— Нет, — отказался Эллери.
— Нет? — Дидрих снова выпятил подбородок.
— Нет, мистер Ван Хорн. Пусть Говард ответит за меня.
«Не Салли. Салли все сделает сама, без подсказки. И это важно. Возможно, я дурак, но это важно».
— Говард? — обратился к сыну Дидрих.
— Говард, я жду, — поторопил его Эллери.
— Говард? — повторил Дидрих.
— Ты можешь что-нибудь ответить, Говард? — ласково спросил его Эллери.
— Ответить? — Говард облизал губы. — А что я должен говорить? Я хочу сказать… Нет, я его не брал. Вот и все.
«И ты не причастен к делу, Говард?»
— Квин, — Дидрих схватил Эллери за руку, и тот чуть не вскрикнул от боли, — Квин, какое отношение имеет к этому мой сын?
— У тебя остается последний шанс, Говард.
Говард поглядел на Эллери, а Эллери, наконец, перестал его покрывать и заявил:
— Мистер Ван Хорн, Говард передал мне это ожерелье и попросил выручить за него деньги.
Говард затрясся от возмущения.
— Ложь. Грязная ложь, — отрывисто проговорил он. — Я в первый раз слышу об этом.
«Был ли ты соучастником? В полной мере. Больше, чем кто-нибудь».
Салли просто стояла на месте.
«Она стоит здесь, но готова к прыжку. Ведь она сама сказала, что будет безжалостна. И Говард уверял меня, что он на все способен. Лишь бы Дидрих не узнал правду. Они будут лгать, воровать, предавать. И оба выполняют свои обещания».
У него не было оснований выгораживать Салли. Но какое-то смутное чувство вынудило его промолчать. Чистая сентиментальность, решил Эллери. И главное, она это поняла. Он мог прочесть в ее глазах ничтожное, порочное, торжествующее женское знание. Хотя сама Салли не была ни порочной, ни ничтожной. Возможно, она была даже лучше любого из них. И Эллери обрадовался бы, сумей он вывести ее из игры. А не то Говард опустится на дно и потянет ее за собой. Но Эллери не думал, что он на это пойдет. Не ради ее спасения. А чтобы спасти себя.
Эллери перестал размышлять и отключился. Но затем собрал остатки воли. Дидрих следил и за ним, и за Говардом. А после Дидрих совершил странный поступок. Он приблизился к Салли, вырвал у нее из пальцев ожерелье, подбежал к сейфу, бросил его туда, захлопнул дверь и набрал кодовый номер.
Когда он повернулся к шефу Дейкину, выражение его лица вновь сделалось сосредоточенным и спокойным.
— Дейкин, дело закрыто.
— И вы отказываетесь от обвинений?
— Да, отказываюсь.
Потемневшие глаза Дейкина блуждали по сторонам.
— Мистер Ван Хорн, ведь это ваша вещь. Ваше имущество.
— Подождите минуту! — заорал Дж. П. Симпсон. — По-вашему, дело закрыто? А как быть с деньгами, которые я ссудил ему за ожерелье? Что я должен делать, если меня нагло обманули и ограбили?
— А о каких деньгах идет речь? — любезно осведомился Дидрих.
— О двадцати пяти тысячах долларов!
— О двадцати пяти тысячах долларов. — Дидрих поджал губы. — Вы уже вспомнили, мистер Квин? И кстати, это точная сумма?
— Абсолютно точная.
Дидрих подошел к столу. Нависло гнетущее молчание. Он сел и выписал чек.
* * *
Когда Дейкин и Симпсон покинули особняк, а Уолферт поглядел им вслед, Дидрих поднялся из-за стола и взял Салли за руку.
Она вздрогнула, но сказала:
— Да, Дидс.
Он подвел ее к двери. Говард тоже направился к выходу, однако массивная фигура отца преградила ему путь.
Дверь захлопнулась прямо у него перед носом. Чисто сработано.
— Почему ты так поступил? — закричал Говард. — Зачем тебе это было нужно?
Он крепко сжал кулаки и то бледнел, то вспыхивал. Казалось, что он вот-вот накинется на Эллери в неудержимом порыве ярости.
— Почему я так поступил, Говард? — недоверчиво переспросил Эллери.
— Да! Почему ты нас выдал?
— Ты имеешь в виду, почему я не сознался в преступлении, которого не совершал?
— Ты должен был молчать, черт бы тебя побрал! Держать свой длинный язык за зубами, только и всего!
«Мне надо было защищаться».
— Когда Симпсон разоблачил меня и предъявил доказательства?
— Отец никогда не посмел бы тебя обвинить! «Он сумасшедший».
— А вместо этого ты нас предал! Возбудил его подозрения! Заставил меня солгать. И он знает, что я лгал. А если он не выжмет из меня правду, то добьется ее от Салли! Найдет приманку и подцепит ее на крючок!
«Просто держись и не реагируй».
— Я полагаю, Говард, что Салли сумеет за себя постоять. Ума у нее хватит. Он ведь даже не подозревает, что она к этому причастна. На подозрении у него только ты.
«Заставил его солгать. И Говард в это верит».
— Что же, твоя правда. — Вспышка его раздражения кончилась столь же внезапно, как и началась. — Тут с тобой не поспоришь. А ты смог вывести Салли из игры.
— Да, — согласился Эллери. — Великодушный Квин. И в результате твой отец считает тебя вором. Просто вором, Говард. У него нет никаких оснований думать, что ты к тому же наставил ему рога. И, как я уже сказал, тебе в этом помог великодушный Квин.
Говард сильно побледнел.
Он опустился в кресло и начал грызть ногти.
— Вся эта история, Говард, настолько невероятна, — проговорил Эллери, — что я впервые в жизни не знаю, как ее можно оценить. Я готов сорвать тебе голову с плеч. И будь ты, на мой взгляд, нормален, я бы так и поступил.
Эллери потянулся к телефону.
— Что ты собираешься делать? — промямлил Говард.
Эллери сел за стол.
— Если я останусь здесь, Говард, то уже не выберусь из вашего болота. Это во-первых. А во-вторых, с меня довольно, и я умываю руки. Не хочу больше заниматься вашими дурацкими, немыслимыми делами. Вы оба к моим советам и раньше не прислушивались, так что надеяться мне не на что. Поступайте по-своему, я приехал сюда вовсе не из-за вашей любовной связи. Знал бы я о ней заранее, ноги бы моей в вашем доме не было! А в отношении твоей амнезии напоследок дам совет, хотя не сомневаюсь, что ты и ему не последуешь. Найди хорошего психиатра — не важно, мужчину или женщину, — расскажи ему все и подлечись. Впрочем, я тебе об этом еще в Нью-Йорке говорил.
А в-третьих, Говард, — с легкой усмешкой продолжил Эллери, — я усвоил важный урок: никогда не спешить с выводами и не судить о человеке на основании нескольких недель знакомства в Париже. И уж тем более никогда, никогда не спешить с выводами и не судить о женщине на основании чего бы то ни было.
Он связался с оператором на телефонной станции.
— Ты уезжаешь?
— Сегодня вечером. Немедленно. Оператор…
— Подожди минутку. Ты хочешь заказать такси?
— Да, да, оператор, одну секунду. Да, Говард. А почему ты спросил?
— Сегодня вечером нет никаких поездов.
— Мне это безразлично. Оператор… — Эллери неторопливо повесил трубку. — Тогда я перееду на сутки в какой-нибудь отель.
— Но это глупо.
— И опасно? Ведь вскоре выяснится, что гость Говарда Ван Хорна провел свою последнюю ночь в Райтсвилле в номере «Холлиса»?
Говард покраснел. А Эллери засмеялся:
— Что же ты предлагаешь?
— Возьми мою машину. Если ты твердо намерен уехать сегодня вечером — уезжай. Можешь припарковать ее в городе, а я потом заберу, — ничего с ней не случится. В конце недели я все равно отправлюсь в Нью-Йорк. Нужно будет накупить всякой всячины для будущего музея. А отцу объясню, что ты внезапно решил вернуться к себе, — и это правда. И я одолжил тебе мою машину, что тоже правда.
— Но ты не учитываешь, что я сейчас многим рискую. И поездка будет не из легких, Говард.
— Рискуешь? Чем ты рискуешь?
— А вдруг у меня на хвосте окажется Дейкин и предъявит обвинение в угоне автомобиля.
— Ну и занятный же ты тип, — пробормотал Говард.
Эллери пожал плечами:
— Ладно, Говард. Я попробую.
* * *
Эллери уверенно вел машину. Было уже поздно, и движение на главном шоссе почти замерло. Родстер Говарда насвистывал мелодию побега, на небе загорелись звезды, в баке было полно бензина, и Эллери, наконец, ощутил долгожданный мир и покой.
В его пребывании у Ван Хорнов с самого начала что-то не заладилось. Никакими делами, связанными с амнезией Говарда, он не занимался. Но там обнаружилась тайна, а герои этой истории были ему симпатичны и вызывали любопытство. Однако позднее, когда он узнал о бурной эротической сцене у озера Фаризи, то, наверное, должен был бежать от них без оглядки. А уж если он остался, то ему следовало твердо, без малейших колебаний отказаться от участия в переговорах с шантажистом. Каждый шаг на этом пути мог бы спасти его от вероятного и отвратительного предательства Говарда, если бы он вел себя разумно. И, по правде признаться, ему некого было винить, кроме самого себя.
Но самобичевание отнюдь не раздражало Эллери — в нем было даже нечто утешительное. Мирное чувство подкреплял и его чемодан — преданный, лечащий от невзгод спутник.
