Они ушли в сторону и сели прямо на траву под яблоней, спасаясь от солнца. Николай расстегнул куртку — даже ранение не истощило его мощную мускулистую фигуру. Он показал шрамы на руке и груди, уже крепко стянутые кожей, но еще красные и вызвавшие у Мити дрожь. Но сам Коля был счастлив: вчера ему сняли повязки и пообещали скоро выписать.
— На фронт, Митяй, на фронт поскорее хочу. Ребятам моим там сейчас тяжко приходится. Эх, газеты хоть не читай!
Он извлек из кармана пижамы сложенный и потертый листок «Губернских ведомостей».
— Смотри-ка, чего пишут… «Армия Брусилова перешла в наступление. Особая армия встретила на Ковельском направлении чрезвычайно упорное сопротивление немцев, успевших подвести подкрепление и массу артиллерии». Еще у немцев было громадное количество самолетов, летавших эскадрильями по 20 и больше аппаратов. Время же взятия Ковеля упущено! «…Восьмая армия билась отлично у деревни Кошель…» Это же моя армия, Митя. Любимая Брусиловская! И мы за нашим генералом — хоть в пекло. Знаешь, какой это человек, Алексей Алексеич! Чисто Суворов! Отец солдату. Но и строг… Я ведь начинал с ребятами это дело — прорыв на Луцк, там, на Волыни, и ранили. А теперь они без меня под Кошелем девять тысяч пленных взяли да 46 орудий!
Митя взял у него газету. Вчерашняя. Просмотрел и на секунду прикрыл глаза, увидев заметку: «Следствие об убийстве Калугиной продолжается. Покончила собой одна из свидетельниц…» Протянул газету Николаю:
— Прочти.
— А-а, я читал. И раньше читал, как пьяный негодяй зарезал барышню… Да, тут в городе тоже дела невеселые.
— Я знал обеих девушек, — мрачно сказал Дмитрий. — Вторую, что собой покончила, особенно хорошо. И видел, как это было. Я тебе сейчас расскажу, послушай внимательно. Тут есть неясности. А я — юрист, будущий, конечно, но все же… Хочу разобраться. Ты разведчик. Может, вместе сообразим, что к чему.
… Для себя Дмитрий связал безоговорочно две смерти — Зины Калугиной и Жени. Не так, как дядя: Женя, в сильном потрясении от увиденного, убивает себя! Нет, он представлял все более сложно и более переплетено, но сказать об этом Викентию Павловичу постеснялся. Ну, о чем бы шла речь: один сомнительный разговор и ссора между молодыми людьми? Опытный сыщик высмеял бы его. А вот Коле он расскажет о своих домыслах и начнет с убийства Зины… Он достал принесенную с собой газету:
— Я прочту тебе заметку, хотя ты говоришь, что читал ее. Но все же, так лучше. Вот две недели тому. — Митя сглотнул комок, начал медленно. — «Вчера, в два часа дня в помещении отдела статистики Южной железной дороги конторщик Михаил Усов кухонным ножом нанес смертельную рану Зинаиде Калугиной. В этот день он пришел угрюмый, ушел на некоторое время, воротился выпивший. Как признался — пил водку. Вернувшись, вскоре направился к столу З.К., схватил ее за руку и вонзил нож в спину. Она упала замертво, а он еще несколько раз ударил по рукоятке торчащего из спины ножа. Сослуживцы его схватили, вызвали полицию… Калугина была веселая, очень красивая девушка, Усов — замкнутый, молчаливый, недалекий…»
От таких подробностей обыкновенного читателя в дрожь бросит. А Женя… Женя все это видела! Дмитрий вспомнил то вечернее чаепитие, когда Зиночка Калугина впервые упомянула о поручике. В тот вечер они засиделись допоздна, и Женя сама попросила проводить Зину — на улице уже стемнело. Ему приятно было идти с хорошенькой девушкой, они не торопились, и Зиночка по обыкновению говорила без умолку. Он пропустил тогда одну ее фразу мимо внимания, но в памяти она осталась, и сейчас — нет, не сейчас, чуть раньше, он ее вспомнил, и теперь пересказал Николаю. А говорила Зина тогда вот что: «Ах, Митя, вам Женечка нравится, я же вижу? Ну признайтесь, влюбились?» Ответа она не ждала, весело смеялась: «Но не только вам, я вас уже предупредила. Вы такой милый, однако тот поручик невероятно обаятелен. У нас в отделе он уже всех очаровал. С первого же раза. Пришел по делу из военной таможни — и все! Бывают же такие приятные люди. Даже наш недоумок Усов, который на всех ворчит — кроме меня, конечно! — и тот прямо влюбился в него, ходит следом хвостиком. И поручик его привечает, такой у него характер доброжелательный?»
Митя тогда сказал ей с некоторой досадой: «Да вы сами-то в него уж не влюбились? Так расписываете…» Девушка лукаво заглянула ему в лицо: «А хоть и так? В него влюбиться немудрено. Да только он объект себе уже выбрал, предупреждаю еще раз…»
И еще вспомнил Дмитрий один момент, о котором умолчал, не стал говорить дяде. Побоялся, что тот посмеется над ним, скажет: «Ты, братец, за уши тащишь любую случайность к своим умозаключениям фантастическим…» Но Коле он решил рассказать все, даже вроде бы ерунду. Сам-то он все больше верил, что не случайностью то было… В день гибели Зины он видел убийцу Усова. Потом, сопоставив время, он понял, что видел его где-то за час до трагедии. И не одного. Впрочем, в тот день Митя даже и не знал, что высокий парень и есть тот самый Усов, о котором так смешливо рассказывала ему Зиночка. Когда, после убийства, его снимки появились в газетах, лишь тогда он это понял. А в тот день обратил внимание на неуклюжую фигуру лишь потому, что рядом с ним был стройный красавец Александр Реутов.
Однокурсник, с которым Дмитрий особенно дружил, получил письмо из дому. Старший брат его погиб на фронте, и мать умоляла младшего приехать поддержать ее в такой тяжкий час. Он уехал к ней в маленький уездный город Тульской губернии. В тот день Митя, проводив товарища на поезд, шел через вокзальную площадь нарочито медленно, поглядывая на массивное серое здание управления железной дороги. Он знал, что в это время у Жени, работающей там, обеденный перерыв, и надеялся: вдруг она выйдет навстречу. Случайно, конечно. Последнее время он только на такие случайные встречи и уповал. Право, ведь неудобно заходить в дом к девушке, у которой есть официальный жених. Ничего не оставалось, как надеяться на случай, или, вот так — этот случай планировать.
«А ведь она тоже рада таким неожиданным встречам», — думал Дмитрий, проходя мимо управления и не отводя глаз от массивных резных дверей и высокого крыльца. Двери постоянно распахивались: туда и оттуда шли люди, в основном барышни, реже мужчины. Жени не было. Нехотя он свернул в боковую улицу, и вот тогда и увидал знакомую фигуру поручика и его высокого угрюмого спутника. Они шли по другой стороне улицы, параллельно. Высокий размахивал руками, говорил что-то зло и обиженно и постоянно заглядывал в лицо Реутову, словно ждал ответа. Поручик же бросал короткие реплики, вызывая еще большую жестикуляцию у собеседника. Вот они перешли дорогу, и Дмитрий замедлил ход, чтоб его не заметили, — зашагали впереди него и свернули в переулок. Когда он, чуть позже, приблизился к этому переулку, то увидел, как двое опускаются по ступенькам в подвальчик с вывеской «Трактир»…
Кожевников, слушая товарища, лежал на траве, подложив под голову ладони. Но теперь сел, удивленно моргнув:
— Это что же выходит? За час до убийства он идет в трактир с этим поручиком. Что в трактирах делают, мы-то знаем! Да и в газете написано: вернулся пьяный и прямо к девушке с ножом! Это сразу после того разговора. Так о чем же они гутарили? Интересное дело…
— И знаешь, Коля, мне кажется, Женя что-то об этом знала. На кладбище она хотела о чем-то крикнуть, вырывалась, да он ее крепко держал.
— Женя — это вторая девушка, да? — спросил Николай. — Ты к ней какое имел отношение? Расскажи…
Мысленно, заранее, этот рассказ Митя уже выстроил и не раз пересказывал. Потому и говорил четко, обращая внимание на любую подробность, вплоть до того, какое выражение на лицах было у поручика и девушки в роковой момент… Помолчали немного.
— Значит так, — сказал Николай. — Два момента неясны. Ты говоришь, была газета?
— Да, Женя держала в руках газету и… выронила ее, падая.
— Но зачем ей газета? Не обмахивалась же она ею за минуту до выстрела!
— Ты понимаешь, — Митя заговорил взволновано, — я ведь тоже об этом думал. Газету унес с собой. Причем, не специально! Так, машинально сунул в карман, забыл о ней. Только утром второго дня надевал тужурку и увидел. Просмотрел от первой до последней строчки, наизусть все вызубрил. И — ничего! Обычная газета, наши городские ведомости того же дня выпуска. Есть там какие-то царапины, вроде ногтем почеркано. Я и так, и эдак прикидывал — ну, никакого отношения ни к кому. Просто хроника разных происшествий по стране. Какой-то бродяга, в другом городе, далеко отсюда… Нет, никакого отношения!
Но Кожевников недоверчиво помотал головой.
— Не горячись, Митяй, две головы лучше одной. Принеси мне завтра газетку, вместе посмотрим… Ну а второй неясный момент? Сам уже смекнул, какой?
— Смекнул. Пуля в стене рядом с поручиком.
Дмитрий помрачнел, а Николай наоборот весело присвистнул:
