— Вы предлагаете смотреть в глаза школьников и врать?
— На двадцатом съезде партии было провозглашено, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. Вы этому верите?
Татьяна Александровна грустно ухмыльнулась.
— Вот видите, вы сами этому не верите, однако каждый день смотрите в глаза своим ученикам и врёте.
Учительница вопросительно посмотрела на директора.
— Что вы на меня так смотрите? Сами-то верите, что Лев Толстой был зеркалом русской революции?
Таня отрицательно помотала головой.
— Значит, мы с вами договорились?
— Александр Сергеевич, для чего вы меня выгораживаете?
— Опять двадцать пять! Во-первых я не верю, в то, что эта история произошла по вашей воле. Скорее всего вас к этому принудили. А во-вторых, я не вас, а себя выгораживаю.
Автомобиль скрипнул тормозными колодками, клюнул носом и остановился.
— Приехали, — сказал директор. — Вы, кажется, здесь живёте?
Школа это такое учреждение, где новости узнают с такой же скоростью, с которой они происходят, а иногда кажется, что слухи распространяются гораздо быстрее. Действительно, ведь то злополучное сочинение, которое было сдано в РОНО, никто не читал. Более того, начальство вызвало директора и Татьяну Александровну не объяснив причины вызова, однако вся школа, по крайней мере женская её часть, уже всё знала. Приняв решение о том, что ничего страшного не произошло и что сочинение Сапожникова ни что иное, как плоды воспалённого юношеского воображения, директор не пошёл на работу, а отправился домой. По телефону он ни с кем не разговаривал, с родными служебными новостями не делился, однако вся школа уже знала, о фантазиях ученика и о странной реакции районного начальства.
Придя на работу, учительницу русского языка и литературы окружила обстановка прямо противоположенная той, что была накануне. Каждый сотрудник считал своим долгом подойти к ней и высказать своё негодование в адрес ученика так жестоко и низко опорочившего своего учителя.
— Вы только подумайте! — возмущалась учительница математики, — От горшка два вершка, а уже такой подлый! Да как он посмел писать про вас такое?!
— Вы читали сочинение? — спросила Таня.
— Теперь это сочинение уже никто не прочитает, — отвечала ей собеседница.
— А я читала. Там нет фамилий. Почему вы решили, что он написал про меня?
Однако голос учительницы литературы был гласом вопиющего в пустыни.
Уж так устроен человек, что слышит он не то, что есть на самом деле, а то, что ему хочется услышать, видит не истину, а плоды своего воображения.
Учительское негодование, как грозовые тучи, сгущалось всё больше и больше и наконец, как это и положено, разразились громами и молниями в адрес самого слабого и незащищённого.
Жизнь Пети Сапожникова превратилась в ад, и каждый обитатель этого ада пытался пнуть, толкнуть или укусить. На уроках физики можно было сколько угодно тянуть руку, но учитель ни за что не вызовет к доске. Но стоит только на мгновение пододвинуть голову, чтобы спрятаться за впередисидящим, как этот маневр тут же замечался, и расправы было не избежать. Вскоре этой тактики стали придерживаться учителя и других предметов. Только Татьяна Александровна, которая, по мнению Сапожникова, имела на это право, относилась к нему нормально. Но здесь он не мог прямо смотреть ей в глаза, и когда она вызывала Петю к доске, он, не вставая с парты, говорил, что не будет отвечать. Ни диктанты, ни изложения, а уж тем более сочинения, Сапожников больше не сдавал. В этом положении ничего не оставалось, как прикрепить к школьнику ярлык двоечника и хулигана, что и было сделано без всяких промедлений.
Трудно сейчас судить была ли советская система образования лучшая в мире или худшая, но с уверенностью можно сказать одно: умение вешать ярлыки в советской школе было непревзойденным. Однако ученики этого не знали, и все неприятности, связанные с этим относили к случайности или недоразумению. Петя Сапожников не был исключением. И если свои неуды по русскому и литературе он мог объяснить, то по другим предметам неприятности выходили за пределы понимания. Порой негодование, вызванное вопиющей несправедливостью, заставляли выучить предмет не на пять, а на все десять, но система была глуха и слепа к его стараниям. Ответив выученный чуть ли не наизусть урок, Петя с замиранием сердца ожидал оценки учителя и в лучшем случае слышал от него следующее: «Ты сегодня меня просто поразил своими знаниями! Садись на место. Ставлю тебе твёрдую тройку».
Вода камень точит. Со временем к двойкам и тройкам привыкли не только родители, но и сам Сапожников. Стараться учиться было бесполезно: всё равно больше тройки не поставят. Что касается двоек, то они не особенно часто посещали дневник ученика. Не станет же школа портить свои показатели из-за какого то Сапожникова.
Скучная и нудная школьная жизнь иногда нарушалась вызовами в милицию. Здесь с Петей разговаривали, как со взрослым, более того, как с равным. Понятно, что эти обстоятельства заставляли Петю лететь в милицию, как на крыльях.
— На чём мы с тобой остановились в прошлый раз? — обычно начинал следователь свою беседу.
— На том же, на чём и всегда, — отвечал мальчик. — Вы хотите чтобы я рассказал откуда я знаю о всём случившемся с Татьяной Александровной, а я вам объясняю, что я ничего нигде не узнавал. Я просто это всё придумал.
— Но этого не может быть, то, что ты написал в сочинение, было на самом деле.
Петя отрицательно мотал головой.
— Ну, что хотите делайте — не было этого!
— Хорошо, я понимаю, что тебе нелегко обвинять свою учительницу. Оставим всё это на её совести. Меня интересует совсем другое.
— Какая учительница? У меня что в сочинении фамилия указана или её паспортные данные?!
Следователь понимал, что стоит ему только хоть на немного перегнуть палку, как подросток замкнётся и тогда информацию, которую надо было вытянуть можно будет похоронить в детском упрямстве.
— Ну ладно, не хочешь про учительницу — не надо. Давай поговорим о Вовке.
— Каком Вовке?
— Которого похитили.
— Никакого Вовки и в помине не было.
— То есть как не было?
Следователь вытащил из стола какие-то бумаги и стал просматривать их.
— Вот, — протянул он Пете листок, — разве это не ты писал? «Вовка пошёл к тем кустам, потому, что его очередь была». А вот это? — милиционер показал другую бумажку.
— Что это?
— Это показания вашей учительницы из которых видно, что сдавая сочинение, ты сказал ей, что не успел написать про Вовку.
— А я этого и не отрицаю.
— Ну, слава Богу, хоть чуть-чуть сдвинулись с мёртвой точки!
— С какой точки? — не понял Сапожников.
— Раз ты не успел написать про Вовку, то расскажи мне о нём сейчас.
— На самом деле Вовка потерял свой ботинок и весь отряд искал его.
— И?
— Что, и?
— Дальше что было?
— Ничего. Ботинок нашли в канаве. Вовка надел его и мы пошли в лагерь.
— И всё?
— И всё.
По лбу следователя стекал холодный пот. Он понимал, что ребёнок просто водит его за нос.
— Хорошо, — вдруг сказал он, — пойдём пообедаем, а то на голодный желудок мы не договоримся.
— У меня с собой денег нет.
— Я угощаю. Ты что любишь?
Следователь встал из-за стола и вывел подростка из кабинета. Положив руку ему на плечо, будто это был не допрашиваемый, а приятель, он шёл с Петей по коридору и обсуждал с ним меню предстоящего обеда.
На самом деле милиционер прервал свою беседу не из-за голода. Тайм-аут понадобился потому, что он зашёл в тупик и не знал, как разговорить паренька.
Очутившись не в школьном буфете, а в столовой управления внутренних дел, у паренька разбежались глаза. Ему захотелось попробовать всё, что едят настоящие сыщики. Милиционер широким жестом руки показал на блюда с выражением лица, которое можно было понять только как: «выбирай, что хочешь!». Следователь не учёл очень важного обстоятельства: в подростковом возрасте юноши не едят, а сметают всё, что им положат. Довольный Петя с двумя подносами пошёл устраиваться на освободившемся столе, а следователь достал кошелёк, чтобы расплатиться с кассиром. По мере того, как кассирша нажимала на кнопки, лицо милиционера мрачнело. Наконец женский пальчик нажал на самую большую кнопку, и кассирша приготовилась огласить приговор.
— Тихо! Я всё понял, — прошептал следователь.
— Что — не поняла кассирша.
— У меня с собой столько нет, — прошептал милиционер. — Можно я завтра принесу?
Кассирша наклонилась к милиционеру и почему-то тоже перешла на шёпот.
— Завтра нельзя, я вечером должна сдать кассу.
— Ну, тогда вечером.
— Хорошо, только не обманите, а то у меня неприятности будут.
