- Это все, что ты можешь сказать?
- А что я могу сказать? Все что нужно сказать, вы скажете сами, мистер Гилпин.
- Что ты хотел украсть в моем доме?
- Ну, я так и думал, что вы собираетесь это сделать, - сказал Джюб. Я вот думал себе: человек, у которого пилы всегда наточены как бритвы и висят всегда на своих местах - такой человек всегда знает, как все устроить. Но я все-таки говорил себе: подожди еще, Джюб, подожди, не прыгай, под ногами пока еще не горит.
- Что ты там такое плетешь? Объясни, что ты этим хочешь сказать?
- Да, да, сэр, я понимаю, что вы собираетесь сделать. Вы подумали: вот наступает зима, урожай собран, дрова нарублены, вот-вот снег выпадет. Так зачем же держать негра, да еще такого, который бренькает на банджо, а?
- А я тебе говорю вот что: я видел, как ты выходил из моего собственного дома. Значит, ты был внутри. А теперь ты не хочешь дать мне прямого ответа, что ты там делал.
- Дело в том, мистер Гилпин, и это святая правда, - банджо не висело на этой стене, когда я вернулся сюда после того, как закончил доить коров. И святая правда то, что я отправился на поиски моего банджо, потому что тут его не было. Но не нашел. А все дело в том что вам просто как-то надо рассчитать меня. Ну и ладно! Давайте мне мои заработанные деньги. Я ухожу, а вы, конечно, беспокоитесь не по поводу какого-то там продырявленного банджо, а по поводу того, что у вас здесь работает чернокожий.
- Ты все врешь, и врешь нахально, - сказал отец. - Собирай свои манатки. И получай свои тридцать долларов.
- Да, аж тридцать долларов! - Джюб улыбнулся во весь рот.
Отец отсчитал нужную сумму, вытащив деньги из бумажника, и положил доллары на постель Джюба.
- И не проси меня дать тебе рекомендации!
- Нет, что вы, мистер Гилпин. Бог свидетель, я и не собирался такого делать.
- Только любовь к ближнему, которую нам заповедал Христос, не позволяет мне отвести тебя к шерифу. Ты, может быть, намеревался спрятаться в комнате моей дочери!
- Просто ушам своим не верю! - Джюб уже запихивал в мешок пару своих выцветших рубашек и залатанные штаны.
- Я отпускаю тебя вовсе не потому, что идет зима, и работы немного будет, - заявил отец. - Я рассчитал тебя, потому что ты солгал мне.
- Ну, конечно, мистер Гилпин, конечно. А я и не сержусь на вас. Так уж все получается - и ничего тут не поделаешь.
- Мне не нравится твой тон! - Отец выглядел очень сердитым и стоял ровный как палка.
- Извините, я просто стараюсь угодить.
- Ты просто хамишь! Ты что, хочешь, чтобы я отправился за своим ружьем?
- Нет, нет, что вы, сэр! Я просто себе тихий, мирный Джюб, хожу себе по дорогам, пою себе песенки, ем арбузы, бренькаю на своем стареньком, побитом банджо...
Джюб повернулся и неожиданно дико рассмеялся - будто закричал мул. Он все смеялся, смеялся...
- Ах ты ж черная образина! Сатана! - воскликнул отец и сильно ударил негра. Тот отлетел в другой конец комнаты. Отец стоял, широко расставив ноги, подняв кулаки, готовый снова броситься на Джюба. Гэс тихонько подвывал.
Отец заскрежетал зубами; стараясь погасить свой гнев и избежать дальнейшего насилия, стукнул себя кулаком в раскрытую ладонь другой рукой. Потом сказал Джюбу:
- Убирайся! - И повернулся к мальчикам: - Вот видите, какие они. А теперь пошли отсюда!
Глава вторая
Мрачный как туча поздней осенью, Гэс перемахнул через забор из колючей проволоки и побежал к ферме Маккоя. Грива соломенных волос развивалась за его спиной как желтый флаг. Добежав до живой изгороди, он стал призывно свистеть - так он делал, когда они с Сэлли играли в ковбоев и индейцев. Однако теперь, занимавшаяся стиркой Сэлли, услышав птичий свист, почувствовала, что в этот раз ее зовут уже не на игру.
Гэс ждал в тени большого тополя, что рос у ручья. Когда она увидела его, прислонившегося спиной к дереву, выражение беспокойства сошло с ее румяного, веснушчатого лица и сменилось улыбкой.
Гэс молчал, уже сожалея о том, что так спешил.
- Рассказывай, рассказывай скорей, - потребовала она, - говори скорей! Мне нужно вернуться побыстрее, а не то мне достанется.
- Я отправлюсь... - сражаться.
- Сражаться? С кем? Что ты мелешь?
- С фрицами!
- О Боже! Это еще зачем, Гэсси?
- Это мой долг. Лу идет на войну.
- Но тебе только четырнадцать лет! - сказала она таким тоном, будто сама по себе эта цифра была решением проблемы.
- Смотри, какой я большой! И к тому же я умею стрелять лучше, чем многие из взрослых.
- И когда ты отправляешься?
- Завтра утром.
- Уже завтра? - Ее худое личико приобрело откровенно несчастное выражение. - А я что буду делать?
- Ну, ты будешь ждать меня. Будешь оставаться верной мне.
- Конечно, Гэс, конечно! Я обещаю. Ну, а вдруг тебя убьют?
- А ты меня не поцелуешь на прощание? - спросил он, набравшись храбрости.
- Ну, наверное, - сказала Сэлли, подходя к нему поближе и пристально в него всматриваясь. - А ты все это не придумал, а? Чтоб выманить у меня поцелуй за так?
- Может, я тебя вижу в последний раз, Сэлли, - ответил он с благородной торжественностью. И чуть не расплакался.
- Я поставлю свечку и буду молиться за тебя.
- Это будет замечательно - поминай, поминай меня в своих молитвах! И Лу тоже.
- А я слышала, что Моди Коберман из-за него подлетела.
- Лу такого себе никогда не позволял!
- Об этом все говорят.
- Ну, может быть, так получилось, он не мог сдержаться - ведь на войну идет!
- Гэс, и думать не смей ни о чем таком! Я поцелую тебя на прощание, но на этом и все.
Он наклонился к ней, попытался отыскать ее губы своими губами, промахнулся, сделал еще одну попытку и прижал свои плотно сомкнутые губы к ее тонким сухим губам. Гэс качнулся, и чтобы удержаться на ногах, обхватил девочку, ощутив под руками ее плотное тело. Но тут же отстранился. Она стояла с закрытыми глазами; пряди рыжих волос выбились из-под платочка, руки были молитвенно сложены.
- Я буду ждать тебя, Гэс, - прошептала она.
- До свидания, малышка, - сказал он, повернулся и бросился прочь. Он бежал среди деревьев, сильный, златовласый как могучий викинг Лейф Эриксон, а вокруг него простирались уже мрачные леса Пруссии. Бежал он без передышки до самого дома.
Когда ужин закончился, Лу, отодвинув стул, встал, во весь свой огромный рост:
- Пора уже, думаю, сказать вам, что я иду в армию. В канадские части, которые отправляются в Европу.
- Когда? - спросил отец.
- Уезжаю завтра утром.
- Послушай меня, Лютер, - сказал отец, стараясь, чтобы в его голосе прозвучали благоразумие и умеренность. - Насколько мне известно, немцы наступают на всех фронтах. Еще несколько недель - и они сломят французов.
- Тем больше причин отправляться немедленно, - ответил Лу, глядя темными, как у молодого оленя, глазами в окно, где он уже видел la belle France распростертой под ногой германского зверя.
- Но к тому времени, как ты туда доберешься, все уже будет окончено!
- Может быть - да, а может быть - нет. Папа, вы всегда говорили, что следует исполнять свой долг.
- Твой долг здесь, на ферме! Столько всего нужно делать, а наемных работников сыскать теперь трудно. Я же не могу платить им так, как платит Дюпон своим рабочим!
- Не покупайте, в таком случае, больше земли, - сказал Лу, рассмеявшись. - Удовлетворитесь тем, что уже имеете. Ведь вы и так владеете половиной графства Форд. И беспокойства будет меньше, и неприятностей всяких.
- Я тоже иду в армию, - вдруг заявил Гэс.
- А ты заткнись, - сказал Мартин. - Тебе только четырнадцать лет.
- Мал еще, - поддержал старшего отец.
- Я уезжаю утренним поездом, - сказал Лу; на лице у него было решительное выражение, хотя на губах постоянно играла улыбка. - Мы придем, победим или умрем.
Кейти начала плакать - слезы обильно катились из глаз, из носу текло.
- Ты никуда не поедешь, - сказал отец.
- Пожалуйста, Лу, не надо, - стала упрашивать мать, вытирая нос передником. - Пожалуйста, не надо уезжать!
- Здесь я оставаться больше не могу, мама. - Голос Лу был ровным, спокойным - в нем не осталось и следа насмешки или веселья. - У вас есть папа, у него есть вы, у вас, к тому же, столько земли, что обработать ее вы уже не в состоянии... И в доме у нас уже давно никто не смеется.
- Жизнь не такая уж веселая вещь, - сказал отец. - А солдаты, чтоб ты знал, обыкновенные дураки, которым никогда ничего не достается.
- Неужто? - Лу разразился своим язвительным смехом.
- Как я вижу, ты совсем не читаешь Библию. - Лицо отца багровело все сильнее.
- Послушай, папа, - начала мать, - может быть, мы помозгуем, что и как...
- Вот-вот, правильно, - сказал Лу. - Поразмышляйте, а я пока упакую вещи.
Кейти шмыгала носом.
- Лу, а может быть, я все-таки могу поехать с тобой? - спросил Гэс.
Лу улыбнулся:
- Извини, старина, на этот раз не получится. Сдается мне, здесь совсем не замечают, как все вокруг в мире поменялось. Многим уже не хочется ковыряться в земле, на одном и том же месте, по пятьдесят-шестьдесят лет. Всю жизнь вкалываешь, а потом тебя в этой же земле закопают. А я хочу чего-нибудь повидать, прежде чем загнусь.
