Герман переключил канал, и теперь на экране возник пустынный пляж, черепаха крупным планом, синяя полоска моря, девушка в развевающейся оранжевой юбке, держащая на ладони маленькую черепашку…
Хочу на море, на солнце, на свежий воздух, на свободу.
– Подождите, мне кажется, я уже где-то видела эту женщину… – вдруг сказала Дина и выхватила из рук Германа пульт. – Где, на каком канале она была? Герман, вечно ты переключаешь с канала на канал… Это точно была она. Я же знаю ее… знаю, я видела ее… И эта сигарета в руках! Кажется, что она родилась с сигаретой в руке… И эти глаза… Аня! – вдруг закричала она. – Да это же Тамара! Та самая, из моей палаты… Беременная, курящая! Это ее только что показывали… Ты не видела?
– Если это тот канал, о котором думаю я, то я слышала… Ее ищут… Вероятно, она пропала. Ну да, ведущий так и сказал… Он попросил всех, кто видел или знает эту женщину, позвонить по телефонам, которые на экране… А потом Герман переключил, и все. Понятное дело, что никаких номеров я не запомнила… Я вообще думала о своем.
– Успокойся. Это все нервы… – обнял Дину Герман. – Тебе все эти лица из роддома еще долго будут мерещиться. Подумаешь, увидела женщину из палаты… Тебе все это не нужно. Ты должна ограждать себя от чужих проблем. Копи силы, чтобы справиться с собственными.
Для Германа, внешне так смахивающего на капризного мальчика, он вел себя чрезвычайно заботливо и рассудочно. Он действительно производил впечатление надежного и любящего человека, озабоченного состоянием близкого ему существа. Анна почувствовала к нему симпатию и была рада, что теперь Дина не одна.
Она взглянула на часы. Оставалось ждать еще два часа сорок пять минут. Никогда еще время не тянулось так медленно.
Под воркование Дины с Германом, которые, забывшись, стали целоваться и обниматься прямо в присутствии своего ангела-хранителя, Анна незаметно для себя заснула. Когда же проснулась и вспомнила, где находится, ее бросило в жар от мысли, что она все проспала и что ребенок, которого она ждала, уже украден вторично. Ей было страшно даже взглянуть на часы. Между тем в комнате стало темно. За окнами в синих сумерках покачивались ветви деревьев. И слышно было, как за домом шумит Тверская.
Анна медленно, испытывая страх, поднесла руку с часами к глазам и поняла, что опоздала. На десять минут. Проспала!
Она вскочила и бросилась к окну. Среди деревьев на ровной площадке между песочницей и скамейкой стояла старая голубая детская коляска.
Спотыкаясь, она бросилась к выходу, на ходу обуваясь и набрасывая чужой плащ, в который она намеревалась завернуть ребенка.
Ее удивлению не было предела, когда она, пролетев мимо углубившейся в чтение Валентины в своей стеклянной конторке и оказавшись рядом с коляской, увидела в ней безмятежно спящего ребенка в розовой вязаной шапочке, завернутого в теплое белое одеяльце. Казалось, все замерло вокруг, и только сердце Анны бухает, оглашая весь двор гулким и надсадным звуком, отдаваясь где-то вверху, под облаками. Она оглянулась. Вокруг не было ни души. Ни одного человека, кто мог бы схватить ее за руку и сказать вкрадчиво: положи на место ребенка, не твой!
Она взяла ребенка, прижала к груди (он был мягкий, теплый и посапывал во сне), прикрыла полами плаща и так же быстро вернулась. Заперла за собой все двери и вошла в комнату, где Герман уже раздевал свою подружку, собираясь, вероятно, сделать ей еще одного ребенка. Дина, казалось, находилась между сном и явью. Пережив многое, она, пожалуй, впервые за много дней расслабилась и теперь хотела испытать хотя бы немного радости, любви.
– Дина… – прошептала Анна, чувствуя, как ее скулы сводит от нервной дрожи. – Дина, посмотри на меня… Твоя девочка у меня на руках…
Дина открыла глаза, рванулась к лампе, зажгла ее, и Анна успела увидеть блестящие кудри Германа, его тонкую белую кисть, поглаживающую обнаженное колено Дины.
– Девочку принесли. Позвонили и принесли… Надеюсь, что она здорова…
Но Дина, глядя на нее, ничего не понимала. И тогда Анна догадалась распахнуть плащ и показать завернутого в одеяльце ребенка.
– Ну? Узнаешь? Это она?
Дина подошла, взяла ребенка на руки и, не сказав никому ни слова, вышла с ним из комнаты.
– Иди к ней, ей сейчас нужна твоя помощь… Как бы она в обморок не хлопнулась…
Герман встал, быстро застегнулся и бросился вслед за Диной в спальню.
– Это она, Гера, веришь? Это она… наша девочка… – Дина не плакала. Она с необычайной нежностью шептала эти слова Герману, в то время как Анна, изнемогая от усталости, стояла рядом с дверью и прислушивалась к голосам. Ей было далеко не безразлично, что сейчас происходит там, в спальне.
Дина вышла из спальни с девочкой на руках.
– Аня… давай ее развернем, посмотрим… Что-то уж очень крепко она спит. И пахнет от нее как-то странно…
Они уложили ребенка на диван, распеленали. Девочка была крошечная, розовенькая. Рана на пуповине подсохла, но повязку, видимо, не решились трогать.
– От нее пахнет медом, – сказала Анна. – Видишь, у нее и губы-то блестят, в меду… Это чтобы она крепче спала…
– Но ведь ей же еще ничего этого нельзя! – вскричала Дина.
– Да разве теперь это имеет значение? Главное, что это она… Смотри… бирки… Что там написано?
– Казарина… Господи, да что же это такое? Где ты ее нашла, Аня?
И Анна рассказала Дине о звонке. О том, какую ответственность ей пришлось взять на себя, чтобы, рискуя всем, все же дать возможность неизвестному парню вернуть девочку.
В складках одеяла Дина нашла смятые стодолларовые купюры – пять штук.
– А это еще что? Зачем? Зачем мне эти деньги? Кто-то решил откупиться этим?
– Да нет. Это скорее просьба не обращаться в милицию. Не думаю, что человек, вложивший сюда эти деньги, имеет непосредственное отношение к твоей беде. Скорее всего он просто оказался впутан в это дело и теперь хочет хоть как-то помочь тебе… Я думаю, что он скоро позвонит… Я пообещала ему, что не обращусь в милицию. Но я говорила от твоего имени, поэтому, прошу тебя, давай все забудем… Забирай свою девочку и лети с ней в Австралию, к родителям. Хорошо, если Герман согласится сопровождать тебя… А мне теперь пора домой. Что-то я в последнее время редко там бываю… Дай-ка я подержу твою девочку… Тем более что она просыпается…
Девочка, крохотная, смешно зевнула, растягивая свои нежные тонкие губки и показывая горлышко, после чего, не открывая глаз, заплакала. Да так жалобно, что Анна прослезилась.
– Пойду в магазин, куплю детского питания… А ты пока попробуй дать ей грудь. Вдруг молоко вернется… Хотя навряд ли… Еще надо купить бутылочки в аптеке… соску, памперсы… Господи, я же ничего не знаю, ничего не умею… А завтра обязательно вызови участкового врача. Пусть посмотрит девочку. Если спросит, почему тебя до сих пор не было, скажешь, что болела, что были осложнения… Словом, придумаешь что-нибудь…
– Аня! Ты хотя бы представляешь, что ты сделала для меня? Гера, не отпускай ее… Сходите вместе в магазин и возвращайтесь вместе. Ты же снова унесешься куда-нибудь в Анну-Успенку…
– Куда? – Анна остановилась на пороге. – Что ты сказала? Анна-Успенка? А что ты помнишь об этом?
– Не знаю… Как-то само вырвалось… А что?
– Нет, я не поеду туда… сейчас… – И добавила чуть слышно: – Завтра…
…Она уезжала от Дины за полночь. Не хотела оставаться в чужой квартире. Пять раз звонил Матайтис, Дина брала трубку и говорила, что Анны нет, что она уехала к себе домой.
Дома ее ждал сюрприз: сообщение на автоответчике от Григория.
«Анечка, я скучаю. Был у тебя сегодня в три, затем заезжал в пять. Сейчас я дома. Жду тебя или хотя бы твоего звонка».
Не успела она прослушать, как в дверь позвонили. Это была Ирина.
– Твой бывший был, – сказала она, закатывая глаза к потолку. – Одет с иголочки. Словно в загс с тобой снова собрался. Он уехал – явился твой красавчик. Позвонил в дверь, постоял, подождал и тоже отчалил. Потом снова Гриша… Где тебя, мать, носит?
– Сама не знаю где… Проходи, Ир… Выпить хочешь?
– Если только самую малость. Хочешь, я принесу тебе салат? Одной есть скучно…
– Неси.
Вот она, моя настоящая жизнь. Я, соседка, салат и коньяк. Какие любовники, какая семья, какие дети? Все это не для меня. Это для молодых, таких, как Герман, Дина…
После трех рюмок Ирина не выдержала:
– Аня, мне с тобой поговорить надо. По душам… Все это серьезно, но я боюсь тебя, вот те крест боюсь.
– А я уже ничего не боюсь. Говори… С Гришкой переспала?
– Нет.
– Неужели глаз на Матайтиса положила?
– Это еще кто?
– Никто. Теперь уже никто.
– У меня Миша твой был… – сказала Ирина и отодвинула от себя тарелку.
– И что? Мне-то что до него?
– А то, что я змеюка подколодная… Мы же давно с ним… Месяца два уже будет.
– И ты знала, что он женится?
