— Да.
— А не лучше ли в вашем положении не знать ничего лишнего? Хотя бы ради собственного спокойствия.
— Я не страдаю ни мнительностью, ни неврастенией.
— Что ж, не смею отказать в такой деликатной просьбе: через некоторое время мой дом сгорит до фундамента и никто в мире не сможет доказать, что он не стоил таких денег. А я получу соответствующую страховку. И мы натянем нос вашему Дугласу!
— Значит, вы уверены, что я на вас не донесу?
— Уверен, мы с вами одного поля ягода. Садитесь за стол и оформляйте страховой полис.
Дуглас во время воспроизведения этого разговора с Гвалдмахером раскачивался как буддист в молитве, смакуя про себя каждое слово, у меня же заледенела спина и я покрылся липким отвратительным потом. Не оставалось никаких сомнений: меня провели самым примитивным образом, приблизительно так, как мой папаша того кретина, которому загнал тромбон.
— Что скажете, Дик? — Дуглас выключил диктофон, — у вас есть что сказать или вы уже все выложили мистеру Гвалдмахеру? Деньги при вас?
— Я их спрятал дома. — Не было никакого смысла отпираться, ведь доказательства моего служебного преступления были в руках Дугласа.
— Вы знаете, сколько вам вкатит любой судья?
— Лет пять.
— Правильно, — ласково улыбнулся Дуглас. — Скажите, Дик, неужели вам никогда не приходило в голову, что наступит время и я вас проверю?
— Приходило поначалу. Потом мне показалось, что вы мне абсолютно доверяете.
— Великое заблуждение. Гвалдмахер служит у меня уже двенадцать лет и является той самой лакмусовой бумажкой для определения честности и порядочности моих сотрудников. Из двадцати агентов по страхованию вы оказались самым смышленым, но и попались вы один. Пройди вы это испытание, я сделал бы вас через полгода директором филиала.
— Значит, остальные уже знали про Гвалдмахера?
— Знали, но никто из них вам не проболтался. Они дорожат своей работой в отличие от вас. Мошенники нам не нужны. У вас есть сбережения в банке?
— Да, пятнадцать тысяч.
— Я проверил по своим каналам, на этот раз вы меня не обманываете. Я не подам на вас в суд, но вы немедленно принесете мне десять тысяч Гвалдмахера и пятнадцать ваших. Тогда я вас просто выгоню.
— Но это же грабеж, — неуверенно вставил я, имея ввиду свои пятнадцать тысяч.
— Грабеж? — рассмеялся Дуглас, — когда вы получите срок, деньги все равно конфискуют. Статья о взяточничестве предусматривает конфискацию имущества и счетов. Мое предложение дает вам надежду выжить. Логично?
— Логично, — ответил я потухшим голосом, радуясь в то же время, что тюрьма меня все же минует.
— Тогда поторопитесь, я жду вас ровно два часа. Если вы задержитесь на одну минуту, я немедленно звоню комиссару полиции.
Я принес деньги через час. Дуглас ни в чем не уступал гонконгской мафии: одну бумажку в сто долларов он протянул мне обратно.
— На расходы, Дик, пока устроитесь. И то, не в нашем городе. Это обязательное условие. Диктофон возьмите в подарок. Вдруг пригодится…
Таким образом, через неделю я оказался за триста миль в городе, где меня никто не знал. Какая-то мелочь, долларов триста, у меня была припрятана дома, две тысячи я взял за машину; таким образом я протянул почти два месяца, пока не наступил день, когда я с десятью центами в кармане стоял на перекрестке двух улиц у перехода, не зная, в какую сторону податься, куда и зачем идти. Сознаюсь, что за это время я и не пытался найти работу, мне чертовски надоело жить по установленному графику и каждое утро преданно заглядывать в глаза начальнику. Несмотря на неглаженные брюки и слегка потертый пиджак, я все еще имел довольно приличный вид. Во всяком случае, иногда на меня оглядывались на улице красивые ухоженные женщины. А это главный показатель, что ты еще в форме. Но я прекрасно знал, что через месяц я превращусь в уличного бродягу, во всяком случае внешне, и на меня никто не посмотрит, разве что полицейский. Да и теперь, если бы я клюнул на какой-нибудь взгляд и попытался завязать отношения с проходящей женщиной, она бы сразу окликнула блюстителя порядка, потому что мой костюм никак не выдавал меня за обеспеченного человека их круга, а богатые чуют это за версту.
У меня даже возникла мысль податься снова в наемники, несмотря на мое отвращение к войне. Ну, положим, меня убьют, кому это принесет печаль или боль? Никому. А если я стану калекой? Пока я решал, в какую сторону двину сегодня в поисках счастья, около меня остановился роскошный «Крайслер». За рулем сидел элегантный мужчина лет пятидесяти в солнцезащитных очках с небольшим затемнением, в ослепительно белом костюме; в бледно-розовом галстуке сверкала бриллиантовая булавка. Он сидел ровно, без напряжения, и я сразу оценил, что он регулярно занимается спортом и у него прекрасно оформлены мышцы спины. Профиль джентльмена был немного тяжеловат, особенно в нижней своей части, но это придавало ему еще большую значительность, как и положено человеку с доходом не меньше полумиллиона в год, если не больше. У меня тоже чутье на таких. Пусть, что ни говорят про деньги, а они здорово определяют манеру поведения.
Расскажу про одного типа в игорном доме. Он зашел туда на полусогнутых, пугливо оглядываясь по сторонам, боясь, чтобы его не выперли, потому что у него денег было еще меньше, чем у меня. Он начал делать ставки с десяти долларов, потому что они были единственными. И что вы думаете, этому типу так везло, что через час он унес с собой пять тысяч. Вы бы видели, как он шел обратно: это уже шел не человек, а живой монумент, столько в нем было достоинства. При выходе швейцар подал ему пальто и этот прохиндей отвалил ему пятьдесят долларов! И лицо его в тот момент напоминало лицо полководца или южноамериканского диктатора.
Джентльмен за рулем «Крайслера» был не просто богат, он был фантастически богат. Он посмотрел в мою сторону более внимательно, чем это бывает при случайном взгляде, потом потянулся всем телом и открыл дверцу машины с моей стороны, приглашая жестом сесть рядом. Я уже сделал шаг навстречу машине, когда вдруг решил, что этот надменный джентльмен педераст. С другой стороны, вряд ли педераста привлекла бы моя фигура и метровые плечи. Ведь любой из них сразу бы понял, что ошибись он в отношении меня и я сделаю из него маленького зелененького инопланетянина. Тогда я уже более решительно шагнул к машине.
— Садитесь, — приказал владелец машины, но тон был не обидный, а располагающий.
Не раздумывая больше, я просунулся в машину, ожидая, чем это все закончится.
— Вы никуда не спешите?
— Нет, — ответил я как можно более непринужденно.
— Не возражаете, если мы подъедем в загородный ресторан к папаше Гленну? У него чудно готовят оленину и в это время почти никого не бывает. Очень удобное место для разговора.
Я один раз был у этого отвратительного владельца ресторана «Верхние пруды», оставив десять долларов только за обед с небольшим количеством спиртного. Притом Гленн смотрел на меня подозрительно, будто я пришел к нему без денег и явно попытаюсь улизнуть не заплатив. Теперь же, завидев нас с мистером, имени которого я не удосужился спросить, а он не проявил желания представиться, Гленн едва не согнулся вдвое. Поскольку подобное почтительное отношение я никак не мог отнести на свой счет, то лишний раз утвердился в своем предположении относительно своего нового знакомого. Нам отвели столик на веранде у самой воды. Обзор был сказочно красивым: в пруду плавали черные лебеди, изредка покусывая листья лилий и изгибая свои выгнутые колесом шеи, солнце вызолотило воду в центре пруда, оставив у спускающихся к воде деревьев антикварную паутину тени.
— Не правда ли, здесь достаточно уютно для приватного разговора, мистер…
— Меня зовут Дик Мэйсон.
— Так вот, Дик Мэйсон, я проезжал мимо и обратил на вас внимание. Вас трудно не заметить: с таким ростом, фигурой и, простите, физиономией, вы должны жить в Голливуде, оставив на память потомкам отпечаток пятки, как это делают все звезды. Вы же явно размышляли, где сегодня пообедать, вернее не где, а на что. Я угадал? Вас не оскорбляет моя прямота?
— Нет, впрочем, большого удовольствия тоже не доставляет. И еще, мне кажется, мистер…
— Тернер. Арнольд Тернер. Что же вам кажется?
— Мне кажется, мистер Тернер, я даже уверен, что вы меня видите не в первый раз.
Невозможно толком объяснить, почему я так сказал. Может потому, что за свою сумбурную и рискованную жизнь приобрел собачье чутье на людей, их слова, жесты, а особенно на интонации голоса. Тернер не смог скрыть своего удивления, на мгновение замялся, потом открыто рассмеялся и сразу оказался на редкость привлекательным мужчиной, ну прямо кандидат в президенты с рекламного предвыборного плаката.
— Вы меня приятно удивляете, Дик. Можно я стану вас называть просто Дик? Действительно, я вас вижу второй раз. Впервые это произошло в прошлый понедельник, то есть ровно неделю назад, в сквере около мэрии. Вы сидели на скамейке и разглядывали собственные туфли, будто они сделаны из чистого золота.
