брат лишь радостно хихикал, не выказывая даже намека на страх. Ему бы этот полет точно понравился.
Парень представил, как Томми летел в Мехико, не подозревая, что это последний рейс в его жизни.
Вертолет приземлился на небольшом летном поле посреди сельской местности. Мэтт отстегнул ремни, снял с головы наушники и вслед за Келлер выбрался наружу. Пропеллер по-прежнему вращался, и парень пригнулся, инстинктивно повторив движение, которое тысячу раз видел в кино. Что до агента Келлер, то она шла совершенно ровно.
Женщина перекинулась парой фраз с человеком, поджидавшим их у черного внедорожника на краю летного поля. Это был не напарник из Нью-Йорка, но очень на него похожий. Темный костюм, солнечные очки и бесстрастное выражение лица. Ни дать ни взять Нео из «Матрицы». Когда Келлер с Мэттом забрались на заднее сиденье, автомобиль покатил по проселочным дорогам, пока на горизонте не показалась бетонная крепость.
У парня вспотели ладони и гулко стучало в голове. До него постепенно стала доходить реальность происходящего.
Их действительно больше нет.
Вскоре ему предстояло лишить старшего брата всего, что у него только оставалось в этом мире.
Глава 3
ЭВАН ПАЙН
До этого
– Эван, как же я рада, что вы здесь, – сказала доктор Сильверстайн и жестом пригласила его сесть на кожаный диван.
Мужчина обвел взглядом кабинет. Дипломы в рамках, стол, на котором царил идеальный порядок, старинные напольные часы, смотревшиеся неуместно в этом незатейливом и лишенном всякой привлекательности офисном здании.
– Прошу прощения, что на той неделе не позвонил, – извинился Эван, – если хотите, я заплачу за пропущенный…
– Не говорите ерунду. Я видела репортаж о вашем сыне в новостях. Мне очень жаль, Эван, что все так произошло.
Она без конца называла его по имени. Он понимал, что это лишь профессиональная уловка, но то и дело представлял, как доктор Сильверстайн, только намного моложе, строчит конспекты на занятиях по психологии. Постоянно называйте пациента по имени, давая понять, что вы его внимательно слушаете.
Нет, он слишком к ней строг. Она была хорошим терапевтом. К тому же консультировать человека, который посещает сеансы только потому, что ему выдвинула ультиматум жена, наверняка не так-то просто.
– И что теперь? – спросила она. – Я имею в виду Дэнни. С точки зрения закона.
Эван не хотел об этом говорить, но в ее кабинете уклониться от этой темы было нельзя.
– Адвокаты говорят, это тупик. Верховный суд отказался пересматривать дело, по сути поставив в нем точку. – Он пожал плечами.
Сильверстайн сочувственно на него посмотрела:
– А как Дэнни? Вам удалось с ним поговорить?
Эван вспомнил о звонке, когда он рассказал сыну о случившемся, и представил, как тот прижимается лицом к грязной телефонной трубке в Фишкилле, понимая, что ему придется провести там остаток жизни. А не там, так в другой дыре.
– Он принял это легче, чем я предполагал. По сути, мы почти все время проговорили о «Линкин Парк» [4].
На лице доктора Сильверстайн отразилось любопытство, и Эван понял: она даже не догадывается, о чем идет речь.
– Есть такая группа. Когда я позвонил Дэнни рассказать об итогах апелляции, по радио сказали, что в этот день родился их вокалист, умерший несколько лет назад [5]. В свое время мы с Дэнни…
Он вдруг умолк и мысленно перенесся в тот вечер, когда они с сыном возвращались с футбольной тренировки. Эван включил в машине радио, и они стали горланить песню Numb.
– Эта музыка была своеобразным приемом, позволяющим укрепить между вами связь… – начала Сильверстайн.
Помимо своей воли Эван улыбнулся:
– В старших классах Дэнни был без ума от этой группы, хотя я никогда не мог этого понять. В их песнях столько жестокости. Они поют о подростковой злобе, о крахе отношений между сыном и отцом, – полная противоположность того, что было между нами.
Было больше похоже на ссоры Эвана с Мэттом.
– А как к этому отнеслись остальные члены вашей семьи? Как это перенесла Оливия?
Перед тем как в прошлом году Эван перешел на индивидуальные сеансы, чета Пайн раз в две недели по субботам приезжала в этот самый кабинет на семейную терапию, поэтому Сильверстайн хорошо знала и их самих, и те проблемы, с которыми они сталкивались.
– Лив? – переспросил Эван. – Думаю, она смирилась с мыслью, что Дэнни больше не выйдет из тюрьмы.
– А что после этого почувствовали вы?
Раньше такая реакция жены его бесила и приводила в ярость. Но сейчас он ей завидовал. Завидовал, что она каждый день не чувствует себя так, будто ее швырнули в озеро Мичиган, привязав к ногам и рукам шлакоблоки. Когда-то Эван читал о «сухом» утоплении, когда человек медленно умирает долгими часами или днями после того, как его вытащили из воды. Примерно то же самое он чувствовал последние семь лет – ему казалось, что из его истерзанных легких капля за каплей улетучивается кислород.
– Понимаю, каждый из нас по-своему справляется с бедой.
Доктор Сильверстайн будто насквозь видела его напускную рассудительность. Но торопить дальше не собиралась.
– А как отреагировали остальные дети?
– Мэгги держится молодцом, – Эван улыбнулся, подумав о дочери, – перед окончанием школы у нее куча дел, и это здорово помогает. Она у меня никогда не сдается, даже в самых трудных ситуациях. Уверена, старший брат выйдет, что бы там ни говорил Верховный суд.
Доктор Сильверстайн грустно посмотрела на мужчину.
– Томми же, то он… скажем, слишком мал, чтобы что-то понимать. К тому же Лив его старательно от всего этого оберегает.
Вскоре после ареста Дэнни Лив узнала, что ждет ребенка. Ей предстояло родить «на закате репродуктивного возраста», как дипломатично выразился врач. Они ничего такого не планировали, да и произошло все в самый неподходящий момент, однако эта беременность и ребенок их буквально спасли, особенно Лив.
Сильверстайн умолкла. Еще один психотерапевтический трюк. Пусть пациент сам заполнит паузу.
Эван наживку не заглотил, и она наконец спросила:
