принять за отца небритого паренька.
Сколачиваемое ими сооружение походило на длинный узкий ящик.
Высокий мужчина время от времени поднимал голову и поглядывал на остывающий багрянец вечернего неба, прикидывая, успеют ли они закончить работу засветло. Маленький, отрываясь от громоздкого ящика, смотрел в противоположную сторону - на темные окна дома. За ними скапливался мрак, готовившийся вытеснить дневной свет с поверхности земли.
Дом скрипел и пощелкивал всеми своими суставами, - словно смерть, поселившаяся в нем, заставляла его беспокойно вздрагивать.
Саня выдержал в доме час, а потом удрал на улицу.
Поначалу, когда он сидел рядом с Ксюхой и смотрел на нее, укрытую до подбородка белой простыней, ее лицо оставалось прежним, разве что слишком бледным. Ей не пришлось класть на веки медяки, так как она умерла с закрытыми глазами. Белки глаз, диковато поблескивающие двумя полосками сквозь ресницы, не слишком смущали Саню, потому что во сне Ксюха нередко выглядела именно так. В общем, она просто спала, а он сидел рядом, оберегая ее сон, и обдумывал стихи о принцессе, пробудившейся от одного-единственного поцелуя. Тема была отличная, особенно если ее правильно обыграть. Например, принц мог явиться слишком поздно, и ему следовало поспешить, потому что... Мчатся годы... Все старее та, что всех была милее... Принцесса все ждет и ждет, а принц все не идет и не идет...
Слезы навернулись Сане на глаза. Он собирался уже наклониться и коснуться губами Ксюхиной щеки, когда - крррак! - сухо треснула половица за его спиной. Похолодев, он стремительно обернулся, а когда вновь перевел взгляд на Ксюху, та уже бесповоротно изменилась. Хватило одной секунды, чтобы она успела недобро оскалить зубы между приоткрывшимися губами, которые до этого момента были плотно сжаты. И ноздри на заострившемся носу внезапно сузились, словно пытались втянуть в себя воздух!
От жутких изменений, затронувших неживое лицо, у Сани по коже поползли мурашки, шевеля волосы на его голове. Плаксиво скривившись, он попросил шепотом:
- Не надо. Не надо меня пугать. Не надо.., меняться.
Ксюхин оскал не дрогнул, но неожиданно приобрел насмешливое выражение, а в Саниных ушах раздался ответный шепот. Что-то вроде шороха, сложившегося в полуотчетливое:
Не бойся... Я с тобой...
Это и было самое страшное! Настоящая Ксюха исчезла, оставив вместо себя жуткий муляж, умеющий делать то, что не дано живым: меняться, сохраняя ледяную неподвижность, разговаривать, не произнося при этом ни звука. Было совершенно очевидно, что подмена произошла в тот самый момент, когда Саня опрометчиво отвел от Ксюхи взгляд. Нельзя было этого делать, никак нельзя!
Тоскливо понимая необратимость случившегося, он, не отводя глаз от мертвого воскового лица, медленно встал и настороженно замер, готовясь броситься наутек при малейшем звуке, при малейшем движении в комнате. Маленький принц передумал целовать свою спящую красавицу. Если бы он склонился над ней, а она вдруг посмотрела ему в глаза и подставила губы для поцелуя, он просто умер бы на месте.
Или сошел с ума. Стал бы совершенно безумным, как окружающий мир, в котором живут люди, убивающие друг друга.
Иди сюда... Обними меня...
"Вот, - тоскливо подумал Саня, - я и спятил.
Может быть, подчиниться зову, послушаться тихого шепота?" Если ты не способен уберечь любимую, если не можешь воскресить ее, то ляг рядом, умри и окажись там, где сейчас находится она, - в непроглядном мраке, среди голодных призраков, или там, где бесконечные сны похожи на сбывшиеся мечты.
Главное, ты будешь рядом с ней, сказал себе Саня.
Мысленно сказал так, но даже на полшага не приблизился к любимой. И тогда в ответ на его предательство из уголка закрытого глаза Ксюхи скользнула серебристой змейкой слезинка, оставляя влажную дорожку на ее щеке. Стало тихо, так тихо, что нарастающий звон в ушах показался Сане пронзительным, как тревожная сирена, возникшая ниоткуда и зовущая в никуда.
- Нет, - выдохнул он, понимая, что окоченевшие губы все равно не в состоянии произнести ничего более отчетливого. - Нет, нет!
Звон тут же утих, оставив на поверхности восприятия лишь нудное зудение мухи, безнадежно запутавшейся в лохмотьях паутины. Она негодовала и жаловалась на свое несчастье, она звала на помощь, и хозяин паутины спешил на ее зов.
