Управляющим банком оказался англичанин по имени Квинтон. Руки у него были коротковаты для пиджака, а светлые волосы до того тонкие, что казалось, их нет вовсе. Курносый нос в россыпи веснушек и улыбка молодого бульдога. Познакомившись с ним, я невольно представил себе сурового папашу Квинтона с длинной линейкой в руке, заставлявшего сына зубрить немецкий. Учитель, надо думать, из него был отличный, потому что молодой мистер Квинтон говорил на превосходном немецком, разбавляя речь эмоциональными междометиями, точно декламируя «Гибель Магдебурга» Гете.
Квинтон провел меня к себе в кабинет. Там на стене висела крикетная бита и несколько снимков команд. Под потолком медленно крутился вентилятор, гоняя горячий воздух. За окном открывался великолепный вид на Магометанское кладбище и Средиземное море за ним. Часы на башне невдалеке пробили час, и муэдзин с мечети по другую сторону Хауэрд-стрит призвал правоверных на молитву. Да, далековато меня занесло от Берлина.
Управляющий вскрыл конверты ножом — надеюсь, для разрезания бумаги — в форме маленького ятагана.
— Правда, что евреям в Германии не разрешается исполнять Бетховена и Моцарта? — поинтересовался он.
— Музыку этих композиторов им запрещено исполнять на еврейских концертах, — ответил я. — Но не просите меня, мистер Квинтон, объяснить почему, я не в состоянии. По-моему, вся наша страна попросту рехнулась.
— А вы бы попробовали пожить тут! Евреи и арабы готовы глотки друг другу перегрызть. А мы — посередке. Ситуация невыносимая. Евреи ненавидят британцев, потому что те не позволяют, чтобы все желающие приезжали на жительство в Палестину. А арабы ненавидят нас, потому что мы вообще разрешаем евреям приезжать сюда. В данный момент нам везет: друг друга они ненавидят сильнее, чем нас. Но в один прекрасный день вся страна ринется на англичан, нам придется уехать, и тут станет еще хуже. Попомните мои слова, герр Гюнтер.
За разговором Квинтон читал письма и сортировал бумаги: какие-то листы были чистыми, но с подписью. Наконец он принялся объяснять, что делает:
— Это письма-аккредитации. И образцы подписей для новых банковских счетов. Один из них станет общим счетом для вас и доктора Зикса. Все верно?
Я нахмурился: мне не особенно нравилась идея делить что-то с начальником отдела по еврейскому вопросу в СД.
— Ну, не знаю…
— С этого счета вы должны снять деньги для аренды собственности тут, в Яффе, — сказал он. — А также свой гонорар и на расходы. Остаток будет выплачен доктору Зиксу по предъявлении банковской книжки, которую я дам вам для передачи ему, и паспорта. Пожалуйста, объясните ему все как следует. Банк настаивает, чтобы владелец банковской книжки имел при себе также и паспорт. Только тогда ему будут выданы деньги. Это ясно?
Я кивнул.
— А можно взглянуть на ваш, герр Гюнтер?
Я протянул ему паспорт.
— Снять офис в Яффе вам поможет Соломон Рабинович, — заметил он, пролистывая мой документ и переписывая номер, — польский еврей, но человек разумный и очень предприимчивый. Такого больше в этой безумной стране и не найдешь. У него контора на улице Монтефиоре в Тель-Авиве, примерно в полумиле отсюда. Я дам вам его адрес. Само собой, в арабском квартале ваш клиент не захочет снимать помещение. Это означало бы напрашиваться на неприятности.
Он вернул мне паспорт и кивнул на сундучок Бегельмана:
— Как я понимаю, это ценности вашего клиента, которые он желает хранить в нашем сейфе в ожидании его прибытия в страну?
Я опять кивнул.
— В одном из этих писем дается опись содержимого сундука, — сказал он. — Желаете проверить ценности по описи, прежде чем передавать нам?
— Нет.
Обойдя стол, Квинтон забрал сундучок.
— Господи, а тяжеленный! Подождите тут, пожалуйста, я распоряжусь выписать для вас банковскую книжку. Желаете чаю? Лимонада, может быть?
— Чаю, — попросил я. — Чай будет очень кстати.
Завершив дела в банке, я отправился в отель. Оказалось, что Хаген и Эйхман уже ушли. Так что, приняв прохладную ванну, я поехал в Тель-Авив, встретился с Рабиновичем и попросил его подыскать подходящее помещение для Пауля Бегельмана.
Своих спутников из СД я увидел только за завтраком на следующее утро. Слегка помятые, они спустились, жаждая выпить черного кофе. Накануне они устроили себе разгульную ночку в клубе где-то в старом городе.
— Перебрали араки, — прошептал Эйхман. — Это местная выпивка такая. Виноградное вино со вкусом конопли. Старайся не пить, если удастся.
Улыбнувшись, я закурил и отогнал дым, заметив, что его замутило.
— Сумели связаться с Рейхертом?
— Да. Он тоже был с нами вчера. Но с Полкесом — нет. Так что он может появиться тут, разыскивая нас. Ты не возражаешь встретиться с ним буквально на несколько минут и объяснить ситуацию?
— Какую ситуацию?
— Что планы у нас переменились. Мы все-таки не сумеем сюда вернуться. Рейхерт думает, что нам вряд ли повезет и в Каире получить визу.
— Сожалею, — вздохнул я. Хотя вовсе не сожалел.
— Передай ему, что мы уехали в Каир, — продолжил Эйхман, — и остановимся там в отеле «Националь». Попроси, пусть приедет к нам на встречу.
— Ну, не знаю, — протянул я. — Неохота мне ввязываться в ваши дела.
— Но ты же немец, — настаивал он. — Значит, уже ввязался, желаешь ты того или нет.
— Да, но вы нацисты, а я нет.
Эйхман оторопел:
— Как это — работаешь на СД и не нацист?
— Таков уж он, забавный старый мир. Только не говори никому.
— Послушай, пожалуйста, встреться с ним, хотя бы из любезности. Я могу, конечно, оставить для него письмо, но будет выглядеть приличнее, если ты поговоришь с ним лично.
— Кто он вообще, этот Файвеля Полкес? — осведомился я.
— Палестинский еврей, работает на «Хагану».
— А «Хагана» — это что?
Эйхман утомленно улыбнулся. Он сидел бледный и обильно потел. Мне было его почти жалко.
— Не очень-то много ты знаешь про эту страну, верно?
— Хватило, чтобы получить тридцатидневную визу, — съязвил я.
— «Хагана» — это подпольная военная организация евреев и разведслужба.
— То есть ты имеешь в виду — террористическая организация?
— Ну, можно сказать и так.
— Ладно. Я встречусь с ним. Из любезности. Но мне нужно знать все. Владея лишь обрывками информации, с подонками-убийцами я встречаться не стану.
Эйхман колебался. Я знал, он мне не доверяет. Но то ли у него было такое глубокое похмелье, что ему было уже наплевать на все, то ли он наконец понял, что иного выбора, как только играть со мной честно, у него нет.
— «Хагана» хочет, чтобы мы поставляли оружие для борьбы с англичанами тут, в Палестине, — ответил он. — А если СД продолжит способствовать эмиграции евреев из Германии, они также предлагают снабжать нас информацией о войсках англичан и передвижениях их флота в Восточном Средиземноморье.
— Евреи помогают своим же гонителям? — расхохотался я. — Но это ж абсурд! — Эйхман не смеялся. — Ведь правда?
— Все не так, — возразил Эйхман. — СД уже финансировала несколько тренировочных лагерей для сионистов в Германии. Там молодые евреи будут обучаться вести сельское хозяйство, это им понадобится, чтобы стать фермерами на палестинской земле. А «Хагана», финансируемая национал-социалистами, всего лишь один из возможных вариантов нашей политики. И это одна из причин, почему я приехал сюда. Оценить точно, какова численность людей в «Хагане», «Иргуне» и других еврейских добровольческих группировках. Слушай, я понимаю, трудно поверить, но дело в том, что евреи англичан не любят еще больше, чем нас.
— А при чем здесь Хадж Амин? Вы с ним тоже должны встретиться? — поинтересовался я. — Он ведь араб?
— Хадж Амин — на случай, если наша просионистская политика не сработает. Мы планировали встретиться с некоторыми членами Верховного арабского комитета; тут, в Палестине — с Хадж Амином. Но, похоже, англичане распорядились о роспуске комитета и аресте его членов. Несколько дней назад в Назарете был убит помощник верховного комиссара Галилеи, и Хадж Амин скрывается в старом городе в Иерусалиме, но хочет попробовать ускользнуть оттуда и встретиться с нами в Каире. Так что, как сам видишь, в Яффе у нас одна забота — Полкес.
— Напомни мне, Эйхман, чтобы я никогда не садился играть с тобой в карты, — бросил я. — А уж если сяду, то чтоб ты непременно снял пиджак и закатал рукава рубашки.
— Передай Файвелю Полкесу только одно — пусть приедет в Каир. Он поймет. Но ради всего святого, не вздумай упоминать великого муфтия.
— Что еще за муфтий?
— Хадж Амин, — пояснил Эйхман. — Он и есть великий муфтий в Иерусалиме. Верховное лицо религиозного закона в Палестине. Англичане назначили его в тысяча девятьсот двадцать первом году, что делает его самым могущественным арабом в стране. Он яростный антисемит. В сравнении с ним фюрер просто обожает евреев. Хадж Амин объявил евреям джихад. И потому «Хагана» и «Иргун» жаждут видеть его мертвым. И потому лучше, чтобы Файвель Полкес не знал, что мы планируем встретиться и с Амином. Полкес конечно же заподозрит, что такая встреча состоится. Но это уж его проблема.
