Закрыть тайник, а потом квартиру, было минутным делом. Бойдов приклеил новую полоску с печатью на место старой и поспешил в отдел.
Жиблов был на месте и был хмур.
— А это ты! — приветствовал он вошедшего Игоря, и далее продолжил, — Тебя вызывает Ольга Ивановна.
Игорь знал, что «Ольгой Ивановной» называют Особую инспекцию по нарушениям законности. Было смешно, но возглавляла её тоже Ольга Ивановна.
— Не знаю, что ты там нарушил, — продолжал Жиблов, — но голос у неё не сулил ничего хорошего. Наверно за «отказной» материал. Обычно, сначала вызывают на комиссию при начальнике управления, а тебя сразу туда. Видать нашли что-то серьёзное. Зря туда не зовут. На всякий случай приведи в порядок кабинет. Уничтожь все ненужные записи. Неучтённые вещи отдай ребятам. На прошлой неделе оперативника из соседнего отдела прямо из инспекции в прокуратуру завезли, а потом на обыск домой и в кабинет. Арестовали. Мне тоже надо подготовиться. Эти личи могут и меня прихватить как старшего. За что? Сами же требуют не возбуждать дела по мелочам, чтобы материалы отказывали, и сами за это сажают в тюрьму! Уроды!
Бойдов, молча, достал видеокамеру из-за пазухи.
— Что это? — спросил Жиблов.
— Камера Тянь-Шанского.
— Господи, Бойдов, я же сказал тебе забыть об этом. Ты ещё не понял? Тебе не хватает неприятностей? Неужели ты своими куриными мозгами не соображаешь, откуда они идут? Хочешь оказаться в тюрьме? Не думаешь о себе, так подумай о своих товарищах. О Юле! Их же, как грушу будут трясти. Посмотри на себя. В кого ты превратился. Мне уже на совещаниях за тебя стыдно! Когда брился последний раз? Как бомж ходишь в этом свитере. Граждане от тебя шарахаются. Круги под глазами, щёки впалые. Как из концлагеря сбежал. Ну что там в твоей камере?
— Пока не знаю, питания нет!
— Иди, сходи к экспертам, пусть подключат. Зарядишь, посмотрим. И шевелись! Помни то, что я тебе сказал. Приведи себя в порядок. Утром к Ольге Ивановне.
Эксперты возились до позднего вечера. И вскоре пришли в кабинет Жиблова с кучей проводов и штекеров. Бойдов видел подобные видеокамеры в Канаде и знал, как ими пользоваться. Увидев, что всё подключено, он сказал обидевшимся экспертам «спасибо» и выпроводил из кабинета.
Оперативники расселись по своим местам как на совещании, но глядели не в сторону шефа, а противоположную, где стоял телевизор. Изображение на экране и звук появились одновременно.
Никто сначала ничего не понял. Создавалось впечатление, что они смотрят какую-то чёрно-белую классику про средневековье типа «Короля Лира», включённого на середине сюжета. Полутёмная комната, раскачивающиеся цепи, люди, некоторые в кожаных масках, в руках плётки или хлысты, на поясах ремни с металлическими клёпками, оголённые тела подростков, снующих мимо экрана, забившихся в угол. И всё это под мужские похотливые стоны, детские вскрики, грубую ругань, шлепки и щёлканье кнута. Опера словно заглянули в открывшиеся им врата ада. Не хватало только огня и молота с наковальней. Один из мужчин устало снял маску и Бойдов чуть не упал со стула: он узнал Муслима. Рядом с ним, едва касаясь пола пальчиками ног, висел, наклоняясь вперёд подросток. Верёвки, словно змеи, охватывали всё его тело, заводя руки за спину. Он был совсем голый и поперёк его живота виднелись тёмные рубцы. Муслим водил по ним хлыстом, улыбаясь и, наклоняясь вперёд, что-то шептал парню на ухо. Подросток поскуливал и мотал головой.
— Бойдов, выключай это дерьмо! — нарушил всеобщее молчание Жиблов.
Игорь выключил камеру. Она щёлкнула, и окно в ад закрылось.
Все сидели, молча, уставившись в пол, не зная, что сказать. Друг на друга смотреть не могли. Прошло несколько минут.
Жиблов подошёл к шкафчику. Открыл его и достал начатую бутылку водки.
— Есть у кого закуска?
Все сразу зашевелились, словно ждали, какого либо повода нарушить повисшее в комнате ощущение гадливости и мерзости.
На столе у шефа появилась колбаса, сыр и хлеб.
Первую выпили молча. Не чокаясь. Словно провожая кого-то в последний путь. Затем слово за слово все потихоньку разговорились. Но фразы были какие-то куцые, односложные. Проще было положить в рот кусочек сыра и жевать.
— Надо отдать её в прокуратуру, — первым вернулся к осмыслению увиденного Вилинский.
— Какую прокуратуру? — возмутился Жиблов, — Скажем, что похитили камеру из квартиры колдуна? Кого привлекать, маски с хлыстами?
— А Муслим? — не выдержал Игорь.
— Что, Муслим? Это его настоящее имя? А отчество? Фамилия? Кто он вообще? — завёлся Жиблов.
— Как кто? — не понял Игорь, — он же Вам должен был представиться!
— Как тебе, так и мне представился — Муслим! Главный личи позвонил и сказал принять и выполнять! Понял, как он представился?
— А кто он? Откуда взялся? — не унимался Игорь.
— Откуда, откуда! Откуда все эти личи берутся! Я что должен у генерала спрашивать, откуда он прислал его на нашу голову. А потом доложить, что мы спёрли видео, где его казачёк насилует подростка? А ты уверен, что там как раз этого генерала под маской не было? Или того, что приезжал за Васиным? А пацанов потерпевших, где искать? Будем подвалы и чердаки всего города шкерить? Думаешь они ещё живы, после того как эти пидары узнали, что их снимали на видео?
У Бойдова кружилась голова. За последние дни столько произошло, что он уже не мог всё разложить по полочкам, кроме как не перемешать всё с помощью водки, надеясь, что всё расставиться само собой. Он налил себе полный стакан и залпом выпил под сочувствующие взгляды коллег. Споры в кабинете не утихали. Через пару часов Бойдова развезло совсем и чтобы не остаться здесь на ночь, решил двигать к дому. Уходил по-английски. Когда в кабинете у шефа ещё продолжали, звенеть стаканы.
Спускаясь по деревянной скрипящей лестнице, Игорь слышал, как их голоса постепенно затихают и переходят в шум ветра. Казалось, наступила осень. А может уже и не казалось. С тех пор как Бойдов устроился работать в уголовку, лета он не видел. Бывало, выпадало несколько солнечных тёплых дней, но они только напоминали, что есть города, где люди могут погреться на солнышке, поплескаться в реке или озере. Перестала приходить и настоящая зима с морозами, с криками и щёлканьем клюшек, звучащих из хоккейных коробок, в которых, постепенно, словно зубы выпадали и куда-то девались доски.
В детстве, лето Игорь проводил в пионерском лагере и возвращался в город только к первому сентября, отчего казалось, что в городе постоянно моросил тёплый дождь, тихий и безветренный, словно парниковый полив, даривший ощущение заботы и участия. Осадков выпадало так много, что между пятиэтажками образовывались целые озёра. Дети, отталкиваясь палками, как на плотах, сплавлялись на досках и кусках фанеры унесённых с помойки. Скользя по водной глади среди островков детских песочниц и затопленных качелей с торчащими лошадиными головами. Утром, галопом перескакивая через лужи, неслись в школу, а домой возвращались не торопясь, на, заранее приготовленных и спрятанных от чужих глаз, плавсредствах.
Чтобы в залитых водой ботинках, с подмоченными портфелями в руках получить дома пару родительских подзатыльников. С блаженством почувствовать беспокойство матери услышавшей утренний кашель и сипенье в голосе сына. И счастливо смотреть в окно, чувствуя уходящую из души скрытую угрозу. С завистью к самому себе, наблюдая, как сквозь туманную пелену серого утра, однокашники прыгают через лужи, спеша пораньше в школу, чтобы успеть списать. В полупрозрачном уличном воздухе, наполненном беззвучной суетой двигались люди. Колебались на ветру провода. Нанизывая листву, тянулись к раскачивающимся под металлическими кругами шляп, лампочкам, с разбитыми плафонами.
Всё это, беззвучно отражаемое окном, сопровождала особая музыка позвякивания металлического ковшика, доставаемого из нижнего отделения кухонного шкафчика, журчания наливаемого в него молока, тюканья ложечки, размешивающей мёд. Под аккомпанемент причитаний и ласковых, знакомых с малолетства, материнских угроз. Беспрекословное поглощение желтоватого продукта из большой отцовской кружки, закутывание в воздушное как зефир полное сладких снов одеяло.
Мать уходила, и с ней безвозвратно исчезали все волнения обязанности и условности. Окружающее переходило во владенье к Игорю. Вместе со всеми книжками, играми телевизором и телефоном. Мир начинал жить по новым правилам, делясь на своих, выглядывающих из бойниц прикрытых взбитой подушкой и чужих, скрывающихся за едва колышущейся от их дыхания цветастой занавеской. Бой был неизбежен, и надо было всего лишь набраться сил перед броском. Но выпитое из отцовской кружки зелье клонило в сон. Веки тяжелели, и наступало временное перемирие.
Глава 48. Своя война, свой долг
