Настроение Гилберта как нельзя более соответствовало разгулу стихии — внутри у него также разразилась гроза, потрясшая до основания все его жизненные устои. Однако ничто в его внешнем облике не свидетельствовало о переживаемых им мучениях. Он брился, и лицо его отражалось в зеркале, напоминая застывшую, словно высеченную из камня, маску.
Затем он послал своего слугу за такси. Гроза уже прошла над Лондоном, и когда он вышел на улицу, вымытую дождем, до его слуха донеслись лишь отдаленные глухие раскаты грома. По небу мчались разрозненные клочья туч, словно пытаясь догнать основные силы, уже ушедшие за город.
У дома № 274 на Портленд-Сквер он остановил машину и нерешительно вышел… Перед ним стояла весьма неприятная задача, в равной мере неприятная также и его будущей теще. Ему хотелось как можно скорее развеять подозрение, закравшееся в душу после намеков Лесли.
В гостиной Гилберт оказался единственным гостем. Он взглянул на часы.
— По-видимому, я пришел несколько рано, Кол? — спросил он слугу.
— Пожалуй, — ответил слуга. — Но я доложу мисс Каткарт о вашем приходе.
Гилберт согласно кивнул головой, затем подошел к окну и задумчиво стал глядеть на мокрый асфальт улицы. В течение пяти минут он стоял у окна, погруженный в свои безрадостные мысли. Услышав скрип двери, он быстро обернулся и поздоровался с вошедшей в комнату девушкой.
Эдит Каткарт была одной из красивейших женщин Лондона, хотя слово «женщина» звучало слишком солидно применительно к такой юной девушке, лишь недавно закончившей среднюю школу.
Ее глубокие серые глаза, обладавшие большой притягательной силой, в то же время удерживали на почтительном расстоянии ее поклонников, склонных к излишней настойчивости в процессе ухаживания. Ее ротик был выразителен и нежен, нос слегка вздернут. Темные, почти черные волосы крупными локонами ложились на лоб. На ней было простое вечернее платье из темно-зеленого атласа и очень немного драгоценностей.
Он быстро подошел к ней и взял за руку.
Она медленно подняла длинные ресницы.
— Ты сегодня прелестна, Эдит, — сказал он чуть слышно.
Она мягко высвободила руку и улыбнулась.
— Ты остался доволен дерби? — спросила она.
— Было очень интересно, — сказал он. — Странно, что я до сих пор никогда не посещал эти зрелища.
— Но ведь день выдался дождливый… Тебя, наверное, захватила гроза в дороге? В городе было ужасно…
Эдит говорила несколько торопливо. Глядя со стороны, можно было подумать, что она хочет быть со своим женихом на дружеской ноге и в то же время испытывает в его обществе легкое стеснение.
Гилберт уже давно отметил существование этой особенности поведения своей невесты. Вначале он пытался убедить себя в том, что подобные особенности входят в неписаные правила игры, но не всегда мог найти аргументы, объясняющие такое поведение девушки. Она была очень молода, можно сказать, ребенок. Этот чудесный бутон все еще не расцвел, и над их помолвкой тяготели условности этикета…
…Они познакомились на балу. Как того требуют светские правила, он был представлен ее матери, и она пригласила его посещать их дом. Он несколько раз встречался с Эдит в обществе, танцевал с нею и совершал в ее обществе прогулки по реке. Он возил их с матерью на автомобиле в Аскот. Одним словом, знакомство их развивалось обычным для людей его круга образом. И все же чего-то во всем этом не доставало… В том, что их помолвка носила такой чопорный и холодный характер, он винил себя. Он был слишком романтичен для того, чтобы примириться с такой помолвкой, но ее умоляющие глаза удерживали его на том же расстоянии, что и всех остальных мужчин. Он чувствовал, что их разделяла пропасть даже тогда, когда он сделал ей предложение, а она в ответ прошептала чуть слышное «да». После чего, подставив ему щеку для поцелуя, она, будто плененная птица, ищущая свободы, вырвалась из его объятий и убежала прочь.
Гилберт любил ее искренне и страстно, со всей силой своей романтической и пылкой натуры.
…Он снова взял ее руку в свою, но тут в комнату вошла миссис Каткарт и девушка, густо покраснев, высвободила руку.
Миссис Каткарт была высокой женщиной, не утратившей своей красоты несмотря на зрелые годы, хотя безжалостная разрушительная сила прожитых лет заставляла ее прибегать к изощренным средствам борьбы с неумолимым временем.
Миссис Каткарт подошла к молодому человеку и протянула ему руку в тонкой перчатке.
— Вы сегодня пришли несколько раньше, чем обычно, — заметила она с улыбкой.
— Я хотел бы переговорить с вами, — начал он, смущаясь.
Эдит внимательно смотрела на него.
— Со мной? — лукаво переспросила миссис Каткарт. — А вы не оговорились?
— Да, я желал бы переговорить именно с вами, — повторил он. — И мне кажется, в моем желании нет ничего необычайного.
Она улыбнулась.
— Вам не надо заботиться о приготовлениях к свадьбе. Предоставьте все мне. И вы увидите — у вас не будет оснований быть недовольным мною…
— Не об этом, мне хотелось бы поговорить с вами, — быстро произнес Гилберт, но затем запнулся. Ему хотелось, чтобы она осознала всю серьезность создавшегося положения, и в то же время он боялся сказать ей обо всем. Как выразить свои опасения этой женщине, всегда бывшей к нему столь внимательной, не раз заявлявшей ему, что его богатство и его виды на будущую карьеру являются основными препятствиями тому, чтобы брак с ее дочерью мог быть назван браком по любви в полном смысле этого слова?
— Я бы предпочла, чтобы вы были бедны, — сказала она. — Мне кажется, что в богатстве таится большая опасность для молодых людей…
Эту фразу она говорила ему неоднократно, и все же оказалось достаточно одного слова Лесли, чтобы Гилберт теперь стал подозревать ее в неискренности. Он вспомнил о том, что их помолвка состоялась благодаря усилиям миссис Каткарт, более того, предубежденный человек мог бы высказать предположение, что она буквально заставила свою дочь броситься ему на шею. И, глядя теперь на эту пожилую элегантную женщину, он ловил себя на мысли, что подозрения Лесли, возможно, небезосновательны. В то же время ему было стыдно за эти тягостные сомнения в чистосердечности их отношений к нему…
— Если бы вы мне уделили пятнадцать минут времени… — Гилберт запнулся. Он хотел сказать: «До обеда», а вместо этого сказал: «После обеда», полагая, что тогда ничто не помешает их беседе.
— С удовольствием, — ответила леди. — Любопытно, что вы сообщите мне? Поведаете о нескольких грешках молодости?
Гилберт отрицательно покачал головой.
— Ни о чем подобном я рассказывать не собирался, — сказал он.
— Итак, после обеда мы побеседуем, — подтвердила она. — Сегодня вечером мне предстоит принять массу людей, и я не знаю, как я справлюсь со всем этим. Вы, женихи, — она шутливо похлопала его веером по плечу, — не имеете понятия о том, сколько хлопот вы вносите в дом своих будущих родственников!
Эдит все так же неподвижно стояла в некотором отдалении от Гилберта. Она с любопытством наблюдала за происходящим, но ничем не проявляла своей реакции. Гилберт неоднократно с удивлением замечал странное воздействие миссис Каткарт на свою дочь. Появление матери отодвигало дочь в тень; казалось, на сцене появляется новая актриса, а все те, кто до ее появления играли какие-либо роли, тут же уходили за кулисы.
— Сегодня к нам явится немало приятных людей, — продолжала миссис Каткарт, бросив взгляд на листок бумаги со списком гостей. — Кое-кто из них не знаком с вами, и я бы хотела представить вас. Я убеждена в том, что вы понравитесь, к примеру, милейшему доктору Беркли Сеймуру…
Сдавленный стон вырвался из уст Гилберта, но он тут же снова овладел собой. Девушка изумленно взглянула на него.
— Что с вами? — осведомилась миссис Каткарт.
— Ничего, — ответил Гилберт. — Вы, кажется, хотели перечислить ваших гостей…
— Я хотела сказать, что вам следует познакомиться с доктором Беркли Сеймуром. Он очаровательный человек. Вы ведь не знакомы с ним?
Гилберт отрицательно покачал головой.
— Ну что ж, мы это наверстаем, — сказала миссис Каткарт. — Он очень дружен со мной… Он до сих пор практикует в Лидсе, хотя давно уже мог бы управлять клиникой на Херли-стрит. Впрочем, поступки мужчин всегда так непонятны… Затем к нам придут… — Она назвала ряд имен, из которых некоторые Гилберт слышал впервые.
— Который час? — неожиданно спросила она.
Гилберт взглянул на часы.
— Без четверти восемь.
— О, мне пора! Поговорим после обеда.
У двери она на мгновение задержалась.
— Может, вы решили изменить свои планы? — спросила она.
К Гилберту вернулось обычное спокойствие.
— Простите, какие планы вы имеете в виду? — спросил он.
— Ну, ваше намерение провести медовый месяц в городе, — ответила она.
— Я полагаю, что Гилберт сам решит этот вопрос, — вдруг заговорила девушка. Это были первые ее слова в присутствии матери. Та бросила на нее быстрый взгляд.
