- Какой хороший выбор! Да! Именно так, забавно, не правда ли? Как вы себя чувствуете?
- Если вы перестанете говорить загадками, мне должно полегчать… наверное… — она тоже попыталась улыбнуться.
- Ну, ну… терпение, только терпение. Мы же с вами никуда пока не торопимся. Пока…
- Опять загадки. А вы умеете выражаться как-нибудь проще? Мы бы с вами хорошо поговорили. Я чувствую, что никакой вы не психолог. Кто вы?
- Я — психолог. Вернее, и психолог. Вы же все разные. И мы бываем разные… А вот, что меня сегодня больше всего интересует — это ваши сны. Вы их уже видели? — он говорил так, будто ей должны были вот-вот показать какие-то особенные сны, а он как бы опоздал на просмотр.
- Нет, ничего я не видела. И будьте добры, не томите. Если есть чего рассказать конкретное — рассказывайте. А если нет… я устала и болит голова, — она качнула головой, как бы подтверждая свои слова. Доктор провёл рукой над рыжими завитушками и она поневоле отшатнулась.
- Ну вот. Теперь не болит. Я ухожу, так как вижу, что пришёл рано. Мы ещё обязательно увидимся, — он улыбнулся ещё раз и вышел из комнаты, оставив её в полном недоумении.
«Кто он, этот Доктор Энелиль? Что он хотел сказать, и почему рано?» — эти вопросы роились пчёлками в голове. Он вышел и унёс головную боль, а взамен оставил чувство, что это знакомство не раз пересечёт её судьбу.
***
А ночью начался кошмар для медперсонала. Кто-то, ровно в полночь, начал отстукивать кнопкой вызова сигнал СОС. Азбука Морзе была слышна не только через гудок вызова, но и самим механическим стуком кнопки. Она эхом стучала в коридоре, будя вместе с гудком больных и сестёр. Побросав журналы мод, дежурные через несколько секунд ворвались в палату.
Она бредила, и в горячке, и как потом рассказывали медсёстры, столпившиеся у её кровати, пела на разных языках. Толпой они пытались ввести ей в вену успокаивающее, но поначалу безрезультатно. Борьба с бушующей пациенткой, по словам главенствующей медсестры, закончилась лишь спустя час после вызова.
По воспоминаниям же Ренаты, всё было совсем не так. Она летала и кружилась над ними всю ночь, мазала затылки зубной пастой, и оглушая госпиталь звоном разбитых мензурок с анализами, перелетала из палаты в палату. Она никому не приносила вреда — только развлекалась, как могла, и смешила других.
Она рассмешила одну старушку до обморочного состояния, летая над головой у какой-то медсестры, и корча пародирующие её рожи. Рената опрокидывала шкафы, пустые койки и закатывала апельсины под одеяла к спящим больным. Перелетая с этажа на этаж, она искала новые забавы.
Интересно, но ей потом рассказывали, что она, не вставая со своей кровати, получила дозу успокаивающего, и благополучно уснула. Правда, как утверждали, Рената при этом бредила с особым цинизмом по отношению к присутствующим. Но в пикантные подробности медсёстры не вдавались… И уж точно, по их словам, не было никаких перелётов. Так что правда всё это было, или плод её фантазии — уже не понять.
Рената же совершенно ясно помнила, что имели место и совсем уж фантастические события. Например, как пылая горячкой, она спустилась в морг и беседовала с тамошними клиентами. Забавно было видеть их удивлённые белые лица. А вот их рассказы потрясли. Переходя от стола к столу веселье медленно исчезало. Рената потихоньку становилась серьёзной. Кое с кем даже всплакнула.
Но и там не всё плохо было. Некоторые были очень даже ничего. Например один милый старичок-турист упавший с верблюда и свернувший себе этим полётом шею. Видя фальшивую скорбь молодой жены, он предвкушал момент, когда ей предстоит увидеть его последнюю волю. Он секретничал с Ренатой и о своих якобы брошенных детях, которых на самом деле любил, и обеспечил тайно. А ещё он признался, что три недели назад, ему поставили неутешительный диагноз. Но неуклюжий верблюд одним взмахом горба предотвратил тщету химиотерапии. Его порция страданий осталась на земле кому-то другому. Вот он и веселится.
На самом деле, как поняла Рената, здесь клиенты строго делились на тех кто успел, и тех кто не успел, или не знал, что надо успеть. Как сказала ей она очень полная немка — jedem das seine. То бишь каждому своё. Ещё она поняла, что страдать перед смертью очень плохой знак.
***
А на рассвете, когда там все угомонились, она вспомнила про свою палату. Вот как вернулась — не помнит. Очнулась утром, вокруг кровати нездоровая суета, народ в халатах, родители. Квазимодо копошится с кучей проводов где-то внизу справа. Но головной боли не было. Не было и неприятных ощущений, скорее наоборот. Как будто она Алисой прошлась по сказке. Квазик (всё-таки на большее он никак не тянул) вылез из под кровати и покачал своим нехорошим лицом:
- Все провода выдернуты с мясом. Вы, госпожа Рената, хорошо потрудились ночью. А ведь это всё — новейшее оборудование, — он попытался выразить своим лицом восхищение проводами. — Куплено совсем недавно в Германии.
Он через плечо посмотрел на отца Ренаты, ища как бы сочувствия:
- А тут, вон оно как вышло…
Феликс Леви правильно понял, что его сочувствие придётся поддержать финансовой инъекцией, и сделал успокаивающий жест. Мол, займись ка ты лучше дочерью. В этот момент отворилась дверь, и Рената отчётливо поняла, почему в тяжёлой атмосфере палаты висело чувство ожидания. Как будто кого-то не хватало. Вошёл он. Голубой халат и оранжевая повязка.
Все сразу засуетились и стали расползаться. Также откланялись и родители, и будучи увлекаемы Квазиком, они удалились. Дождавшись, когда палата опустела, доктор Энелиль приблизился к ней, и вежливо повременив, «вошёл» в зрачки.
- Весёлая ночка была? — он строго усмехнулся, как будто не отходил от неё ни на шаг. — Было познавательно или просто весело, а? Ну, не будем об этом… — он взял её пульс, — сейчас нам предстоит не менее весёлое мероприятие.
Она чувствовала, что от него лучами исходит какое-то странное облако безопасности. Находясь внутри этого поля, было легко довериться этому странному Доктору Энелилю…
А он тем временем, померив пульс произнёс:
- Хочется тебе или нет, а нам вместе придётся сейчас побывать в твоей вчерашней ночке. Только ты должна дать мне согласие, иначе не получится.
- Как это понять… — она была удивлена этими алогизмами, — если придётся, то зачем согласие? А если не соглашусь, то вы один отправитесь?
Он засмеялся:
- Сам себя я вряд ли смогу загипнотизировать. А без твоего согласия ты навредишь только себе. Как бы тебе это объяснить…
- А вы попробуйте…
- Имея даже единственный путь, человеку всегда легче, если он представляет перед собой выбор. Мы рождены существами свободными и нам так легче. Хотя бы думать, что свобода выбора у нас есть…
Он снял зачем-то оранжевую повязку и убрал её в карман:
- Итак, ты готова?
- В смысле, согласна… — полупрошептала она глядя в его бездонные глаза и психолог кивнул.
***
То, что произошло дальше, она потом вспоминала многие годы. Она повторила, шаг за шагом, все подвиги той ночи. Разница была только в том, что она видела себя как бы со стороны. Кроме того, она слушала подсказки Доктора Энелиля, куда ей смотреть, и на что обращать внимание.
Оказалось, что она там была не одна. Присутствие кого-то ещё, не Энелиля, было очевидным. Этот кто-то тенью следовал перед ней, и тихонько направлял Ренату, как бы подсказывая куда лететь. Разговаривала же она с теми ночными персонажами уже по своей воле. Она поняла, что эта экскурсия была не простой. Ей был преподнесён урок, но какой, она пока только гадала.
Доктор Энелиль был рядом, и ей было от этого спокойно и легко. А ещё она видела много знаков, которые не замечала раньше. Ей казалось теперь, что как будто все стены в госпитале рельефно покрыты какими-то иероглифами. Занятно. Среди них она видела и латинские надписи, и надписи на её родном английском языке. Но увы, смысла она не видела. Иногда это нагромождение букв пыталось в её мозгу склеится в какое-то слово, но в последний момент ниточка обрывалась, и она оставалась с красивой абра-кодаброй.
Психолог не пытался интерпретировать знаки, хотя, судя по его репликам, он их тоже видел. Своим спокойным голосом, он как бы показывал ей не только на что обращать внимание, но и что он рядом. Он здесь, и она в безопасности.
Когда одна Рената с хохотом катала апельсины, другая Рената с удивлением видела, что больные укрыты не простыми одеялами. Все они оказались цветными, расшитыми какими-то узорами покрывалами. В узоры были вкраплены слова из мерцающих букв. Многие орнаменты были составлены из фруктов и цветов.
В эпизоде со старушкой, она вдруг увидела, что на медсестре была надета роскошная венецианская маска, украшенная золотом и перьями. Эта смеющаяся маска была покрыта серебряными и чёрными знаками, причём многие изображали грусть. А старушка смеялась над тем, как смешно не совпадали гримасы Ренаты с маской медсестры.
