Двери лифта открылись, тетка скакнула из него испуганной зайчихой. Инга кое-как разгребла волосы пятерней и постаралась раздвинуть в улыбке слипшиеся от сухости губы. Получилось еще хуже.
Она сразу же свернула за угол, чтобы не тащиться через весь двор со своим ужасным грузом.
На улице Инга махнула рукой проезжающей маршрутке, влезла, прижимая к груди коробку со страшным содержимым, устроилась на свободном месте.
Мальчишка, который сидел напротив, испуганно взглянул на Ингу и что-то зашептал матери, толстой блондинке с круглыми пустыми глазами. Та пристально, в упор посмотрела на Ингу. Инга ответила ей таким же прямым беззастенчивым взглядом. Видимо, таблетки Дзюбы еще действовали.
Вдруг маршрутку резко занесло, пассажиры едва не попадали с сидений, Инга не удержала коробку, и та упала на пол к ногам беспокойного мальчишки.
– Как ведешь, чурка безрукий! – крикнула его мать водителю. – Первый день за рулем, что ли?
Мальчик потянулся к коробке, но Инга коршуном бросилась на нее и снова схватила, прижала к груди.
Сердце билось в горле.
Она представила, что коробка могла разорваться и все могли увидеть то, что внутри. Хорошо хоть пакет для мусора непрозрачный.
К счастью, скоро маршрутка подъехала к ресторану. Инга выскочила, быстрым шагом направилась к служебному входу.
Ресторан назывался «Сиртаки» и обещал посетителям греческую кухню, хотя хозяин был грузин, шеф-повар – туркмен и среди персонала вряд ли нашелся бы хоть один грек.
С тех пор как она почистила компьютер, ее здесь встречали как родную, хозяин велел кормить бесплатно хоть каждый день. Повар Рахмет, увидев Ингу в коридоре, засиял:
– Инга-джан, хочешь покушать? У меня сегодня мусака очень вкусная, хочешь мусаки?
– Спасибо, Рахмет, я не голодная, – ответила Инга, которой страшно было и подумать о еде.
– Как не голодная? – возмутился Рахмет. – Ты, извини, пожалуйста, на скелет похожа. По тебе можно в школе кости изучать. Тебе нужно хорошо кушать! Ты ведь замуж хочешь выйти, а мужчина – не собака, он на кость не бросается.
– Я пока замуж не собираюсь.
– Как не собираешься? Каждая женщина замуж собирается! Как это можно замуж не собираться? Каждой женщине муж нужен! Женщина без мужа – это половина человека.
– Ты мне лучше вот чем помоги, – перебила его Инга. – У вас ведь морозилка большая и вы ее никогда не выключаете?
– Конечно, не выключаем, как можно выключать, у нас же все мясо испортится!
– Так можно мне у вас в морозилке вот эту коробку на время оставить? А то у меня холодильник сломался. Ты не бойся, – заторопилась Инга, увидев неуверенность в глазах Рахмета, – здесь не бомба, здесь компьютерные диски. Их непременно нужно хранить в темном и холодном месте, иначе на них вся информация испортится.
– Испортится, как мясо, – с пониманием кивнул Рахмет, для которого все, что связано с компьютерами, было загадочно и непостижимо, как загробная жизнь.
– Так можно эту коробку у вас оставить?
– Можно, Инга-джан, тебе все можно!
– Только ее ни в коем случае открывать нельзя, а то все внутри испортится!
– Что ты, Инга-джан, разве я не понимаю!
Он проводил Ингу в кладовую и открыл дверцу огромного морозильного шкафа. Инга увидела огромные куски мороженого мяса, разделанные туши в сгустках замерзшей крови, и у нее потемнело в глазах. Вспомнила мертвое тело в ванне, вспомнила, как разрезала ножницами нитки…
С трудом преодолев дурноту, Инга положила коробку в самый дальний угол, за миску с требухой. Повернулась к Рахмету.
– Может, все-таки съешь мусаку? – снова завел он свою песню. – Ты что-то совсем бледная! Да только попробуй – пальчики оближешь! Как для себя готовил!
– Спасибо, Рахмет, как-нибудь в другой раз.
На автопилоте она вышла из ресторана, прошла еще несколько шагов и остановилась, прислонившись к стене.
Ее трясло, сердце бухало, как отбойный молоток, серое тяжелое небо давило немыслимой вязкой тяжестью. И снова, как во время прежних приступов, перед глазами отчетливо встала та ночь, самая страшная ночь в ее жизни.
Сырые стены подвала, озаренные отблесками свечей, низкий, давящий страшной тяжестью потолок, мертвое лицо сестры, сложенные на груди руки… И запах, приторный запах, который издавали ароматические свечи, и запах смерти, и чувство ужаса от осознания того, что сестра мертва и ничего уже больше не поправить. Она еще не подошла ближе, не коснулась этих сложенных рук, спокойного Линкиного лица, но знала, что все кончено. А потом – глухой удар, и Ингу накрыла темнота.
Усилием воли она теперь не скользнула в спасительную тьму, а осталась в сознании. Услышала странный ритмичный звук и не сразу поняла, что это стучат ее собственные зубы. Ужас накатывал черной волной, грозя накрыть ее с головой…
Мимо шла бедно одетая старуха, покосилась на Ингу с испугом и презрением и прошипела:
– У, наркота проклятая!
– Да пошла ты, – огрызнулась Инга и полезла в карман за флаконом с таблетками.
И только тогда вспомнила, что приняла утром три последние таблетки из этого флакона.
Черт, что же делать?
Придется снова ехать к Дзюбе, уже второй раз в этом месяце.
Инга вспомнила доктора Дзюбу, его влажные руки, сальный похотливый взгляд, фальшивый нравоучительный тон, и ей стало еще хуже. Но выхода нет, без таблеток она долго не протянет.
Нетвердой походкой она подошла к краю тротуара, махнула рукой проезжающей машине.
Автомобиль остановился, водитель приоткрыл дверцу, разглядел ее и попытался уехать, но Инга вцепилась в дверцу мертвой хваткой, втиснулась на сиденье и прохрипела:
– Серебряков переулок, это около Черной речки…
– Это к наркодиспансеру, что ли? – спросил водила, убедившись, что высадить ее не удастся. – Деньги вперед!
– На, держи свои деньги, только вези скорее!
– Не сдохни только у меня в машине, – неприязненно пробормотал водитель, но больше спорить не стал, поехал.
Мимо проносился мрачный, угрожающий город. Дома кренились, смотрели на Ингу своими окнами, словно глазами, полными ненависти. Инга опустила веки, чтобы ничего не видеть, но стало только хуже: перед внутренним взором появился темный подвал, колеблющееся пламя свечей, мертвое лицо. И этот приторный запах смерти…
– Приехали, – проговорил наконец водитель, – вот он, твой диспансер. Вылезай!
Инга буквально вывалилась из машины, поплелась к длинному четырехэтажному зданию из унылого серого кирпича, с трудом поднялась на крыльцо.
Дежурный в дверях увидел ее лицо, шагнул навстречу, но Инга отмахнулась от него:
– Я в двенадцатый, к Степану Прохоровичу!
Дежурный сразу поскучнел, отступил в сторону.
Инга покачнулась.
На улице ей было плохо, но теперь в помещении стало в тысячу раз хуже. Потолок давил на нее, как будто Инга снова оказалась в том подвале, стены надвигались, пытаясь раздавить ее, как жалкое насекомое. Невидимая рука сжимала горло, дышать становилось все труднее.
Инга сжала зубы, проковыляла по коридору, толкнула знакомую дверь. Дзюба сидел за столом, на краешке примостилась молоденькая медсестра, качала ногой в открытой туфельке.
Дзюба что-то вполголоса говорил сестричке, улыбаясь своей скользкой улыбкой. Увидев Ингу, помрачнел, что-то шепнул девушке, и ту словно ветром сдуло.
Инга плюхнулась на стул по другую сторону стола. С трудом справившись с голосом, проговорила:
– Дай таблеток…
– До чего ты себя довела, – начал Дзюба своим лживым фарисейским голосом. – Смотреть же страшно!
– Не смотри, – огрызнулась Инга, – я к тебе не в гляделки играть пришла. Дай таблеток.
– Ты же только две недели назад ко мне приходила! Неужели закончились?
– Значит, закончились. Говорят тебе: дай таблеток. Не видишь, я загибаюсь?
– Ты же хорошо знаешь, как мне трудно их доставать, – ныл Дзюба, а в глазах уже крутились колесики – он прикидывал, как бы на ней нажиться.
– Дай таблеток! – выкрикнула Инга, перегнувшись через стол и схватив его за воротник халата. – Хоть одну!
– Сядь! – прикрикнул на нее Дзюба. – Будут тебе таблетки, только возьми себя в руки.
Инга шумно вздохнула, села, не сводя взгляда с толстых волосатых пальцев Дзюбы. Он достал из кармана ключ, открыл и выдвинул ящик стола, вынул оттуда флакон, вытряхнул одну таблетку, протянул ей, плеснул в стакан воды.
Инга проглотила таблетку, запила, стуча зубами о край стакана, умоляюще взглянула на Дзюбу:
– Дай еще одну!
– Нет, – отрезал он, пытаясь поймать ее взгляд. – Сколько ты сегодня уже приняла?
– Две, – пробормотала Инга. – Три…
– Все, больше сегодня нельзя, иначе загнешься. А мне неприятности ни к чему. Это же надо – три таблетки! Запросто могла кони двинуть! У тебя что, совсем крыша съехала?
– Но ты же дашь мне еще один флакон?
– Дам, когда ты придешь в себя и поймешь, что я тебе говорю. Когда станешь похожа на человека.
