– В жизни ты еще лучше.
Он сам оказался… обыкновенным? Пожалуй. Нет, не урод, и ему действительно за тридцать, и выглядит он на свой возраст. Красив? Наверное, правда, она воображала его иным, а этот… простоватый. Но улыбка хорошая, добрая.
И розы.
Ей никогда прежде не дарили букетов, чтобы с трудом в руках удержать.
– Сколько здесь? – она бралась пересчитывать цветы и путалась, начинала сначала, за этой нелепицей пытаясь скрыть волнение.
– Три дюжины, – ответил он. И руку протянув, предложил: – Пойдем прогуляемся.
А она согласилась.
И что… путается все. Она помнит городской парк и… уже вечер? Ну да, осенью рано темнеет. Фонари загорались, и она еще сказала, что это очень романтично – гулять вечером в парке. А он засмеялся таким странным хрипловатым смехом, ответил:
– Ты себе не представляешь, насколько…
Дальше что? Аллея… и еще одна. Он уводил в боковые, пустые, и она шла, потому что рядом с ним чувствовала себя спокойно. Это ведь Минотавр! Был старый мостик со ржавыми перилами, и поцелуй, от которого закружилась голова.
– Выпей.
Протянутая фляжка. И ее нервный смех. Горечь коньяка… а потом провал. И девушка застонала от обиды. Предатель!
…Маньяк.
Девушка рванулась, задергалась, силясь выбраться из ловушки, но веревки держали крепко. Она и закричать-то не могла, кляп во рту мешал.
Плакала.
И замерла, услышав шорох открывающейся двери.
– Очнулась? – сухой незнакомый голос. – Это хорошо, что ты очнулась. Это значит, что ты сильная…
Она видела ноги в дорогих остроносых ботинках, начищенных до блеска. Они тускло мерцали в ярком свете лампы. И цокали, точно копытца.
Минотавр спускался.
Он явно не спешил, позволяя любоваться собой.
Маньяк… маньяки должны быть другими, не такими… обаятельными… обыкновенными… на нем джинсы и серый свитер. И еще маска, детская, дешевая.
Бык.
– Поговорим? – рука в тонкой хирургической перчатке коснулась щеки. И девушка торопливо закивала. Говорить.
Она читала, что если с похитителем говорить, то он проникнется к жертве сочувствием и тогда не убьет… и быть может, все совсем не так, как ей представляется? Может, он просто любитель экстрима и дурных шуток? И сейчас рассмеется, скажет, что разыграл…
Он вытащил кляп и прижал к губам девушки горлышко фляги, заставляя глотать сильно разбавленное вино. Но пить хотелось, и она жадно пила.
– Вот так-то лучше, – он погладил по волосам. – Ты не кричишь.
– Я… не буду кричать.
– Будешь, – как-то устало, равнодушно даже заметил он. – Все кричали, и ты станешь…
…Все?
Нет, не думать, не позволить страху лишить себя разума. Он просто запугивает… ненормальный… и говорила же мама, что сеть до добра не доведет. А она смеялась, мол, нельзя бояться того, чего не понимаешь. Оказывается, можно. До колик в животе, до дрожи в коленях, они и теперь тряслись, пусть даже ноги ее были прикручены к стулу.
– Мы… – она облизала губы. – Поговорим?
– Поговорим, – охотно отозвался Минотавр.
– Зачем ты меня украл… я тебе понравилась?
Смешок.
– Нет, я понимаю, что я далеко не красавица, но если ты меня украл, то значит, я тебе понравилась?
Он фыркнул, но ничего не ответил. Духи у него хорошие, свежие, с терпковатым кедровым ароматом.
– Ты забавная, – он погладил щеку. – Остальные плакали. А ты говоришь…
…Потому что, быть может, это – единственный ее шанс. Говорить. Рассказывать о себе и заставить его сочувствием проникнуться.
– Как тебя зовут? – он накручивал на палец ее волосы.
…Она давно хотела стрижку сделать, но мама была против. Волос жалко. Сначала обрежешь, а потом не отрастишь. Они же мешали, вечно путались, сбивались в колтуны, и расчесывать приходилось по часу. От тяжести кос голова болела…
– Анна.
– Анна… Аннушка… Анечка, – он перебирал варианты ее имени, точно пробуя все его оттенки на вкус. Нет, все-таки жуткий. И маска эта… идет бычок, качается, вздыхая на ходу…
– А… а тебя как зовут?
– Минотавр, – охотно ответил он. – Анечка, ты знаешь, кто такой Минотавр?
Она помнила что-то. Детство и серая книжка с мифами про богов… и про минотавра там тоже было, но что именно?
– Современное поколение… – он потянул за локон, и Аня наклонилась. – У вас доступ к целому миру информации, но вам не интересно.
– Расскажи.
– О чем?
– О… о минотавре.
Волосы выпустил и сел, прямо на белый пол, ноги скрестил по-турецки, ладони на колени положил, а джинсы дешевые, потрепанные. И свитер старый… но вот туалетная вода и ботинки… Аня скосила взгляд, примечая, что каблуки подбиты металлическими подковками.
– Рассказать, значит… пожалуй, расскажу…
…Маска-маска… зачем маска, если она лицо видела?
Боже, он ведь знает, что Анна лицо видела. И не отпустит… он не дурак, и тогда… тогда зачем маска? И почему он не помнит ее имени? Анна ведь представлялась.
– Давным-давно, – он начал рассказ, будто сказку, – мир был иным, и боги часто спускались к людям. Порой они принимали обличья вовсе не человеческие…
Его голос стал иным, мягким, вкрадчивым.
Он смотрел на Аню сквозь прорези в маске со странной любовью, с нежностью даже.
…Не бояться. У нее есть шанс, она ведь жива, и значит, шанс есть. Вот только руки надежно прикручены к креслу. И ноги. И вообще не сдвинуться.
– Я… я знаю, – Аня сглотнула вязкую слюну. – Зевс похитил Европу, превратившись в быка.
– Умничка, – совершенно серьезно похвалил ее Минотавр.
– А еще он… он кажется, лебедем был.
– И золотым дождем. Зевс отличался редкостной любвеобильностью, но к нашей истории он отношения не имеет…
Безумец.
И веревки, как ни пытается она ерзать, надежны. А Минотавр смотрит на жалкие эти попытки освободиться и улыбается, едва ли не в голос смеется, скотина этакая.
– Минотавр – это наказание людям, напоминание о жадности их. Царь Минос однажды решил обмануть бога… неразумно, правда?
Аня кивнула.
Неразумно… господи, если она живой выберется, то в жизни в сеть не заглянет. И страницу свою на сайте знакомств удалит, и ту, которую в Одноклассниках… и вообще в монашки уйдет.
– Так вот, этот царь забрал быка, предназначенного Посейдону, себе. И тогда Посейдон разгневался. Полагаю, дело было вовсе не в быке. Люди не должны покушаться на то, что принадлежит богам. Знаешь, как Посейдон наказал царя?
Аня помотала головой, и человек в маске засмеялся низким хрипловатым смехом.
– Он наслал на жену его противоестественную страсть к тому самому быку… что морщишься? Неприятно думать? О да, царь, полагаю, тоже был не в восторге. Наверное, он пытался жену образумить, но где ему спорить с богами? И безумная царица обратилась к гению Дедалу… ни о чем не говорит это имя?
– Н-нет…
– Жаль, ты мне казалась более образованной. Ничего, мы все исправим. Правда?
Аня закивала головой: конечно. Если ему хочется, она исправится, она будет много-много читать, в библиотеке поселится, лишь бы получить свободу.
– Умница моя, – восхитился Минотавр. – Я в тебе не ошибся. Итак, Дедал, который наверняка сам был слегка сумасшедший, но все же гений, сделал деревянную корову, в которую царица забралась…
…Гадость, гадость, гадость…
Улыбаться. Слушать, всем своим видом изображая величайшую заинтересованность.
– От связи с быком и родился минотавр, чудовище с телом человека и головой быка. Вид его был столь ужасен, что Минос приказал убрать младенца с глаз долой. И тот же Дедал выстроил под дворцом лабиринт, в котором Минотавр и жил. Ему отправляли осужденных преступников, а позже – и дань, которую платили афиняне, прекрасных юношей и девушек… печальная история, – ее похититель подался вперед, убирая длинную прядь. – У тебя красивые волосы. Мне нравится, что ты их не красишь. Современные женщины косметикой злоупотребляют. Красота должна быть естественна, как у тебя. Боишься?
Аня кивнула.
– Правильно, – совершенно серьезно ответил Минотавр. – Но успокойся, я не собираюсь тебя убивать. Пока…
Очаровательное уточнение. И все-таки дышать стало легче. Немного.
– На самом деле есть и другая версия легенды, куда более прозаическая, – Минотавр плавным движением встал на ноги. – Тавром звали начальника охраны Миноса, человека чудовищной силы и чудовищной жестокости… но это ведь неинтересно, да?
И Аня, не смея отвести взгляда, кивнула.
До деревеньки Натан Степаныч добрался на подводе. Станция, дымная, прокуренная насквозь и похожая сразу на все местечковые станции с их неопрятностью, сонными мухами и пьяноватым смотрителем, каковой выходил встречать поезда, осталась позади. Там Натан Степаныч прохаживался вдоль рельсов, вдыхал смолистый сосновый аромат и спину разминал – затекла.
Думал.
Имелась за ним подобная привычка, вызывавшая немало смешков коллег и начальственного сдержанного недоумения, – думать на ходу. И не то чтобы, скажем, сидя ему вовсе мысль в голову не шла, но скорее уж само тело, немолодое – сорок седьмой годок пошел – много на веку повидавшее, стоило присесть, начинало напоминать о своих болячках. Прихватывало спину, и старая рана, давно, казалось бы, изжитая, просыпалась, вызывая судорогу, отчего левая нога подергивалась мелко, суетливо. А сие никак не вязалось с обликом следователя.
