– Тот человек, о котором вы мне рассказали, кого вы любили…
– Сергей?
– Я знаю, что это не настоящее имя. – Дайнека спросила в открытую: – Это был Бирюков?
Артюхова опустила глаза, взяла в руки колоду и принялась ее размеренно тасовать.
– Это был он? – Дайнека повторила вопрос.
– Я могла бы не отвечать, потому что вас это не касается. Но я отвечу: да, это был Бирюков.
– Спрошу еще… Вы его любите?
Ирина Маркеловна выудила из колоды несколько карт для пасьянса:
– Прошло много времени. Возможно, в глубине души еще что-то осталось.
– Тогда почему вы не вместе? – горячо проговорила Дайнека. Ее глаза сияли на бледном лице, подбородок вздернулся, а голос сделался выше: – Ведь жизнь такая короткая!
– Мне это известно лучше, чем вам… – холодно отозвалась Артюхова.
– Зачем же вы так? К чему такая жестокость?
– Жестокости во мне нет и в помине.
– Пусть не жестокость… Холодное равнодушие. – Дайнека решилась на крайность: – Никто не знает, сколько лет жизни еще вам осталось. Любовь так легко потерять… – Она почувствовала, что слезы совсем близко, и замолчала.
Какая-то неуловимая перемена произошла в лице Ирины Маркеловны. Она сказала:
– Вы добрая девочка и проживете лучшую жизнь, чем моя. Не дай вам бог остаться одной.
– Он любит вас, – проговорила Дайнека.
– Я знаю. Но простить не могу.
– Зачем так долго хранить обиды?
– Обиды тут ни при чем. Бирюков предал меня. А предательства я простить не могу.
– Это несправедливо! И, прежде всего, по отношению к вам.
– Пусть так, но это ничего не меняет. Я отчетливо представляю, как бы все могло получиться. Я стала бы женой Бирюкова, родила бы ему детей… И мы прожили бы долгую счастливую жизнь. И не оказались бы здесь. – Она взмахнула рукой: – Бог ему простит! Давайте не будем обсуждать эту тему.
– Когда вы так говорите, мне хочется плакать, – заключила Дайнека.
Артюхова ласково прикоснулась к ее руке:
– Я уже сказала, вы добрая девочка. Вам трудно понять, что уже ничего нельзя изменить.
– Никогда не говори «никогда».
– Это нравоучение? – осведомилась Ирина Маркеловна. – Кажется, мы с вами поменялись местами. Вы, как прожившая жизнь старуха, наставляете меня на путь истинный. Но я, увы, не юная девушка.
– Простите, – Дайнека опустила глаза. – Просто ответьте мне на один вопрос: кому от этого лучше, когда два любящих человека живут порознь?
– С чего вы взяли, что я люблю Бирюкова?
– Настоящая любовь не проходит…
– Это банальность.
– Знаю, но по-другому выразить не могу.
– Хотите, я объясню природу вашей горячности?
Дайнека отрицательно помотала головой:
– Нет, не хочу.
Но Ирина Маркеловна объяснила:
– Вы сами потеряли любимого человека и не хотите с этим смириться.
– Джамиль жив, я в это верю, – она вытерла ладонью глаза.
– Я сказала «потеряли» – в смысле расстались.
– Могу я вас попросить? – спросила Дайнека.
– О чем?
– Поговорите с Бирюковым. Просто поговорите.
– Зачем?
– Вы незаслуженно его обвиняете. Он не причастен к смерти вашего мужа.
– Это он вам сказал? – Ирина Маркеловна недоверчиво улыбнулась.
– Нет, не он.
– Вы серьезно?
– Прошу вас, поговорите с ним!
Артюхова удивленно взглянула на Дайнеку и вдруг тихо промолвила:
– Ну, хорошо… Мне нужно подумать.
Вечером Галуздин не приехал. Или приехал, но Дайнеку на допрос не позвал. Она ждала допоздна, потом всю ночь размышляла о том, что происходит вокруг, и задавала себе вопрос, готова ли она продолжать в этом участвовать.
В конечном итоге Дайнека пришла к мысли, что отец был абсолютно прав, когда говорил, что она ничего не знает о старости. Большинство из этих милых и уже дорогих ей людей уйдут из жизни в ближайшие годы. Она могла бы сказать себе: увы, такова жизнь, – но не хотела с этим мириться. Пустая фраза ничего не меняла, Дайнека не желала продолжения этой истории. Она решила уволиться. Утром написала заявление и отправилась к директрисе.
Зайдя в директорский кабинет, Дайнека увидела там Галуздина и Водорезова.
– У вас что-то срочное? – спросила Татьяна Ивановна. – Зайдите позже, я занята.
Дайнеку аж подбросило:
– Никуда я не уйду!
– Что такое?! – повысила голос директриса.
– Пусть останется, – сказал Галуздин.
Дайнека решительно прошла и села на стул рядом с ним. Она понимала, что сейчас наступит момент истины. Никто на свете не смог бы ее выгнать из кабинета.
Следователь открыл свою папку и вытащил пачку бумаг.
– Вчера я допросил вашего дворника, и, должен признаться, у меня есть опасения.
– Федор ничего не сказал? – спросил Водорезов.
– Напротив. Выложил все как на духу. Доверчивый, словно ребенок.
– Хорош ребенок… Двоих замочил.
– Его вина пока не доказана, – заметил Галуздин. – Хотя для меня все уже ясно.
– Кто бы мог подумать! – вмешалась в разговор Татьяна Ивановна. – Такой старательный, такой безотказный…
– Не знаю, войдут ли в дело его показания. Он неспособен принимать самостоятельные решения, стопроцентно управляем, имеет интеллект пятилетнего мальчика. Его наверняка отправят на обследование в институт Сербского.
– Вы говорили с Темьяновой? – спросила директриса.
– Вчера вечером.
– И что она?
– Внешне спокойна, что внутри – неизвестно. Честно скажу: не рискнул бы повернуться к старухе спиной. Она умеет так посмотреть…
– Какие ужасы вы говорите! – поежилась Песня. – Она что-нибудь рассказала?
– Сделала заявление.
– Ей было что заявлять? – с иронией спросил Водорезов.
Галуздин со значением произнес:
– Лукерья Семеновна Темьянова – правнучка графа Измайлова.
– Не может быть! – воскликнула Татьяна Ивановна. – Она же артистка. Она все наврала.
– Сначала я так и подумал.
– А потом?
– Оперативники во время обыска нашли в ее комнате подтверждающие документы. Когда после революции граф Измайлов уехал в Париж, его дочь осталась в России. В 1920 году у нее родилась девочка – мать Лукерьи Семеновны. Темьянова – фамилия матери по мужу. Сама Лукерья Семеновна замуж не выходила.
– Вы видели фотографию графа Измайлова? – неожиданно спросила Дайнека.
Галуздин пожал плечами:
– Как-то не довелось.
– Темьянова – точная его копия! Темный цвет кожи, дугообразные брови, впалые глазницы и мешки под глазами.
– Главное не это, – сказал Водорезов. – Она в полной мере унаследовала от прадеда его болезненную порочность.
– От осинки не родятся апельсинки, – поджав губы, произнесла Татьяна Ивановна.
Галуздин продолжил:
– Среди документов, найденных в ее комнате, есть и те, что она позаимствовала в вашем архиве.
– Например? – заинтересовалась Дайнека.
– Старинный план подземных переходов. Темьянова рассказала Федору, где искать ответвление, ведущее в лес, на болота. По нему Федор тащил старика Безрукова.
– Значит, Темьянова и Федор вместе? Они заодно?
Галуздин коротко взглянул на Дайнеку.
– Он считает ее своей матерью. Она все отрицает. Если коротко обобщить то, что рассказал этот убогий, становится ясно: Темьянова задурила ему голову, убедив в том, что он ее потерянный сын. А Федору много не надо, он охотно поверил.
– Никого она не теряла! – Дайнека не могла сдержать возмущения. – Она бросила новорожденного сына в роддоме. Я же вам говорила!
– Помню, – сказал Галуздин, – вы говорили. Конечно же, она все придумала, чтобы привязать и подчинить себе Федора.
Директриса спросила:
– Значит, это неправда?
– По документам Федор родился в Таллине. Мы выяснили, она там никогда не жила.
– А мне его жалко, – сказала Дайнека. – Мало что убогий, еще и детдомовский. Родители бросили, жил тяжело. А теперь еще эта гадина…
– Темьянова знает толк в подобных делах. Она сплела целую сеть. Водила Федора в спальный корпус, показывала в плафоне гостиной герб семейства Измайловых. Внушала, что он из знатного рода и все вокруг могло принадлежать только ему.
– Он, конечно, верил и гордился своей принадлежностью, – заговорил Водорезов. – Поэтому выжигал символы «своего» герба и подчинялся старухе. Одним словом, служил семье как умел.
– А мне кажется, – вмешалась Дайнека, – что для него важно только одно – быть рядом с матерью.
– По приказу Темьяновой Федор выкрал на вахте ключ от библиотечной двери, ведущей к винтовой лестнице, – продолжил Галуздин. – Потом часто привозил ее туда на коляске.
– Зачем ей был нужен этот портрет? – спросила Дайнека.
– Не портрет она искала, а документ с обозначением места, где спрятаны фамильные драгоценности графини Измайловой. Возможно, ей показалось, что в тексте на фотографии есть какой-то намек.
– Графиня увезла драгоценности…
– Темьянова уверена, что это не так. В их семье все знали, что графиня была убита в стенах этого дворца ее собственным мужем.
