истопника было немного. У него появились деньги, пусть небольшие, но весьма ощутимые в сравнении с полной и удручающей нищетой. Однако Ася должна была признаться себе, что, вопреки ее ожиданиям, платежеспособность Алексея не только не нормализовала их отношения, а наоборот, привела к новым проблемам.
Он постепенно плюнул на свое обещание и периодически напивался в дым, благо было на что и с кем. Часто, приходя, Ася заставала в квартире полный кавардак: повсюду горел свет, в прихожей на полу была навалена грязная одежда, а на кухне, в окружении бутылок и груды мусора, сидела компания пьяных мужиков.
Попытки выставить их из квартиры ни к чему хорошему не приводили: мужики не трогались с места и вообще не обращали на Асю ни малейшего внимания, продолжая квасить и матюгаться, а сам Алексей тут же начинал орать, чтобы она не смела распоряжаться у него в доме и позорить его перед друзьями.
Примирение после таких ссор теперь происходило далеко не сразу и с трудом, в отличие от того, как было раньше. Проспавшись и придя в себя, Алексей извиняться не спешил, а наоборот, чувствовал себя обиженным и оскорбленным, часами напролет молчал, уткнувшись в книгу или просто лежа на диване и глядя в потолок.
Асе с каждым разом становилось все тяжелее пробиваться сквозь эту стену холодного непонимания и отчуждения.
Однажды ее терпению пришел конец.
– Знаешь что, – обратилась она к Алексею, чувствуя, как ее охватывает бесконечная усталость и апатия. – Давай расстанемся. Я тебе не нужна, не стоит больше и приходить. Так?
Он ничего не отвечал, сосредоточенно ковыряясь отверткой в стареньком телевизоре, который сам же и раздолбал во время последней дружеской попойки.
– Ты меня слышишь? – Ася слегка повысила голос.
– Слышу, не глухой.
– Ответить можешь?
Алексей оторвался от своего занятия, зло прищурился, посмотрел на нее в упор.
– А чего отвечать? Хочешь, чтобы я тебя уговаривал, упрашивал остаться? Ты этого ждешь? Не дождешься! Ты меня достала до печенок: то не так, это не эдак. Такая правильная, аж плюнуть некуда.
Ася ощутила дикую обиду и неодолимое желание унизить его так же, как он только что унизил ее.
– Если я тебе так противна, зачем же ты звал меня к себе? – едко произнесла она.
– Я звал? – Он отложил отвертку и выпрямился. – Когда это?
– Тогда, на тропинке, у стены. Когда я мимо шла. Говорил, что сдохнешь без меня. Забыл?
– Помню. Было такое. – Алексей усмехнулся и подошел. – Только ты не из-за этого пришла.
– А из-за чего, по-твоему? – запальчиво возразила Ася.
– Сама прекрасно знаешь.
– Нет уж, ты скажи!
– Ладно, – он пожал плечами, – скажу. Наплевать тебе было на то, что я там нес. Ты потому прибежала, что мужика тебе хотелось. Настоящего мужика, а не конфетно-банановый сироп! Что, не так?
Ася, не отрываясь, с ужасом смотрела на его лицо, чужое, жестокое, равнодушное. Ей казалось, что она спит и видит кошмарный сон.
– Тебя, моя милая, перекормили сладким, вот и захотелось чего-нибудь остренького. С перчинкой. Так ведь? – Алексей смерил ее насмешливым взглядом.
– Замолчи, – тихо сказала Ася, отступая назад, к двери. – Сейчас же замолчи. Или…
– Что – или? Напугать меня решила?
– Или я больше не приду. Никогда.
– Придешь, – спокойно проговорил он. – Прибежишь, никуда не денешься.
Ася повернулась и, ни слова не говоря, вышла в коридор. Надела пальто, сапоги, сняла с крючка сумку. Затем заглянула в комнату.
Алексей как ни в чем не бывало снова возился с телевизором.
– Счастливо оставаться, – сказала Ася, с трудом сдерживаясь, чтобы не схватить стоящую на комоде чашку и не швырнуть ему в голову.
– И тебе того же.
Она аккуратно прикрыла входную дверь и, тяжело дыша, прислонилась спиной к облупленной стене.
– Скотина! Болван самовлюбленный! Ничтожество! – ей казалось, что поток ругательств, вертевшихся на языке, никогда не иссякнет.
Снизу послышался хриплый кашель. Ася отпрянула от двери.
По лестнице не спеша поднимался давешний сизолицый мужичонка. В руках у него болталась полотняная авоська. Мужик поднял голову, заметил Асю и помахал рукой:
– Здорово, девка.
Она молча начала спускаться по ступенькам.
– Эй! – грязные корявые пальцы ухватили ее за рукав пальто. – Будь другом, дай полтинник.
Ася дернула рукой.
– Ну не жмотничай. Что тебе стоит! Ну хоть десятку, а?
– Пошел к черту, – грубо проговорила она и, оттолкнув сизолицего, побежала вниз.
Позади тренькнул звонок. Ася остановилась на площадке между вторым и третьим этажами, прислушалась. До нее донесся скрип открываемой двери. Послышалась негромкая перебранка, затем короткий жалобный вопль, и дверь с грохотом захлопнулась.
Ася поколебалась и двинулась дальше. Прежде чем выйти из подъезда, она все-таки задержалась, дожидаясь, пока сверху появится сизолицый.
Тот еле ковылял, обхватив перила обеими руками.
– Говорила же, не ходи туда больше, – злорадно проговорила Ася. – Так тебе и надо.
– Изверг! Душегуб! – Мужик дополз до последней ступеньки и грязно выругался. – Я еще с тобой поквитаюсь! – Он обернулся и погрозил кулаком воздуху.
– Держи, – Ася сунула ему в руку двадцатку. – И перестань нарываться. Ничего он тебе не должен, это ты без конца попрошайничаешь.
– Гад, – не обращая внимания на ее слова, проскрипел сизолицый, но деньги взял.
Ася вышла на улицу и с наслаждением вдохнула свежий морозный воздух.
Все, хватит! Ноги ее больше не будет в этой берлоге. В гробу она видела всю эту рвань подзаборную, позор, бесконечные унижения, слезы.
Пусть он ждет ее. Надеется, что она не выдержит и вернется, что у нее нет гордости и самолюбия. Пусть тешит себя иллюзиями о собственной неотразимости и мужественности. Ничего он не дождется! Ничего!
Ася зашагала по хрусткому, чистенькому снежку к шоссе. Чем дальше она отходила от мрачно-серого дома, тем страшней и ощутимей становилась пустота на сердце. Его словно и не было вообще – оно будто осталось отдельно от нее, там, за дверью квартиры на четвертом этаже, в крошечной десятиметровой комнатке с вылинявшими, грязно-лиловыми обоями.
«Не буду плакать! – сама себе пообещала Ася. – Ни за что. Было бы из-за кого убиваться».
Она подумала о Степке, о том, что обещала сводить его на каток, да так и не удосужилась. А зима вот-вот закончится.
Ася еще много о чем думала: о Сергее, ставшем за последние полгода совсем чужим, о том, что они давным-давно не разговаривали ни о чем, кроме еды, Степкиного поведения и Нинюсиного самочувствия. И о Нинюсе тоже думала – о ее бесконечном терпении и самоотверженности по отношению к своему непутевому Петюне.
Она очнулась от мыслей, лишь когда рядом затормозил новенький, ярко-красный «мерс».
– Девушка! – Из-за спущенного затемненного стекла выглядывал красивый парень
