— Доброе утро, Андрей Ильич.
Я ей показал из-под стола кулак, а она мне язык. Ты подумай! Хорошо, никто не заметил: ни жена, ни Степан Андреевич. Я с Лианой потом поговорю, объясню, что надо соблюдать субординацию. Мало ли кто кого с кем познакомил?
Потом Лиана собралась на педикюр, Степан Андреевич на работу, а я на подвиг. И на работу, и по остальным делам. Стефания осталась дома. Правильно, сегодня же Маринка придет! А к вечеру жене в клуб. Старушки ждут. Я забыл предупредить, что домой вернусь поздно. Потому что дел у меня по горло и надо бы все успеть. Кто знает? Вдруг Муркин задумает действовать? Поняв, что я не собираюсь принимать его условия игры, пойдет в полицию и сдаст. Меня, Стефанию или обоих сразу. Это уж как его королевское величество захочет, ибо король положения сейчас он. У Муркина на руках все козыри, в то время как у меня лишь джокер: пистолет. Но этот джокер дорогого стоит, он способен убить любую карту, даже козырного туза. Тот же пистолет, лежащий на дне пруда.
Поэтому, как только закончилось совещание, я позвонил Муркину. Утро прошло плодотворно. Первым делом секретарша показала мне подготовленные документы по трубному заводу, потом приехал генеральный и посмотрел все то, что уже посмотрел я. Мы на пару провели важное совещание и подписали договор. Причем я ни словом, ни взглядом не дал понять, что завтра могу оказаться в тюрьме по обвинению в убийстве. По лицу Светланы тоже было не похоже, что она этого ждет. Немного смущения, откровенная радость и полное понимание. Шеф нашелся!
Странно устроены люди. Если шеф сильный, его костерят почем зря, постоянно жалуются и ноют: работать заставляет, разносы утраивает, за опоздания премии лишает. А если слабый, тоже ноют, но по другой причине: переживают. Ой, что с нами будет? Ой, куда он нас заведет? Ой, зачем нам такой начальник? Нытья я не допущу, пока на свободе. И лучше быть сильным, чем слабым.
Прежде чем действовать дальше, я должен был узнать планы врага. Муркин на звонок ответил сразу, словно ждал.
— Слушаю.
— Это Воронцов.
— Конечно, Воронцов.
А голос какой злорадный! Но я решил покамест джокера приберечь. Посчитать козыри своего соперника.
— Ты хотел, чтобы я разобрался со свидетелями. Я разобрался.
— В курсе, — рассмеялся он.
И этот смех мне очень не понравился.
— Я сделал то, что ты от меня хотел. Что дальше?
— Тебе придется сесть, — сказал он насмешливо. — Потому что ты путаешься у меня под ногами. Пиши чистосердечное, и срок, возможно, скостят. Десятку тебе за глаза. Отдохнешь, как в санатории, я об этом позабочусь. Хочешь поторговаться?
— Хочу. Дай мне еще сутки.
— Извини, не могу. Я назначил свидание Стефании. Пригласил ее в ресторан. И даже столик уже заказал.
У меня в горле пересохло. Ну и наглец! Ведь он говорит о матери моего сына, о моей женщине!
— А что она? Согласилась? — хрипло спросил я.
— Пока нет, но у меня еще целые сутки. Что-то мне подсказывает: она передумает. Особенно если сходит к врачу, сам знаешь к какому.
Похоже, он знает мою тайну. Так.
— Ну и когда за мной придут?
— Хочешь последний раз дома переночевать?
— Она пока еще моя жена, — сказал я напряженно. — Проститься-то я с ней могу?
— Проститься? — Он гнусно рассмеялся. — Проститься можно. Навсегда. Слушай, у тебя шикарная квартира. Уютное гнездышко. И готовит Стефания исключительно.
«Спокойно, — сказал я себе. — Он тебя провоцирует. Надеется, что сорвешься и наделаешь глупостей. Кто же меня предал? Неужели Марковна?»
— Когда это ты распробовал ее кулинарию?
— И даже вкус ее губ. А ты, Воронцов, бессилен что-либо сделать.
— Сделка невыгодная, — сказал я хрипло. О губах Муркин врет. Блефует. Или не врет? — Если я окажусь в тюрьме, то потеряю и жену и сына. Свекор-уголовник ничуть не лучше уголовницы-свекрови. Лиана моего сына бросит, и его выпрут из банка. Не уверен, что сын мне это простит. Я не признаюсь в убийстве.
— А куда ты денешься? — сказал он хладнокровно. — Как только следователь увидит фотографии, они полезут в пруд, искать пистолет. А как только найдут, а они его обязательно найдут, потому что он там, в пруду, тебе, Воронцов, крышка.
— А если я в бега подамся?
— В аэропорт и на железнодорожные вокзалы сегодня же будут разосланы ориентировки. Заграница тебе не светит. Если же ты планируешь отсидеться в каком-нибудь медвежьем углу, на просторах нашей необъятной Родины, учти: затравленный зверь в живых остается редко. Мои друзья из полиции не любят беглецов. Предпочитают тех, кто уважает закон. Я тебя предупредил.
— Понятно: или скамья подсудимых, или пуля.
— Мертвым ты мне еще больше нравишься. Твоя жена получает наследство, а одна она не может. Ей обязательно нужен мужчина. Рано или поздно Стефания окажется в моих объятиях вместе со всем твоим имуществом.
— Мой сын тебе этого не простит. А он — Воронцов.
— Кстати, о сыне. Одно дело — начальник отдела в банке. И совсем другое — безработный, сынок уголовника. Легкая добыча. Тем более если задумает мне мстить. Не забывай, кто я и кто мои друзья. Бывших ментов не бывает. Так что будь паинькой, принимай мои условия.
— Завтра.
— Что завтра?
— Завтра я сдамся.
— Экий ты упрямый! — рассмеялся Муркин. То-то он сегодня веселится! — Завтра, сегодня, какая разница?
Разница большая. По крайней мере, для меня.
— Я же сказал: хочу попрощаться с женой. Ты ведь знаешь, как я ее люблю. Раз в тюрьму готов сесть, лишь бы Стефания осталась на свободе.
— Тогда капитуляция будет подписана на моей территории. Усек?
— То есть у тебя дома? Или в офисе?
— Приезжай в офис, — услышал я после паузы. — До моего дома далеко. Пока далеко, — сказал он с намеком. — И полиция подъедет. Адрес найдешь на почте у жены. Или у самой Стефании спроси.
— Спрошу. Во сколько мне приехать? — Надо сделать вид, что я смирился со своей участью.
— А как тебе удобно? — Он еще и издевается!
— Я бы хотел закончить все свои дела на работе.
— Зачем тебе это?
— Хочу оставить тебе хозяйство в полном порядке. Кто знает? Вдруг ты захочешь сесть в мое кресло исполнительного директора?
— А что? Мысль! Ладно… Ради такой хорошей работы… Надоело в шестерках ходить. Эх! Побуду директором! В шесть часов. Потому что в восемь я ужинаю с твоей женой. Сдам тебя полиции — и в ресторан, отмечать. А там и ночь любви… — он аж причмокнул.
— Идет.
«Возьми себя в руки. Муркин тебя провоцирует. Не все у него срастается, поэтому ему нужно твое признание. Не хочет он, чтобы менты ныряли в пруд. И правильно! Усыпи его бдительность, сделай вид, что завтра подпишешь капитуляцию. Главное, не хами». И я сдержался.
— Бывай, Воронцов, — насмешливо сказал он. — Было приятно иметь с тобой дело. Мужик ты сговорчивый. — И Муркин первым дал отбой.
Хотя меня трясло от бешенства, я нашел во всем этом и положительный момент. Ох, сколько у меня времени! Сутки! Царский подарок! Обо всем остальном покамест надо забыть.
Помнится, супруга моя, на йоге помешанная, про лотос рассказывала. Про цветок и почему так поза называется, в которой медитируют. Я запомнил только, что цветет он всего два дня. Наверное, потому, что такой особенный и очень красивый. Так вот: времени у меня, пока цветет лотос. Иначе я тоже отцвету. Причем навсегда. Да и Стефании без меня придется несладко.
И я тут же запустил секундомер. Первым делом вызвал к себе Свету.
— Да, Андрей Ильич?
— Проходи, садись.
Пока она шла к моему столу через весь кабинет, я успел ее разглядеть, включая детали. Плачу я ей, как директору завода, а по одежде моей секретарши этого не скажешь. Где она их берет, эти бесформенные юбки и блеклые кофты, по виду словно из бабкиного сундука? А ведь Светка не толстая. Фигура у нее очень даже, не считая ног. Лицо, да. Но возможно, это из-за брекетов и нелепой прически. Куцая косичка мышиного цвета. Плюс очки. Толстые стекла значительно уменьшают глаза, а тяжелая оправа на узком лице смотрится нелепо. Все равно что на таксу надеть лошадиную упряжь. Зачем Светлана так себя уродует?
Она села в кресло напротив меня, открыла блокнот и нацелилась в него ручкой:
— Я вас слушаю.
— Когда свадьба?
От удивления она едва не выронила ручку.
— Свадьба?
— Ну, твой парень. Ты еще собиралась беременеть. Что, уже?
— Нет, — сказала она растерянно. — Я не беременна, Андрей Ильич.
— А ведь тебе уже двадцать пять.
— Двадцать шесть. В прошлом месяце исполнилось.
— Тем более. Кстати, почему мы это не отмечали? Твой день рождения?
— Так ведь дата не круглая. А подарки вы мне и так постоянно дарите.
— Исполнительная, нетребовательная, незаменимая… Света, почему? — Я посмотрел на нее в упор.
