— Но она плачет, руками размахивает, капельницу вырвала, вон, повязка закровила опять!
— Это плохо. — Мужской голос приблизился. — Милана Мирославовна, вы слышите меня? Вы в больнице, не в СИЗО, успокойтесь, пожалуйста! Все самое плохое уже позади, вам необходим покой. Раны ваши несерьезные, правда, была задета артерия, но я все зашил. Теперь главное — покой и хорошее питание. Ну что же вы, не плачьте. Там ваши родители в коридоре ждут, когда вы очнетесь. Хотите их видеть?
Лана открыла глаза — изображение двоилось. Резкость нарушали слезы, непослушными ручейками струившиеся из глаз.
Но рассмотреть палату, в которой она находилась, девушка смогла. Доктор, полный высокий мужчина с крупными ладонями, не соврал — на тюремный медицинский изолятор это помещение мало походило. Большая светлая комната, никаких решеток на окнах, сложное медицинское оборудование вокруг специальной кровати, цветы на подоконниках, роскошный букет на тумбочке — даже на муниципальную больницу не похоже. Наверное, это тот самый медицинский центр, в котором ее выхаживали в прошлом году после общения с господином Скипиным.
— Ну что? — доктор внимательно следил за тем, как медсестра возвращает на прежнее место капельницу и меняет повязку. — Успокоились?
Лана кивнула и шмыгнула носом.
— И почему так буянили? Впрочем, вопрос снимается как некорректный. После всего пережитого реакция вполне объяснимая. Но больше, надеюсь, подобного не повторится, да?
— Извините, — прошептала Лана.
— Ничего страшного, вы себе больше вреда принесли, а себя любить надо.
— Уже начинаю.
— Что начинаете?
— Любить себя. Упаковки одноразовых платочков не найдется? Или салфеток? Конфузно как‑то в мужском обществе находиться, будучи обильно залитой соплями и слезами.
— Вот это — наш человек, — улыбнулся доктор. — Если у больного есть чувство юмора, больной выздоравливает гораздо быстрее. Факт, между прочим, неоднократно подтвержденный моими наблюдениями. Зиночка, когда закончите, принесите, пожалуйста, барышне салфетки.
— Зачем же ходить, — медсестра наклонилась и вытащила из тумбочки упаковку бумажных платочков. — Тут все есть, ваши родные чего только не натащили!
— Кстати о родных, — Лана вопросительно посмотрела на доктора. — Вы говорили, они здесь, рядом? И их можно позвать?
— Разумеется, можно. Даже нужно!
— Тогда позовите, пожалуйста.
Дверь распахнулась, и в палату стремительно вбежала мама Лена. Увидев ее подурневшее, осунувшееся лицо, Лана попыталась нацепить самую безмятежную улыбку из наспех подобранного арсенала. Но то ли арсенал был подобран совсем уж наспех, то ли улыбка села криво, но мать ахнула, прижала ладони к щекам, лицо ее некрасиво сморщилось, а из глаз просочились первые слезы:
— Господи, девочка моя родная, что они с тобой сотворили! Слава, ну как же это! Все повторяется, это ведь было уже год назад! Олененок мой маленький…
Она упала перед кроватью на колени, прижавшись дрожащими губами к руке Ланы. Бледный до синевы отец подхватил жену и осторожно усадил ее на стул, обняв за плечи:
— Ты мне что обещала, Ленка? Кто говорил, что будет держать себя в руках, что не будет травмировать ребенка?
— Тоже мне, ребенка нашли, — хмыкнула Лана, с нежностью глядя на родителей. Сколько лет они уже вместе? Больше тридцати? И все между ними по‑прежнему — и любовь, и дружба, и страсть, и желание уберечь, и радость сопереживания. Родные мои, как же здорово, что вы у меня есть! — Мамсик, перестань нюнить, я в порядке. Ничего страшного не произошло, вы смогли меня вытащить из тюряги, не постеснявшись дочки‑зэчки. А мне даже кличку уже дали — Мышка. В натуре, зуб даю!
— Хохмит она, — проворчала мама Лена, вытирая глаза. — Мать с отцом чуть в соседнюю палату с инфарктом не легли, пока пытались дочурку из СИЗО вытащить, а она уже и там своей себя почувствовала!
— И в неприятности умудрилась влипнуть, — поддакнул отец.
Он ласково улыбался, но в глазах его затаилось напряжение. А еще — страшная усталость пополам с обреченностью. Все было не так, но Мирослав не хотел, чтобы это заметила жена. И шутил вместе с дочкой наперегонки, отвлекая маму Лену от проблем, стараясь убедить ее, что уже все прошло, что самое страшное они преодолели, дурацкое недоразумение разрешилось, и из клиники Лана выйдет домой. И на работу, разумеется.
Подробностей того, что снова привело дочь на больничную койку, все старательно избегали. Нет, родители попытались, конечно, узнать, что там произошло, но Лана отделалась версией своего случайного попадания во внутрикамерную разборку. Оказалась, в общем, не в том месте не в то время.
Отец, похоже, знал гораздо больше, чем хотел показать, но версию дочки подвергать обструкции не стал. Ну, хиленькая получилась история, ну, с правдоподобностью беда, но главное — не зацикливаться на этом, уводя разговор в сторону. В какую? О Ярике поговорить можно, например. Посоветоваться, сообщать ему о проблемах в семье или нет. С одной стороны — зачем его срывать с очередных съемок, это ведь дорогостоящий процесс, убытки колоссальные могут навесить, а брат ведь ничем все равно помочь не сможет. А с другой — попробуй не скажи, узнает после — обидится всерьез.
С разговора о Яромире плавно перешли на излюбленную тему мамы Лены — отношений с Ириной Иванцовой. О роли бывшей подруги в истории со Скипиным Лана никому не рассказала. Отец, возможно, что‑то и узнал от Матвея, поскольку темы не касался вообще, но мама Лена, искренне любившая студенческую подружку дочери, никак не могла понять, почему семья Иванцовых‑Никишиных больше не приходит в гости.
И если раньше Лана старательно избегала этой темы, то сейчас так же старательно прибежала к ней. Все, что угодно, лишь бы не говорить о сиюминутном.
В целом с задачей отец и дочь справились. Мама Лена почти успокоилась, даже рассмешить ее удалось пару раз, а уж когда Лана попросила принести в следующий раз любимые блинчики с клубничным вареньем, все вообще встало на свои места. Для мамы Лены.
И она засобиралась домой, чтобы проверить наличие в доме клубничного варенья. Февраль все‑таки за окном, да и дочка давненько в гости не забегала, поэтому вполне может случиться, что стратегический запас, сваренный прошлым летом, давно закончился, а она не в курсе.
К тому же доктор, несколько раз заглядывавший в палату, наконец не выдержал и вежливо попросил посетителей уйти, больной необходим отдых.
Он был прав — стоило родителям скрыться за дверью, веки вдруг стали совершенно неподъемными, превратившись в чугунные, и Лана уснула. Вполне возможно, что в капельнице, впившейся в руку, было что‑то седативное. Либо сказалась потеря крови.
Но в этот раз сон не вернул девушку в мир абсолютного счастья. Ей вообще показалось, что она только на минутку закрыла глаза, а потом снова их открыла, но в палате уже бродил по углам сумрак.
Значит, она все‑таки спала. Без солнца, без моря, без Кирилла, без этого симпатяги пса, который казался своим. Она даже имя его запомнила — Тимыч. Определить, что это за порода, Лана не смогла, потому что не очень разбиралась в собаках. И относилась к мохнатым и не очень друзьям человека совершенно спокойно, не роняя умильные слезы. Но этот пес… Он был такой настоящий, такой славный, такой живой! Девушка запомнила темное пятнышко вокруг глаза, обрубки ушей и хвоста, выразительные умные глаза, улыбку во всю пасть, огромный теплый язык на своем лице…
Она сходит с ума? Возможно, об этом подумала и медсестра, когда пациентка, едва очухавшись после серьезной потери крови, попросила принести справочник собачьих пород. Зина тут же сообщила об этом доктору, но тот ничего необычного в просьбе Миланы Мирославовны не увидел и велел раздобыть нужную книгу. Все, что пожелает пациент, что может поспособствовать душевному покою.
И перед ужином Лане принесли справочник. Тимыч оказался среднеазиатской овчаркой, алабаем. Никогда раньше девушка не встречала представителей этой породы, что называется, вживую. Ни у кого из ее друзей и знакомых такого пса не было, так откуда же он пришел в ее сон?!
Оттуда же, откуда приходит живой, здоровый, а теперь — и загорелый Кирилл. И куда так хочется порой уйти самой Лане. Но — нельзя. Рано. И вообще, пора уже прекратить бредить человеком, которого больше полутора лет нет в живых. Надо жить дальше.
Но как научиться управлять сновидениями?
Может, и получится. Потому что в эту ночь Кирилл снова не пришел. Снов не было вообще. Или это лекарство так действует? Надо будет узнать у доктора, что это за препарат, и купить себе.
Сил на постоянную душевную боль больше не было.
Воскресный сладкий сон
