– Ладно, – резко бросил Маструд, отодвигая папки, которыми был завален стол, – мой секретарь сказала мне о вашем вчерашнем звонке. Сколько времени вы женаты, мистер Скаттергуд?
– Около семи лет. Называйте меня Питер, пожалуйста.
– Хорошо. Дети? – Маструд делал записи в блокноте.
– Нет. Мы только собирались.
– Ну, это здорово облегчает дело. Не будет этих драк за опекунство. – Маструд почесал себе брюхо.
– Верно, – отозвался Питер. – Так или иначе, жена моя вовсе не настроена на драки. Она просто хочет развода. И я уверен, что она и до суда дело доводить не станет, примет предложенное ей соглашение с ежемесячной разумной суммой алиментов. Итак, совместно нажитое за время брака имущество, подлежащее разделу…
– Вы юрист, мистер Скаттергуд? – Маструд сказал это несколько раздраженно, словно досадуя на то, что ему не позволяют выполнять его обязанности.
– Признаться, да.
– Большая фирма в городе?
– Нет. Я помощник окружного прокурора в Ратуше.
– Специализируетесь на чем-нибудь? – В голосе Маструда прозвучала большая заинтересованность.
– Я занимаюсь убийствами. – Питер сказал это так смущенно, словно сам был замешан в убийстве.
– Хорошо. – На Маструда это не произвело впечатления. – В таком случае вы должны были уже убедиться в том, что в жизни много грязи, несправедливости, что она чревата неразрешимыми конфликтами и в целом есть лишь долгий путь к могиле. Большинство из нас несчастливы постоянно либо время от времени, и редко когда человеческие отношения не содержат в себе зла и бывают лишены дурных намерений или побуждений.
– Уау, – неловко пошутил Питер.
Маструд подался вперед, готовясь продолжать беседу.
– Детей нет. Ну а романы за время брака у вас были?
Питер покачал головой. Кассандра, разумеется, не в счет.
– Нет?
– Нет.
– Нам требуется истина. – Маструд сказал это тоном прокурора.
– Это и есть истина.
– Почему она хочет расстаться с вами?
– Это довольно сложная материя.
– О, не сомневаюсь! Ну а ваша жена? Имела романы? Увлечения?
– По крайней мере, я об этом не знаю.
– Что ж, будем надеяться, что хотя бы о себе вы все знаете. – Тяжелое красное лицо Маструда сморщилось в довольной улыбке. – Помните слова шута из «Лира»?
«Вниманье надо уделять
Душе, а не большому пальцу,
А то мозоль не даст вам спать,
Пустяк вас превратит в страдальца».[1]
Если переиначить, первым делом думай о себе, а потом уж о том шалунишке, что у тебя в штанах. Наверное, шокирую вас, мистер Скаттер… Питер, своим непочтительным к вам отношением? Но иначе я не умею. Что не означает, будто я не сочувствую вам в вашем положении. Ну а теперь, поскольку это тоже имеет значение, какого вы вероисповедания?
– Квакер.
– Квакер? Серьезно? Их ведь не так много осталось.
– Иногда все же встречаются.
– Квакеры ведь основали этот город, если вы знакомы с историей, – оживленно заговорил Маструд. – А на вид вы точь-в-точь пресвитерианец или приверженец епископальной церкви. Квакер, надо же! Настоящих филадельфийских квакеров раз-два и обчелся! Как и потомков голландцев в Нью-Йорке. Их там днем с огнем… Ну и вы исполняете ритуалы?
– Время от времени посещаю молитвенные собрания. – Дженис нравились эти собрания. Нравилась тишина.
– То есть посещаете то, что квакеры называют церковью, да?
– Да. Там молятся в тишине.
– Видел я эти квакерские дома для собраний, – углубился в воспоминания Маструд. – По всему штату разбросаны, верно? В большинстве своем каменные и словно бы трехсотлетней давности.
– Многим из них и есть лет по триста.
– Сейчас квакеры не ходят в черном и не носят шляп…
– Да. Ограничения в одежде отменили сто лет назад, – привычно ответил Питер. Вопрос этот был типичным. Только у меннонитов это осталось. А квакеры поддались развращающему влиянию современности, как и весь остальной мир.
– А ваш род…
– Очень старинный. Один из моих предков работал с самим губернатором Пенном.
– Мало кому известно, что Декларация независимости частично базируется на Хартии вольностей, написанной Пенном, – просиял Маструд. – А вы знаете, что Колокол отлит в честь этой Хартии и надпись на нем выполнена квакером?
Питер пожал плечами. Еще в девятнадцатом веке все квакеры утратили всякое политическое влияние. И ему это было почему-то неприятно.
Маструд вытянул ящик стола и извлек оттуда какую-то подмокшую картонную коробку.
– Вы пацифист? – осведомился он.
– Это имеет отношение к моему браку?
– Нет, это я так, из чистого любопытства, – проговорил Маструд, чей рот вдруг оказался набитым свининой с рисом.
– Я считаю, что насилием проблемы не решаются. Предпочитаю действия ненасильственные.
Послышался булькающий звук – не то смех, не то фырканье.
– Как это согласуется с вашей профессией? Говорить о своих пацифистских убеждениях и, господи боже, требовать соблюдения законности через наказание! А ведь в нашем штате применяется и смертная казнь.
– Я вполне в курсе.
– Ну так как же?
– Меня это не смущает, хотя к смертной казни я отношусь с чрезвычайной осторожностью. Возможно, в закон я верю больше, нежели в заповеди квакерской морали. Что продиктовано самой жизнью, – сказал Питер, которому этот обмен репликами не понравился.
– Ну да, католики тоже пользуются противозачаточными средствами.
– Аналогия не совсем верна.
– А вы умелый спорщик. Чего и следовало ожидать. В людях мне это нравится, в клиентах же – нет. – Открыв другой ящик, Маструд вытащил оттуда пиво. – Итак, чем занимается ваша жена?
– Заведует Центром для женщин – жертв жестокого обращения.
– Следует еще разобраться, кто из вас более обеспечен, возможно, и не вы.
– Нет, деньги там крутятся небольшие. Хоть она и заведует, и лицензия социального работника у нее имеется, все честь по чести.
– Могла бы заняться частной практикой, – решительно заявил адвокат. – Ладно, отставив в сторону профессии, расскажите мне, какое имущество вы нажили в браке.
Имеется совместное владение домом, отвечал Питер, совместный счет в банке, положенные на счет деньги, которые они копили на отпуск, небольшой, но устойчивый доход в акциях – этим занимался Питер и чрезвычайно гордился, что сумел так ловко, до смешного, распорядиться деньгами, к этому следовало прибавить машину Дженис, «форд», компьютер, драгоценности и т. д. Вместе с произведенной оценкой дома набежит несколько сотен тысяч долларов.
– Обычная для мелкого среднего класса сумма, – заключил Маструд.
Долгов у них было тысячи две – на кредитных карточках, на ежемесячно поступавших счетах плюс бесконечные выплаты по ипотеке и досадные долги за кредиты их студенческих лет. Единственным способом поделить дом была бы, конечно, его продажа.
– Хорошо. Поскольку вы так точно знаете, чего хочет ваша жена, почему вы не поделитесь со мной тем, что тревожит вас?
Питер решил высказаться откровенно.
– Я не хочу разводиться, и это, черт возьми, меня тревожит.
– Как это часто и происходит, одна сторона не хочет расторжения брака. – Маструд кивнул участливо, как и пообещал. – Из слабости, от страха, не утратив надежды, ощущая свою зависимость. Что из всего этого относится к вам, Питер?
– Ну, наверное, все перечисленное. – Он наклонился вперед. – Но думаю, у нас имеется шанс опять соединиться.
– А почему бы вам этого хотелось? – Маструд с шумом выдвинул ящик, будто именно там мог находиться ответ, и достал таблетки от изжоги.
– Потому что я, как это ни смешно, люблю ее, Маструд. Господи, до чего вы все обожаете бить по больному! Обожаете, да?
Зазвенел внутренний телефон, и Маструд, спросив у секретарши, что ей надо, сделал знак Питеру, чтобы подождал несколько минут. Питер стал думать о собственной работе, о том, что ему следовало бы сделать. В последнее время он многое упустил, не работает столько, сколько требуется, не проявляет должного прилежания, что и сказывается на результатах. Пока что, кажется, это остается незамеченным, хотя кто знает. Каждое утро в двери прокуратуры протискиваются двести с лишним юристов, и многие из новоиспеченных молодых волчат так и рвутся подняться по служебной лестнице от мелких уголовных дел к самой вершине их профессии – процессам, связанным с убийством, то есть проделать традиционный путь, который некогда проделал и он. Даже по баскетболу он знал, что каким бы трудолюбивым и преданным своему делу ни был игрок, вечно найдется какой-нибудь маньяк, который его обойдет, – есть парни, которые остаются и после тренировки, отрабатывая броски, и не успокоятся, пока не забросят мяч в корзину раз триста, которые и за завтраком не расстаются с мячом; и какой-нибудь патологически дотошный и организованный тип всегда положит на лопатки очередного мямлю юриста, только и умеющего, что рисоваться и шуршать бумажками, – прорвется сквозь толпу других игроков и обставит его в точности, как Майкл Джордан, наколовший два дня назад «Штрафников» на целых сорок восемь очков. Он был уверен, что Хоскинс пристально следит за ним и только и ждет его прокола в деле Уитлока.
