Мы сели в машину и снова поехали по улицам Вантайска. Алину посадили рядом с водителем, на заднее сиденье определили меня, с обеих сторон зажав правоохранительными органами – следователем и сержантом. «Уазик» скоро подкатил к офисному зданию. Здесь находилась торгующая запчастями фирма «Оверхилл», с директором которой я так и не встретился, и типография, руководимая неким Фишманом.
В просьбе посетить офис «Оверхилла» мне отказано не было, но встреча не состоялась: офис-менеджерица сообщила, что директор отсутствует, а человек для ведения деловых переговоров пока не назначен. Зорин заявил, что терять время нельзя, и мы перешли в типографию.
Фамилия Фишман принадлежала немолодой, но энергичной особе по имени Рина Леонидовна. Она с удивлением изучила оттиск с изображением Малютина, и заявила, что подобный заказ никогда не выполняла. Когда следователь спросил, а почему собственно, в выходных данных указана ее фамилия, Фишман стала делать странные телодвижения. Которые стали еще более странными, когда Зорин заявил, что в ближайшее время обязательно будет проведена экспертиза на предмет того, не одна ли и та же машина использовалась при печати агиток с Малютиным и Колывановым, и если результат будет положительный (в чем он, Зорин, не сомневается), у ИП Фишман будут проблемы. Может быть, уважаемая Рина Леонидовна по-хорошему отдаст оригинал-макет и скажет, кто заказал листовку с никогда не существовавшим кандидатом в депутаты?
Фишман перестала делать телодвижения и заявила, что такого оригинал-макета у нее нет, а есть совсем другой, соответствующий номеру заказа. Та работа была оплачена предвыборным штабом Василия Колыванова, контактные телефоны которого, к сожалению, после выборов не сохранились, и вообще, зачем-таки вы явились целой толпой притеснять бедную частную предпринимательницу?
Алина занервничала – она понимала, что все происходит как-то не так. А я уже почти уверился в том, что с моей головой не все в порядке, и что пока мое сознание уснуло, тело Алексея Берестова на самом деле совершило подсудное свинство. Но странно, что в моей памяти так отчетливо сохранился образ рыжей девушки. Как это понимать?
Я чувствовал, что мои дела в любом случае дрянь. И, возможно, что я не скоро теперь смогу свободно гулять по улицам. Заявление, показания Алины… Свидетели из санатория. Зорин еще про какую-то экспертизу заикался. Если и экспертиза докажет, что у нас с Алиной были интимные отношения, мне придется готовиться к долгим годам зоны с соответствующей репутацией и понятным отношением со стороны окружающих. И никакой кандидат в депутаты не поможет, даже если бы он и победил на выборах. Ни в этом городе, ни в мертвом.
– Поехали на вокзал, – сказал Зорин водителю.
– Это еще зачем? – удивилась Алина.
– Надо найти кое-какие вещички.
Я уже понял, о чем говорил Зорин – он хотел отыскать мою дорожную сумку. Если честно, я не понимал, зачем она ему понадобилась, и мог только гадать – найдутся мои вещи или нет. Любой вариант вряд ли мог улучшить мое положение.
Оставив Алину в машине вместе с водителем, мы втроем вошли в здание вокзала и прошли в комнату для рабочей смены. Комнату я узнал, также как и обстановку – она была точно такой же, какой я ее помнил: металлические шкафчики, стеллажи, старый стол и старый шифоньер. В шифоньере моих вещей не было, и дежурный администратор заверил, что ничего чужого в этой комнате в последние дни, по крайней мере, не водилось.
– Вы по какой улице шли от вокзала к офису? – спросил меня следователь, когда мы сели в машину.
– Да по той же, по какой мы ехали…
– Название заметили?
– Сейчас нет.
– Поехали, – сказал Зорин.
Меня прокатили по улице Януша Корчака, мимо совершенно целых витрин сберегательного банка и супермаркета под названием «Гастроном №7».
И тогда нас удивила Алина:
– Послушайте, эту улицу давно переименовали?
Боюсь ошибиться, но мне показалось, что следователь ждал чего-то подобного. И наконец-то дождался.
– Давненько, Алина Степановна. Уж лет десять, если не пятнадцать.
– Она всегда называлась улицей Энгельса! То есть, я понимаю, что это совсем не в духе времени… Но я точно помню, что еще на прошлой неделе здесь были другие таблички!
– Всякое бывает… Алексей Кириллович, напомните, куда вы потом пошли дальше?
Я сказал. «Уазик» тронулся вперед. Алина нервно вертелась на сиденье, напряженно смотрела по сторонам. Я очень хорошо ее понимал, но молчал, пока меня никто ни о чем не спрашивал.
… Игорный павильон здесь назывался «Монте-Карло», Зорин был прав. И тут я не мог сказать с уверенностью, что было на вывеске в моем Вантайске. Вроде бы «Монте-Кристо», но руку на отсечение я не готов был дать. И вдруг словно бы дежа-вю – на парковке у павильона я заметил серебристо-серый «Форд». Он стоял боком к нам. Я обратился к следователю:
– Петр Тимофеевич, я почти уверен, что номер у вон той машины шестьсот двенадцать или шестьсот пятнадцать. Я упоминал про этот автомобиль, помните?
И ткнул пальцем в лобовое стекло.
– Возможно, – процедил Зорин. – Давайте-ка подъедем ближе…
Номер у «Форда» оказался 613. И модель вроде другая…
– А какая должна быть? – поинтересовался Зорин.
– Не помню, – удивляясь сам себе, сказал я. – Что-то на букву «С». Но почему-то не могу сообразить.
Учитывая направление моей работы, мне должно быть стыдно не суметь с первого взгляда определить модель машины. Почему так, я не мог объяснить.
– «Скорпио»? «Сьерра»? – решил помочь следователь.
– Может, «Скарабус»? – вдруг спросила Алина.
– Нет такой модели, – сказал я.
– Ну как же нет? – удивилась Алина. – У папы моего, кстати, «Форд-Скарабус» девяносто восьмого года. Хотите посмотреть?
Теперь и водитель с интересом поглядел на девушку. Он тоже определенно знал, что такой модели в природе не существует.
– А что? – вдруг почти весело произнес Зорин. – Хорошее название для «Форда». Поехали, посмотрим…
И тут Алина вдруг тихо попросила меня:
– Алексей… Еще раз покажите пальцем в окно.
– Зачем? – удивился я.
– Сделайте, – сказал следователь.
Я осторожно протянул руку вперед. И тогда Алина сказала:
– Вы знаете… Господин следователь, я… Я бы хотела немного изменить свои показания. Это возможно? Это разрешается?
Старуха не сразу смогла взять в толк, чего от нее требует этот странный молодой человек, так похожий на этих проклятых гринго. Парень говорил с очень странным акцентом, но не с американским. В противном случае Мартина даже и не стала бы ему отвечать. Но, сообразив, что парень всего лишь хочет поговорить с Хоакином, понимающе закивала и скрылась в недрах дома. Механик вышел на улицу через пару минут. Он несколько секунд молча смотрел на Сергея. Несмотря на то, что он, похоже, сразу его узнал, на то, чтобы вспомнить, где же они виделись, у мастера ушло определенное время.
– Что ты хочешь?
– Ты сказал однажды, что я понимаю, как ты работаешь, – произнес Лихоманов. Приветствия и прочие церемонии, как он подумал, здесь будут излишни.
– Да. Я это вижу. И что теперь? Ты же должен скоро уехать.
– Вот моя машина, – Сергей показал пальцем на странный рыдван, весьма отдаленно похожий на «Форд-Сандерберд» пятьдесят восьмого года выпуска.
В малоподвижных глазах Хоакина мелькнул интерес. Он подошел к автомобилю, провел рукой по облезлой желтой краске кузова, заглянул внутрь салона, где из кресел лезла труха. Прислушался к кашляющему, неровному звуку изношенного двигателя. Посмотрел на обрывки низко расположенной овальной решетки радиатора, напоминающей разинутую пасть глубоководной рыбы, которая потеряла большую часть своих зубов.
– Боишься заглушить? – спросил механик.
– Да, – согласился Сергей. – Иначе я его потом могу не завести.
Хоакин понимающе покачал головой.
– И ты хочешь, чтобы я тебе сделал из этого реактивный самолет?
– Нет. Я хочу сам сделать из этого хорошую машину.
– Для этого тебе понадобится несколько недель и куча денег.
– А как тогда с тем «Крайслером»? Ты его восстановил меньше, чем за пять дней. А этот «Форд» по крайней мере на ходу.
– Я его не восстанавливал. Это была другая машина.
Черт! Неужели перед ним действительно разыграли комедию? Или он просто плохо понимает речь Хоакина?
– Как так? – потерянно спросил Сергей. – Ты же сам говорил – твоя работа…
– Да. Я сделал так, что старая, негодная машина стала свежей и быстрой.
Пошли, кажется, вест-индейские загадки, подумал Лихоманов, если он правильно понимает жаргон трущоб. Но на кой черт тогда я выпросил на время у нашего портье этот хлам, на котором и ездить-то страшно?
… Портье, длинный смешливый негр, не стал отказываться. Для советского человека ему было не жалко старого «Форда». Если парень вдруг действительно немного отладит автомобиль – очень хорошо. А если доломает окончательно – то так тому и быть.
