Люсю он увидел уже утром, недалеко от горсовета. Она сидела в белом "мерседесе" Лидера, с царственной небрежностью развалясь на заднем сиденье. Ослепительно светлые волосы в беспорядке рассыпались на бархатных чехлах. "Как она совершенна и безупречна",- с болью подумал доктор. Он тут же заметил на ней новое ярко-красное платье со стоячим воротом и глубоким вырезом на груди, который подчеркивал красоту ее гибкой шеи и матовой кожи... Возле машины скучал битюг в черной куртке с автоматом на плече.
Подойдя, доктор решительно рванул дверцу, но она не поддалась; тут же битюг, вскинув автомат, бросился к нему.
Люся, к счастью, вступилась. Открыв окно, она властно крикнула:
- Курбан, оставь его! Это мой... знакомый.
- Выходи, пойдешь домой! - Иосиф Георгиевич предпринял последнюю энергичную попытку, даже просунул руку за стекло.
Она натужно рассмеялась, обнажив белые зубы. Охранник покосился на них, ухмыльнулся и покачал головой. Он курил "мальборо".
"Какие у нее колючие глаза",- подумал Иосиф Георгиевич, мучительно сознавая, что несправедливая ее ненависть высасывает ему душу, изнуряет, приносит страдания. И вдруг он почувствовал, как накатило, наплыло болезненное наслаждение.
- Не бросай! - застонал он. Не бросай. Хочешь - изменяй, рожай от него детей, только не уходи! Не будь настолько жестокой. Хочешь - бей, плюй на меня, но не уходи. У нас же дочь, пойми, ей нужен отец.
- У нее будет настоящий отец.
- Я имею права!
Люся вышла из машины.
- Ты всегда был занудой. Она прищурилась. Если не будешь действовать на нервы, я разрешу тебе иногда встречаться с ней. И имей в виду: мне достаточно сказать одно слово - и из тебя вынут все внутренности, а твою голову наденут на палку и отнесут к твоим психам. Тут у них новая мода появилась - голову отрезать. Не хотелось такое говорить, но сам знаешь, они на все способны. Да, возможно, через пару-тройку дней заеду, возьму что-нибудь из моих тряпок. Пустишь?
Люся отставила в сторону ногу, специально, чтобы она засветилась в разрезе, играючи притопнула. Было, было что показывать. Охранник, вывернув голову, глянул плотоядно, клацнул зубами.
- Приходи,- быстро сказал Иосиф Георгиевич.
Люся проворно прыгнула на сиденье, Иосиф Георгиевич поторопился прикрыть дверцу. Как он потом корил себя за эту плебейскую услужливость: сам, своей рукой отринул любимую женщину! И еще дверцу прикрыл. "Мерседес" рванулся белой птицей, бесшумно набрал скорость, оставив позади черные обожженные дома, развалины, грязь и мерзость жизни, а также несчастного доктора Шрамма. На его бороду капали крупные слезы. Он страдал искренне, глубоко, задыхаясь от рыданий, думая о том, как ему плохо, как жестоко обошлась с ним судьба и что он вряд ли переживет предательство любимого человека...
* **
Вместе с Лидером к Лаврентьеву приехали полевой командир Салатсуп, девица неопределенных лет в потрепанных джинсах и сопровождающий ее вертлявый паренек с тонкими губами.
- А это кто? - спросил Лаврентьев, ткнув в их сторону.
- Американское телевидение,- ответил Кара-Огай.
- На кой черт ты их привез?
Лидер не ответил. Девица подошла, виляя бедрами, и залепетала что-то на своем. Парень тут же стал переводить:
- Господин подполковник, мы представляем компанию Си-эн-эн. Корреспондент Фывап Ролджэ,- он показал на напарницу,- и я, Федор Сидоров, оператор. Мы хотели был попросить вас ответить на несколько вопросов.
- Мне некогда.
Оператор начал нервно переводить, девица учащенно задышала, повернулась к Кара-Огаю.
- Уважаемый Лидер Национального фронта! - торжественно заговорил парень. Согласитесь ли вы ответить на некоторые наши вопросы?
- Я готов ответить на любые вопросы.
Парень поспешно стал готовить аппаратуру.
- Каковы цели и задачи вашего движения?
Кара-Огай удовлетворенно кивнул, заговорил размеренно, без пауз. Фразы его были округлыми, будто отлитыми из крепкого металла и потом хорошо отшлифованными.
- У каждого народа своя судьба. Наш многострадальный народ многое вынес, вытерпел, и история последних лет красноречиво говорит в пользу того, что должен был наконец наступить счастливый период. Мы шли к нему, как птица, которая летит к теплому краю. Но известные вам и всему миру враждебные силы решили захватить власть в свои руки и не погнушались при этом пойти на кровавые преступления, втянуть в войну наш многострадальный народ, уничтожить законно избранного президента. Поэтому мы, отстаивая законы и идеалы справедливости, равноправия, интернационализма, суверенитета, объединились в наш Фронт. Защитишь Родину в лихое время - народ преуспеет, не защитишь - твой дом прахом пойдет... Кто они, наши враги? Это негодные, бесчестные люди, хуже последней собаки, им нужно не благополучие народа, а деньги, богатство и власть. Но народ объединится - горы свернет. Народ не признает - на ослином базаре посредником не станешь. Народ дунет - буря поднимется...
- Это правда, что вы сидели в тюрьме? - перевел оператор очередной вопрос.
- Да,- без тени эмоций ответил Кара-Огай. Я пробыл в заключении в общей сложности девятнадцать лет.
- А за что?
- Это долгая история. Для некоторых людей я был опасен, и они сделали все, чтобы посадить меня.
"Ловко",- оценил ответ Лаврентьев. Он прекрасно знал, что Кара-Огай сроки имел за бандитизм и убийство.
- Ох, уж эти журналисты, никакого спасения от них нет,- произнес Лидер, будто и не было неприятной заминки. Ну что, Евгений Иванович, не надоело тебе одному?
- Я не один - с полком.
- С полком, в котором ни одного солдата? - усмехнулся Кара-Огай.
- Не я принимал идиотское решение набирать войско из твоих земляков. Паршивые, я тебе скажу, из них солдаты. И хорошо, что разбежались. Вот только все сортиры, извини, дорогой Кара-Огай, загадили. Убрать после них некому.
- Сговоримся, Евгений Иванович, верну твоих солдат, и сортиры тебе почистят, и из полка игрушку сделают. Многие ведь у меня в боевиках. В стране, где воюют, нейтралитет невозможен. Или на той стороне, или на этой. Два ястреба сойдутся - гусю погибель. А вместе быть - рекой быть, порознь н ручейками,- глубокомысленно изрек Лидер.
- Это твои болваны позавчера штурм здесь устроили? - пропустив мимо ушей тираду, спросил Лаврентьев, хотя прекрасно знал, кто это был.
- Ведь сам знаешь, что не мои, зачем спрашиваешь?
- Жду, когда твои полезут. Может, сам скажешь, предупредишь?
- Твои начальники приказали тебе не вмешиваться: пусть эти черные друг друга колотят, лупят, это не наше дело. Так? А кто победит - с тем и говорить будем. Так? Но начальники твои не понимают, что, когда идет война, оружие рано или поздно стреляет. Правильно? Рано или поздно ты втянешься в эту войну. Трех офицеров убили у тебя? Еще убьют... Я тебе, подполковник, скажу по секрету, что фундаменталисты получили из-за границы крупную партию оружия, Сабатин-Шах договорился... Теперь они начнут наступать, и первое, что сделают,- захватят полк, а потом всю твою технику бросят на нас. Про этот план сообщил наш источник... Женя, дай мне три танка как бы напрокат. Ты в обиде не останешься, и, клянусь, все будет между нами...
- Клялся медведь в берлоге не бздеть.
- Я прогоню из города фундиков,- проглотив реплику командира, продолжил Кара-Огай, имея в виду своих заклятых врагов фундаменталистов,и возвращу машины в полк. А устроим все так, будто технику угнали... Согласен?
- А теперь слушай, что я скажу. Лаврентьев мрачно усмехнулся. Как говорят у нас в народе, моя твоя не понимай. Но тебе по старой дружбе поясню: всех, кто полезет в мой полк, я прикажу беспощадно уничтожать из всех видов оружия. Невзирая на нейтралитет. Патронов у меня хватит. Технику ни тебе, ни твоим лучшим друзьям не дам, можешь им передать,и не только потому, что не могу, а, главное, потому, что твои идиоты зальют кровью всю республику и порушат то, что еще не порушили. Лично я этого не хочу. Только не обижайся, потому что к идиотам Сабатин-Шаха это относится еще в большей степени...
Кара-Огай порывисто, насколько это позволяла грузная фигура, поднялся, покачал головой:
- Смотри, подполковник, ведь пожалеешь. Ты не знаешь Сабатина. Он впереди боевиков погонит женщин и детей. И ты не сможешь стрелять...
Только ушел Кара-Огай, в штабе появились Штукин и Костя-Разночинец. Они держали носилки, на которых лежал бездыханный солдат. Поравнявшись с командиром, офицеры аккуратно положили свою ношу на пол.
- Что с ним? - спросил Лаврентьев.
- Не знаю,- ответил Костя. Нашли на стадионе... Кажется, дышит,склонившись над лежащим, добавил он.
- Черт, единственного солдата бы не загубить!
- Чемоданаев! - позвал Штукин и осторожно потряс солдата за плечо.
- Осторожно, не повредите! - предупредил Костя.
Солдат с трудом приоткрыл глаза, мутно посмотрел на столпившихся вокруг него офицеров. Оператор Сидоров протиснулся к ним, торопливо настроил камеру, включил лампу, начал суетливо и жадно снимать.
