Даже сама мысль о том, что моя жизнь висит на волоске, была мне противна и вызывала тягостное ощущение. Я всячески прогонял ее от себя, но она до такой степени укоренилась в моем сознании, что не думать о возможном возмездии я уже не мог. Я по-прежнему был озадачен этой проблемой, которая заставляла меня находиться в постоянном страхе.
Судя по тому, как начало подбрасывать «уазик», я догадался, что мы находимся за пределами города Тольятти и выехали на грунтовку. Я отчетливо осознавал, что до того момента, пока не укажу точное местонахождение захоронения Дашеньки, все мои показания, касающиеся этого вопроса, не имеют жесткого юридического права. Как только ее труп будет обнаружен, мои признания перейдут ту грань, которая отделяет подозреваемого от преступника, и, следовательно, появится более весомая статья, в значительной мере увеличивающая срок тюремного заключения.
– Кажется, приехали, – сказал Ермилов, метнув на меня быстрый целеустремленный взгляд. – Не вздумай выкинуть какой-нибудь фортель. Если попытаешься бежать, то будем стрелять на поражение.
– Разве похож на самоубийцу? – пробурчал я. – Насколько мне известно, чистосердечное признание облегчает вину. Не так ли…
– Плохи твои дела. Сейчас обследуем труп убитой женщины, установим ее личность, и загремишь под фанфары лет на восемь, – неприязненным тоном произнес он. – Не хотел бы я оказаться на твоем месте. Ох, не хотел бы…
Я отчужденно пожал плечами. Мне было искренне жаль, что в свое время свернул с правильного жизненного пути и необдуманно пошел не в том направлении. Вместо того чтобы связываться с уголовниками и стать опасным преступником, я должен был идти в ногу с такими людьми, как этот старший лейтенант юстиции, который теперь уже никогда не будет мне другом и навсегда останется лишь строгим принципиальным начальником, от которого, в некоторой степени, зависела моя дальнейшая незавидная судьба.
– Возможно, ты прав, – с некоторым безразличием в голосе проговорил я. – А возможно, и нет. Всегда есть шанс выкарабкаться из дерьма…
– Можешь не надеяться. У тебя такого шанса не будет!
Сергей Евгеньевич был слишком суров и непоколебим. Его слова прозвучали так уверенно и твердо, что я невольно насторожился.
– Что ты имеешь в виду? – озадаченно спросил я. – Надеюсь, не собираешься мне угрожать?
Вместо ожидаемого ответа с его стороны последовала продолжительная пауза. Мне даже стало немного жутковато. Меня обдало леденящим ознобом. Убедившись, что мои вопросы останутся без ответа, я заметно сник и вновь углубился в тягостные мысли.
Какое-то время я находился в растерянности и не знал, что мне предпринять. Во всяком случае, рассчитывать на его благосклонность не было никакого смысла.
Буквально через пару минут меня внезапно осенило. Я подумал о том, что еще не поздно отказаться от первоначальных показаний. Я был уверен, что в последний момент смогу изменить ход следствия, если стану утверждать, что никогда и ни с какой Дарьей Холстовой не был знаком. Никогда с ней не встречался и тем более никогда не принимал участия в ее убийстве.
– Не вздумай хитрить, – словно прочитав мои мысли, сказал Ермилов. – Ты так подробно описал место ее захоронения, что необходимость в твоем присутствии всего лишь малозначительная формальность.
Я поежился то ли от утренней прохлады, то ли от его слов, еще больше нахмурился и продолжал упорно молчать. Теперь не стоило увиливать от собственных показаний и тем более не было никакого смысла от них отказываться. Я решил смириться с судьбой, не пытаясь запутать следствие. По крайней мере, у меня еще была возможность надеяться на снисхождение суда. Что касалось непосредственно Василия Николаевича Грохотова, то я отчетливо понимал, что, находясь за колючей тюремной проволокой, вряд ли буду в безопасности, если, конечно, мне не светит одиночная камера пожизненного заключения в «Вологодском пятаке» или в «Черном дельфине». Во всяком случае, за то время, пока я буду вынужден отбывать срок заключения, утечет слишком много воды, и многое может измениться. Грохотов либо сам угодит за решетку, либо неожиданно погибнет в какой-нибудь криминальной разборке. А в том, что мой бывший тесть имел скверный характер, был чересчур вспыльчив и зачастую сам мог спровоцировать конфликт между бандитскими группировками, я даже не сомневался. Рано или поздно этот криминальный авторитет все равно должен был допустить какую-нибудь оплошность и получить достойный отпор. Как бы там ни было, но ведь имея множество врагов, почему бы в ближайшем будущем кто-нибудь из более сильных и ловких конкурентов по автомобильному бизнесу не мог отправить его в глубокую темную яму, от которой будет веять холодной могильной сыростью?
От таких мыслей я немного повеселел, если, находясь в моем скверном положении, вообще можно так высказаться. Во всяком случае, если бы смог взглянуть на себя со стороны, то, наверное, увидел бы свое осунувшееся лицо просветлевшим, а в тусклых глазах заметил бы вспыхнувшие искорки мизерной надежды на прекрасное будущее. В тот момент я даже посмотрел на Сергея Евгеньевича без всякой опаски. Более того, я уже хотел вновь с ним заговорить, чтобы показать откровенное безразличие к его угрозам, но «уазик» резко остановился. В ту же минуту послышались чьи-то шаги, нещадно ломающие сухой валежник, и затем раздался скрежет замка, в который вставили ключ.
Яркий солнечный свет ворвался в салон желто-синего автомобиля и ослепил мне глаза.
– Выходи! – скомандовал Ермилов. – И так неплохо прокатился за государственный счет. Иди, подписывай себе приговор…
– Уж в этом-то сам как-нибудь разберусь! Тоже мне, начальник нашелся… – огрызнулся я, все еще продолжая думать о возможности побега.
Получив от кого-то из людей сопровождения удар увесистым кулаком в спину, я вышел из машины и стал озираться по сторонам, вдыхая полной грудью свежий пьянящий воздух Васильевских озер. Я чувствовал, что за мной внимательно наблюдают, но всячески пытался сохранить кажущееся спокойствие. Окинув быстрым взглядом извилистую тропинку, ведущую к месту преступления, я нехотя указал на нее рукой.
– Вон там, за лесополосой, между двумя невысокими холмами… – коротко сказал я и сразу пояснил: – Именно там я убил и спрятал тело Дарьи Холстовой…
– Где оставил машину?
– Практически сейчас стоим на этом самом месте. Где-то здесь мы вышли из «Хаммера» и направились к воде.
– Кто именно?
– Я и Дашенька.
– Она не сопротивлялась?
– Нет. Дарья была уверена, что я хотел устроить на природе небольшой пикник.
– Почему ты решил ее убить?
– Довольно-таки банальная история. Любовный треугольник. Я был у нее на крючке и не мог просто так прекратить с ней отношения. Она ждала ребенка и требовала, чтобы я развелся с супругой.
– Вместо того чтобы поговорить с женой и во всем сознаться, ты решил пойти на убийство? – недоверчиво подметил Сергей Евгеньевич.
– Не все такие правильные, как ты, – озлобленно произнес я. – Дашенька настаивала на разводе. С ее стороны это уже был явный перебор. Она прекрасно знала, что моя жена никогда не простит мне измены.
– Это лишний раз доказывает, что нельзя заранее с полной уверенностью предугадать женскую логику. Она непредсказуема…
– Так или иначе, Даша держала меня в ежовых рукавицах. В последнее время дошло до того, что я уже не мог свободно дышать. Она сдавливала меня незримыми тисками своей женской глупости. Я постоянно был у нее под колпаком.
– Как давно ты решил от нее избавиться?
– Это произошло спонтанно. Буквально за пару недель до ее гибели. Я понял, что дальше так продолжаться не может.
– Ты уверен, что это было единственно правильное решение?
– Да. Во всяком случае, на тот период времени…
– Впоследствии твоя жена узнала о твоей измене?
– Разумеется. Вначале она просто догадывалась. Потом у нее появились неопровержимые доказательства…
– Какие?
– К убийству Дарьи Холстовой это не имеет никакого отношения. Во всяком случае, моя жена пригрозила мне крупными неприятностями.
У меня под ногой хрустнула сухая ветка. Я изрядно выматерился и, сплюнув на землю, искоса посмотрел на Ермилова, который шел чуть сзади.
– Это всего лишь валежник. Напрасно озираешься по сторонам. Никто не собирается щелкать затвором пистолета и стрелять тебе в затылок, – с издевкой в голосе произнес он. – Я же тебя предупреждал, что будем стрелять только при попытке к бегству.
– Не собираюсь этого делать, – пробурчал я, скрывая истинное намерение совершить побег при первом удобном случае.
– Можешь не сомневаться в том, что тебе не удастся исчезнуть с моего поля зрения ни на одну секунду.
– У меня и так огромные неприятности, для чего усугублять собственное незавидное положение? Тем более что сам пришел с повинной, – пытаясь притупить его бдительность, ответил я.
