Хозяин галантно протянул девушке руку, помогая ей выбраться из кустов, и подвел к дому.
– Качественная игрушка, – с гордостью заметил он. – С двух шагов не отличить от бронзы.
Полина осторожно коснулась пальцем драконьей морды и нажала на нее. Морда была мягкая, резиновая.
«Иллюзия!»
– Проходите. – Ковальский приоткрыл дверь. – Нам с вами есть о чем поговорить.
Внутри царил полумрак. После солнечного света Полина на некоторое время ослепла.
– Прошу сюда…
Дом с первого взгляда показался девушке заброшенным. Прошло несколько секунд, прежде чем она поняла почему: здесь, как и в саду, царила тишина. Не кричали дети, не лаяла собака. Ничей голос не доносился до них.
Они свернули в длинный коридор, стены которого украшали картины в тусклых золоченых рамах. Ковер заглушал шаги, и, кроме шуршания их ног, во всем доме не было слышно ни звука.
Коридор освещали неяркие лампы, расположенные над картинами. Их мощности едва хватало на то, чтобы подчеркнуть сами портреты. Но, может быть, именно из-за этого казалось, что они выполнены в необычайно реалистичной манере.
На всех портретах – только мужчины. «Похоже, какая-то династия», – решила Полина, поеживаясь от неприятного ощущения: ей чудилось, что люди на картинах смотрят ей вслед. Конечно, во всем виновата игра света, но идти под их пристальными взглядами было неприятно.
На первой, по виду самой старой картине, изображен был древний старик, сухой и хрупкий, как птичий скелет. Даже богатая темно-синяя мантия не скрывала его крайней худобы. Старик сверлил Полину черными глазами. Рука его лежала на набалдашнике посоха в виде черепа, выточенного из темного, почти черного дерева. На груди старика висел… Сначала девушке показалось – крест, но потом она разглядела, что это ключ. Большой серебряный ключ размером с ладонь, прорисованный не менее тщательно, чем лицо его обладателя.
На бородке ключа виднелись какие-то символы.
За стариком следовал почтенный худощавый господин в длинном плаще, за ним – серьезный юноша, почти мальчик. Следом на Полину воззрился с портрета крайне неприятный мужчина с тонким носом и губами, искривленными в злой усмешке. И у всех на груди висели ключи. Но у каждого – свой, непохожий на другие.
Портреты принадлежали разным эпохам, но во всех лицах проскальзывало неуловимое сходство. «Кто, интересно, все эти люди? – думала Полина, идя за молчаливым хозяином дома. – Хранители библиотеки? Или, может, казны?»
Следующим, что привлекло ее внимание после картин, были двери. Все – с правой стороны коридора, и все зеленые, но разных оттенков. С возрастающим изумлением Полина шла мимо узкой двери, похожей на створку шкафа, мимо высокой, почти до потолка, двери с вырезанными на ней птицами, мимо маленькой, в половину человеческого роста дверцы с окошечком…
Да кто здесь живет, в этом загадочном доме?! Карлик? Дети, чьим странным прихотям потакает отец? Художник, черпающий вдохновение в необычных предметах?
– Пришли, – сообщил хозяин, открывая последнюю зеленую дверь (к облегчению Полины, ничем не примечательную). Он обернулся, и его очки блеснули в слабом свете.
Полина, затаив дыхание, вошла в комнату, ожидая новых сюрпризов. Но комната соответствовала двери: самая обычная, с большим письменным столом у окна. Шторы были раздвинуты, и она наконец-то смогла как следует рассмотреть хозяина дома.
Если бы Полину попросили одним-единственным словом охарактеризовать нового знакомца, она без всяких сомнений сказала бы: значительность.
Анжей Ковальский был худ и невысок. Длинный нос с горбинкой, яркие, как у ворона, черные глаза, впалые щеки с румянцем цвета пыльной розы. Движения стремительные, но без капли суетливости. Одет щегольски и старомодно: темно-синий бархатный пиджак, черные брюки со стрелками, белоснежная сорочка, лакированные туфли. А из кармана пиджака выглядывает ярко-алый шелковый платок.
«Словно кровь выплеснулась», – подумала Полина. Что-то было в Анжее от вампира, но вампира сытого, довольного и пока не опасного.
– Прошу вас, раздевайтесь.
Полина несмело сняла пальто и привычным движением одернула рукава кофты. Она всегда закрывала толстые неизящные запястья. И вообще старалась замаскировать себя, спрятать под большим количеством одежды.
Кофта с широкими рукавами выполняла свою задачу: скрывала фигуру Полины уютными шерстяными складками. В ней девушка чувствовала себя как в коконе, надежно укрывающем от внешнего мира. Она – закуклившаяся гусеница. Некоторые могут подумать, что внутри бабочка, но сама Полина слишком хорошо знала, кто она такая. Один раз ей почти удалось обмануться, но потом все вернулось на свои места.
Полина села в кресло, стараясь занимать как можно меньше места, и положила руки на колени, словно послушная ученица. Подумала – и поправила очки. При ее минус двух можно было обойтись и без них, но тогда она бы выглядела совсем уж желторотым птенцом.
Тем временем хозяин сбросил пиджак и опустился за письменный стол. Его шею обвивала тонкая серебряная цепочка, прятавшаяся под рубашкой. Полина заметила на ладони правой руки необычный шрам – в форме звезды. «Похоже, они все здесь со шрамами…»
– Итак, вы – экономка, – задумчиво сказал Анжей. – И зовут вас Полина. А дальше?
– Полина Аверина. Но я не совсем экономка. В смысле, никогда этим не занималась.
– А чем вы занимались?
– Продавала компьютеры, – честно сказала Полина. – Я менеджер, и неплохой.
– И что же заставило вас сменить специальность?
– Кризис. – Полина решила не вдаваться в подробности. – Я… попала под сокращение.
Пауза была совсем небольшой, но Ковальский вскинул на девушку глаза. Выдержать его взгляд оказалось непросто.
– Под сокращение… – протянул хозяин.
– Под сокращение, – твердо проговорила Полина, решив до последнего стоять на своем.
– Да, сейчас это со многими случается, – понимающе кивнул Анжей.
Слава богу, он не собирался выводить ее на чистую воду. Но Полину охватила откуда-то взявшаяся уверенность, что он прекрасно знает: она соврала.
– Вы замужем?
– Нет.
– Живете с родителями?
– Одна. Я снимаю квартиру.
«Такую квартиру, в которую не хотела бы возвращаться».
– И ищете работу экономки с проживанием?
– Я ищу любую работу, – прямо сказала Полина. – Но ваше объявление показалось мне особенно привлекательным.
– Отчего же?
Анжей откинулся на стуле, рука его сама потянулась к цепочке. Полина дала бы палец на отсечение, что на ней висит ключ.
– Вы не требуете опыта работы и рекомендаций, – несмело призналась она. – У меня их нет – значит, я вам подхожу.
– А как насчет всего остального? Вы процитировали только часть моего объявления.
Полина задумалась.
– Я полагаю, – после паузы ответила она, подбирая слова, – что умею управлять домом. У меня был такой опыт. Мне это нравилось. Конечно, все зависит от ваших требований, но мне очень хотелось бы попробовать. Я люблю животных, умею находить общий язык с людьми и надежно храню чужие секреты, если вы это подразумеваете под лояльностью к работодателю.
– Именно это, – подтвердил Ковальский, прищурившись. – Что ж… Теперь ваша очередь спрашивать.
– Сколько человек живет в доме?
– Постоянно – двое: я и мой помощник. Еще есть приходящая повариха и садовник. У него совершенно непроизносимое имя, и мы зовем его Армен. А с Василием вы уже знакомы, он встречал вас на станции.
– Ах, да! – спохватилась Полина. – Я забыла вас поблагодарить! Большое спасибо. У вас потрясающая машина.
– Да, она с характером, – согласился хозяин. – Поверьте, в наше время уже не делают таких автомобилей. А говоря шире – вообще вещей. Все становится обезличенным, унифицируется, спускается с конвейера тысячами, чтобы через пять-десять лет на другом конвейере ехать обратно, уже в утиль. Поэтому я так привязан к старым вещам. А вы – что вы думаете о них?
Полина помолчала. Можно было отшутиться, но она решила ответить серьезно.
– Я их побаиваюсь. Не всех, конечно… Некоторых.
Собеседник понимающе кивнул:
– Так и должно быть. Значит, вы немного понимаете в этом. Нынче люди с таким опрометчивым восторгом относятся к тому, что называют «винтаж», что мне иногда становится страшно за них. Они не понимают, с чем имеют дело. Не осознают, каким могуществом, какой силой могут обладать вещи, особенно – хорошо пожившие, впитавшие вкус времени. Ведь характер прежних владельцев неизбежно накладывает на них свой отпечаток.
Анжей достал из ящика письменного стола трубку, кисет, разложил перед собой и начал неторопливо набивать ее табаком. По комнате разнесся горьковатый запах.
– У меня была перламутровая шкатулка… Прелестная вещица, самое начало семнадцатого века. Я купил ее на аукционе и не сомневался, что сделал хорошее приобретение. Она предназначалась для запонок – их у меня великое множество. Но я так и не смог использовать ее. Крышка у шкатулки была с острым краем, и всякий раз, когда я брал ее в руки, мне казалось, что она пытается меня укусить. Несколько раз я нешуточно ранил пальцы. А когда дело дошло до содранного ногтя, заинтересовался всерьез.
