Под неусыпным наблюдением мясника Сильвена и столяра Жерро Лоуренс внимательно осмотрел овец: у одной не хватало ноги, у другой был вырван клок мяса около шеи.
— Следы зубов нечеткие, — пробормотал он. — Плохо сохранились.
Лоуренс жестом показал, что ему нужна линейка. Ни слова не говоря, Жерро сунул ее ему в руку. Лоуренс что-то измерил, подумал, потом снова принялся мерить. Через некоторое время он поднялся, махнул рукой, и мясник одну за другой перетащил овец обратно в холодильную камеру, захлопнул тяжелую дверь и опустил ручку.
— Что скажешь? — спросил он.
— Думаю, один и тот же зверь.
— Большой?
— Здоровенный самец. Пока это все.
Был уже вечер, но десятка полтора жителей деревни никак не расходились, собравшись маленькими группами на площади вокруг фонтана. Они словно не решались отправиться спать. В каком-то смысле они, не сговариваясь, уже вышли в дозор. Вооружившись, они несли охрану деревни — настоящее мужское дело. Лоуренс подошел к столяру Жерро, сидевшему в одиночестве на каменной скамье: казалось, тот мечтает о чем-то, уставившись на свои грубые башмаки. Впрочем, он, вероятно, ни о чем и не мечтал, а просто разглядывал свои грубые башмаки. Столяр был человек мудрый, молчаливый, не склонный к горячности, и Лоуренс его уважал.
— Значит, завтра ты пойдешь в горы, — задумчиво произнес Жерро.
Лоуренс кивнул.
— Будешь искать волков?
— Да, как и все остальные. Они, наверное, уже начали подготовку.
— Ты знаешь, что это за зверь? У тебя есть какие-нибудь соображения?
Лоуренс поморщился:
— Может, новый.
— С чего ты взял? Тебя что-то смущает?
— Его размеры.
— Он действительно большой?
— Не то слово, слишком большой. Зубная дуга очень широкая.
Жерро уперся локтями в колени, прищурился и внимательно посмотрел на канадца.
— Так, значит, черт побери, это правда? — пробормотал он. — Все, что они говорят? Что это необычный зверь?
— Не такой, как все, — ровным голосом произнес Лоуренс.
— Может, ты плохо промерил, траппер? Подумаешь, размеры, да они никогда не бывают точными.
— Да, зубы могли соскользнуть. Мог не сразу крепко вцепиться. Тогда следы будут больше.
— Вот видишь.
Мужчины надолго замолчали.
— Но все же он очень большой, — снова заговорил Лоуренс.
— Похоже, ему предстоит хорошенько размяться, — заметил столяр, оглядев площадь, где мужчины, переговариваясь, держа руки в карманах, сжимали кулаки.
— Не говори им.
— Да они сами уже все себе сказали. Что ты думаешь делать?
— Поймать его раньше, чем они.
— Понимаю.
В понедельник на рассвете Лоуренс сложил рюкзак, закрепил его на багажнике мотоцикла и собрался отправиться в Меркантур. Вести наблюдение за любовными играми юных Маркуса и Прозерпины, попытаться найти Сибелиуса, проследить за перемещениями стаи, проверить, кто из животных на месте, кого нет, подкормить престарелого Августа, а кроме того, поискать Электру, молодую самку, о которой уже больше недели ни слуху ни духу. Он собирался также пройти за Сибелиусом на юго-восток, до самой деревни Пьерфор, где было совершено последнее нападение.
Два дня шел Лоуренс по следам Сибелиуса, останавливаясь лишь ненадолго передохнуть в старой овчарне, где можно было укрыться от палящих лучей чертова южного солнца, но так и не смог обнаружить волка. Канадец постоянно держал под контролем территорию площадью около двадцати двух квадратных километров, исходив ее вдоль и поперек в тщетных попытках найти останки растерзанных овец. Никогда еще Лоуренс так всерьез и надолго не изменял своей страсти к огромным канадским медведям, и он вынужден был признать, что за последние полгода кучка тощих и облезлых европейских волков оставила глубокий след в его сердце.
Он увидел Электру, когда осторожно пробирался по тропинке, проложенной по самому краю крутого обрыва: раненая молодая волчица лежала внизу. Лоуренс попытался оценить свои шансы добраться до дна расщелины, куда свалилась волчица, а главное, прикинуть, сможет ли он в одиночку оттуда выбраться. Все служащие Меркантурского заповедника разбрелись по территории, и ему пришлось бы долго ждать помощи. Ему понадобилось больше часа, чтобы добраться до животного, шаг за шагом продвигаясь вниз под нещадным жгучим солнцем. Волчица крайне ослабела; она дала себя осмотреть, и не пришлось даже принимать мер, чтобы защититься от ее клыков. У нее была сломана лапа, она много дней не ела. Лоуренс уложил ее на брезент и взвалил на плечо. Животное, хоть и исхудало до предела, все же тянуло килограммов на тридцать: для взрослого волка вес ничтожный, но изрядная тяжесть для человека, карабкающегося вверх по крутому склону. Лоуренс едва дополз до тропинки и полчаса приходил в себя, растянувшись в тени и положив руку на волчицу, чтобы она все время чувствовала, что ее не оставят подыхать в одиночестве, как в доисторические времена.
В восемь вечера он доставил волчицу в лечебный корпус.
— Ну что, внизу скандал? — осведомился ветеринар, перенося животное на операционный стол.
— По поводу?
— По поводу зарезанных овец.
Лоуренс кивнул:
— Надо, чтобы кто-нибудь это прекратил, пока они не добрались сюда. Перебьют все зверье.
— Ты опять уходишь? — спросил ветеринар, увидев, как Лоуренс рассовывает по карманам хлеб, колбасу, бутылку воды.
— Дела есть.
Да, ему еще нужно поохотиться, чтобы было чем накормить старика Августа. Неизвестно, сколько на это уйдет времени. Ведь Лоуренс, как и волк-патриарх, тоже иногда промахивался.
Он оставил записку Жану Мерсье. Они не встретятся сегодня вечером, Лоуренс собирается ночевать в старой овчарне.
На следующее утро, около десяти, когда он собирался отправиться на север и продолжить поиски, ему позвонила встревоженная Камилла. По тому, как она торопилась и захлебывалась, Лоуренс понял, что скандал разгорелся не на шутку.
— Опять началось, — сообщила Камилла. — Резня в Экаре, у Сюзанны Рослен.
— В Сен-Викторе? — почти прокричал Лоуренс.
— У Сюзанны Рослен, — повторила Камилла. — Там, в деревне. Волк загрыз пять овец и еще трех поранил.
— Сожрал прямо на месте?
— Нет, вырвал большие куски, как и в других случаях. А вообще не похоже, чтобы он нападал от голода. Кстати, ты видел Сибелиуса?
— Никакого следа.
— Тебе надо вернуться в деревню. Тут явились двое полицейских, но Жерро говорит, что они ничего не смыслят и не могут правильно осмотреть животных. А ветеринар уехал невесть куда: там кобыла должна ожеребиться. Все орут, все возмущаются. Черт возьми, Лоуренс, может, ты все-таки вернешься?
— Через два часа, в Экаре.
Сюзанна Рослен сама, без посторонней помощи, занималась разведением овец в Экаре, на западном конце деревни, и, как поговаривали, вела дело железной рукой. Держалась она сурово, ухватками напоминала мужчину, и жители кантона побаивались и уважали эту высокую полную женщину, хотя кроме ближайшего окружения никто не жаждал с ней общаться. Все находили, что она слишком груба, слишком несдержанна на язык. Да к тому же уродина. Рассказывали, что лет тридцать назад какой-то заезжий итальянец соблазнил ее, и она решила последовать за ним, несмотря на запрет отца. Соблазнил-то он ее окончательно, вы же понимаете, уточняли местные сплетники. Но жизнь сложилась так, что Сюзанне даже не представилась возможность побороться за свое счастье: итальянец исчез, затерявшись где-то на просторах родной страны, а вскоре в один год умерли родители девушки. Рассказывали, что предательство возлюбленного, стыд и одинокая жизнь без мужчины ожесточили Сюзанну. А еще что провидение, в отместку за грехи, сделало ее такой мужеподобной. Другие, правда, говорили, что это не так, что Сюзанна с малолетства была мужеподобной. Наверное, по всем этим причинам Камилла так привязалась к Сюзанне, которая в запальчивости бранилась как извозчик, и ее изощренные ругательства приводили девушку в восторг. Благодаря матери Камилла когда-то усвоила, что умение не стесняться в выражениях — это часть искусства жить, кроме того, профессионализм Сюзанны в этой области произвел на нее неизгладимое впечатление.
Примерно раз в неделю девушка приходила на ферму за продуктами: Сюзанна собирала ей коробку, Камилла расплачивалась. Всякому, кто переступал границы Экара, следовало забыть о нелестных комментариях и шутках по поводу Сюзанны Рослен: пять человек, мужчин и женщин, работавших в Экаре, готовы были жизнь отдать за свою хозяйку.
Камилла шла по каменистой дороге, взбиравшейся среди террас к самому дому, высокому и узкому каменному строению с низким дверным проемом и асимметричными, маленькими, как бойницы, окнами. Ей подумалось, что обветшалая крыша держится только благодаря таинственной силе взаимного притяжения черепиц, связанных друг с другом духом корпоративной солидарности. Нигде никого не было видно, и девушка прошла к длинной овчарне, прилепившейся к склону горы пятью сотнями метров выше дома. Еще издали она услышала раскаты могучего голоса Сюзанны Рослен. Ослепленная ярким солнцем, Камилла прищурилась и разглядела двоих полицейских в голубых форменных рубашках, потом мясника Сильвена, суетившегося поблизости. Если речь шла о мясе, он считал своим долгом присутствовать.
