— Разве до этого было! С перепугу начисто памяти лишилась. Тюрьма, думаю, верная. А тут еще сигнализация… Не могу понять, что с ней произошло. Почему она оказалась выключенной…
— Меня тоже это интересует, — сказал Антон и задал новый вопрос. — Вы Костырева и Мохова знаете?
— Не так, чтобы уж очень, но знаю, — ответила заведующая. — Федя Костырев — парень хороший, а Пашка Мохов — уголовник. Сергей Васильевич, наш участковый, мне как-то его показал и предупреждал: «Гони из магазина, набедокурить запросто может».
— Накануне преступления был кто-нибудь из них в магазине?
— Недели две, пожалуй… Ну, да! Две недели тому назад Костырев прилавок ремонтировал. Он же столяром в нашей организации работает. После того встречала Федю в конторе райпо несколько раз, а Мохова уж не помню, когда видела.
— Не замечали, Костырев сигнализацией не интересовался?
Заведующая испуганно махнула руками:
— Что вы! Федя — порядочный парень, труженик безотказный, из хорошей семьи. У них и мать, и отец работящие. Нет-нет! Костырев не может воровством заняться.
— Как же кепка его в магазине оказалась?
— А это он, когда прилавок ремонтировал, ее позабыл. Помню, встретила его в конторе и говорю: «Ты что ж, Федя, не забираешь свою кепку? Возьму продам ее». А он: «Ее и бесплатно, теть Маш, никто не возьмет. Выбрось, она — старье».
Что-то подозрительным показалось в ответе завмага. Почему на предыдущем допросе она ни слова не сказала об этом следователю? Не повидался ли уж с ней Костырев? Не припугнул ли? Нахмурившись, Бирюков строго спросил:
— Вчера вы и это не могли вспомнить с перепугу?
— Истинный господь, до смерти перепугалась.
— А что за товарищ был с Чурсиной, который тоже золотые часы купил?
— Красивый обходительный молодой человек. Выправкой и одеждой похож на физкультурника. Правда, старше Лидочки лет на десять. Я первый раз его видела. Тихонько, помню, спросила Лидочку, когда он отошел в сторонку: «Жених?» Лидочка стушевалась: «Что вы, Марь-Иванна! Просто знакомый. Из Новосибирска по делам приехал».
— Чурсина никогда вам о нем не рассказывала?
— Никогда, Лидочка вообще до невозможности стеснительная. Последнее время, правда, побойчее стала, а вначале… тихоня тихоней была.
Заканчивая допрос, Антон поинтересовался мнением завмага о Гоганкине и Дунечке. Заведующая тяжело вздохнула:
— Мнится мне, что пьяницы они горькие, попрошайки, но не воры. Если б Самолета не нашли в магазине, мысли б не допустила, что он на такое способен. Не иначе, как кто-то подбил его на преступление, а потом пристукнул.
— Дунечка не могла этого сделать?
— Господь с вами! — завмаг испуганно подняла руку, словно хотела перекреститься. — Самолет хоть и худенький мужичонка был, а жилистый. Где ей, бабе, с ним справиться! Нет, нет…
— Дунечка работает где-нибудь?
— В пивном баре «Волна» уборщицей.
— Давно ее знаете?
— Можно сказать, с девчонок. Годов-то ей чуть поболе тридцати. Это из-за беспробудной пьянки она видом под старуху стала. А девушкой очень даже интересной на внешность была. Техникум закончила, на железной дороге работала, все ладно было. Потом женихи довели до ручки. С молодости очень неравнодушна к мужчинам была, раза четыре замуж выходила. Пить начала и…
— Ну, а о Гоге-Самолете что скажете?
— Отлетался, голубчик, — заведующая помолчала. — Самолета я мало знаю — недавно к нам залетел. По электричеству подрабатывал и вместе с Дунечкой пропивал все до копейки. Мужик недрачливый был, услужливый. Только попроси утюг электрический починить, плитку, машину стиральную и прочие разные механизмы, за стопку мигом сделает.
— Сигнализацию у вас в магазине он никогда не ремонтировал?
— Что вы! По сигнализации особые мастера имеются. Без специального разрешения никого к ней не допускаем. У нас с этим очень большие строгости. Упаси бог, мы не враги себе, чтобы кого попало к сигнализации допускать. До сих пор ломаю голову, отчего она оказалась выключенной? Ведь включала же я ее перед закрытием магазина, включала! Участковый сотрудник Сергей Васильевич при этом присутствовал. Он чуть не каждый раз перед закрытием магазина к нам обязательно заходит.
Коротко стукнув в дверь, в кабинет вошел Слава Голубев. Увидев, что Бирюков не один, спросил:
— Занят?
— Проходи, — предложил Антон и, закончив формальности с протоколом допроса, отпустил заведующую магазином. Когда она вышла, Голубев сел на освободившийся стул, торопливо, как всегда, зачастил:
— Отыскал в нашем архиве кое-что о Павле Мохове. Кличка Клоп, задерживался за угоны мотоциклов, но однажды пробовал и в магазин забраться. Сигнализация тот раз подвела, не смог отключить. Есть основание предполагать, что в данном случае спелся с Гогой-Самолетом, возможно, еще с кем-то. На прилавке отпечатки его пальцев обнаружены, сейчас Лена Тимохина заканчивает экспертизу.
В кабинет ввалился Борис Медников:
— Здорово, знатоки!
— Здорово, эскулап, — ответил Бирюков.
— Вы — как геологи, ничего не теряли, а все ищете?
— Все ищем, Боренька.
— Успехи?
— Будут.
— А пока, как при ловле блох, много движений — мало достижений? — Медников улыбнулся. — Или я ошибаюсь?
— Точно, Боря. Пока ловим «блох», — сказал Антон и посмотрел на Голубева. — За блохами Клопа бы не упустить.
— Не упустим, — уверенно заявил Слава. — На Мохова и Костырева еще вчера ориентировку в областное управление направил. Далеко не уйдут.
— На Костырева, видимо, зря тень наводим. Кепку он раньше в магазине оставил, сейчас заведующая рассказала. Говорит, вчера с перепугу не могла вспомнить.
— Да?.. — удивился Голубев. — Ну, ничего, перестраховка не повредит.
Медников положил перед Бирюковым заключение о смерти Гоганкина и опять же с улыбкой сказал:
— Там у дежурного свидетельница одна к тебе прорывается.
— Я вроде бы на сегодня никого не вызывал.
— Она без вызова.
— Кто такая?
— Сейчас увидишь. Можно, поприсутствую?
Она не вошла, а скорее — ворвалась, Столкнувшись в дверях с выходившим из кабинета Славой Голубевым. Тяжело переведя дыхание, словно только что скрылась от бешеной погони, прислонилась к стене, икнула и, посмотрев сначала на Медникова, затем на Бирюкова одним глазом, спросила:
— Кто из вам расследует грабеж магазина?
Желто-сивые волосы ее были растрепаны, правый глаз чернел запекшимся кровавым пятном, платье измятое, грязное. Антон не успел ответить — в кабинет почти вбежал дежурный по райотделу. Схватив Дунечку за руку, он потянул ее к двери и виновато проговорил:
— Не доглядел, товарищ Бирюков, когда проскользнула.
— Подожди, — остановил Антон. — Она по делу ко мне.
— Какие дела с ней могут быть? — удивился дежурный. — Машину из вытрезвителя уже вызвал.
— Машина подождет.
Дежурный отпустил Дунечку, козырнул и вышел из кабинета.
— Цербер, — зло бросила ему вслед Дунечка. — Нашел, чем женщину пугать. Да вытрезвитель — мне дом родной. Понял?! — и, как ни в чем не бывало, повернулась к Бирюкову. — Ты, что ли, старший? Свидетельские показания по смерти Гоги-Самолета надо?
Бирюков утвердительно кивнул. Она, шаркая стоптанными мужскими ботинками без шнурков, подошла к свободному стулу, не дожидаясь приглашения, села.
— Пиши. Травкина Евдокия Алексеевна. Беспартийная, образование среднетехническое. Устраивает?
Антон улыбнулся:
— Вполне.
— Вот так. Это я перед лопухами богомольную дуру изображаю. Дуракам легче живется. Понял? А если по правде, то образование имею не меньше, чем некоторые. Хочешь, поговорим о культуре поведения?
— Давайте лучше — о Гоганкине.
— Папироской или сигареткой угостишь? А то я спички дома оставила.
— Не курю и вам не советую.
— Молод еще мне советовать. Не таких соколиков видела. — Дунечка опять икнула и бесцеремонно почесала голову, еще больше растрепав желто-сивые космы. — Все советуют! Все учат! Думают, уборщица, дура набитая… Я уборщица с дипломом!
Бирюков, нахмурившись, пригрозил:
— Будете кричать, мигом дежурного сотрудника вызову.
— Не пугай сотрудником. Моя милиция — меня бережет, — хрипло хохотнула. — Подумаешь, обидчивый. «Кри-ча-а-ать…» У меня разговор такой с мужиками. Терпеть вас не могу, алкаши. Всю жизнь, сволочи, поломали! — морщинистое серое лицо ее болезненно передернулось. Дунечка показала на подбитый, почерневший от запекшейся крови глаз и спросила: — Видишь?
Антон секунду помолчал:
— Вижу.
— Кавказец.
— Что кавказец?
— Долбанул.
— За что?
— Спроси его, дурака, — Дунечка уткнулась лицом в ладони и запричитала: — Все против меня, сволочи! Больная я насквозь… Лечиться надо, иначе подохну от болезни… Три рубля дашь за помощь, которую окажу следствию? — неожиданно спросила она.
