Жертва-цивилизатор...
Жертва-диктатор...
Жертва-инквизитор...
Жертва-квазимессия...
Жертва, пожирающая самое себя...
Жертва, которая не догадывается, что она - жертва...
Жертва, которая есть несчастное потерявшее себя существо.
Впрочем, само это существо смотрелось совершенно в противоположном, так сказать, ракурсе.
Это в моих философствующих мозгах оно виделось несчастненькой жертвой.
А наяву передо мною расположился в кресле, - беспардонно расшиперестом, атласно-лайковом, пуклящимся и отливающим изумрудными мясисто-жидкими бликами, - кресле, предупредительно принявшим формы разъехавшихся, разъевшихся чресел благодушно вещающего хозяина...
Хозяина, по случаю приема дорогого редкого гостя прибарахлившегося в смокинг, чудоюдного (явно, от кутюр), экзотического покроя.
Сей чудодейственный парад одновременно напоминал моим несведущим глазам и допотопно светское платье, и монаршьи одежды, и спецодеяние главы католической паствы...
Лиловые, золотые и черно-парчовые искры-звездочки струились и плавали по всему, сыто и стыло возлежащему, в припорцию упитанному, телу минидиктатора, неуследимую выю которого не то обрамлял, не то окончательно хоронил затейливо прокатанный золотой шаманский ошейник, густо унаващенный бриллиантовой и самоцветной зернью.
Все, что располагалось выше драгоценного шикарного жабо, было приблизительно знакомо, точно когда-то виденный фотопортрет, неведомо кем подсунутый вдруг сейчас, только что в живописно оживленном голографическом слайде.
Вздернуто бесформенный нос (в студенческие годы задорно говоривший о малоказистом хозяине, - что парень этот свой в доску, которому запросто можно доверить какую никакую душевную тайну) нынче стиснут блеклыми залежалыми ланитами, вроде как с тщательно вытравленной по чужеземной технологии щетиной, потому как ни одного мало-мальски мужского волосяного продукта не наблюдалось на пустынной обширно невыразительной ряхе.
То, что подразумевалось подо ртом, представляло собой тандем анемичных земляных выползней, порою вяло слипающихся и растягивающих свои бледные желеподобные тела в значительной перемудренной гримасе...
Оставались глаза, которые кое-что информировали о существе, отнюдь не банальном и совсем уж не являющемся тем беспросветным русским мудрецом Обломовом (принципиально брезгливым к всякого рода доморощенным просперити), каковым, оно пытается предстать или хотя бы показаться предо мною, мелким ничтожным родственником.
Глаза выдавали этого квазисозерцателя, - выдавали все его явные и скрытые добродетели...
Глаза людоеда-интеллектуала, - вот что они являли собой.
Причем, колер они носили обычный: типично российский - васильково полевой. И возникала решимость обозвать эти незамутненные интеллигентской рефлексией погляделки незатейливыми избитыми прилагательными - голубые, чистые, небесные, безоблачные...
Однако, окунувшись, разок в эти заурядные бездонные лакуны-полыньи, больше подобного удовольствия постараешься себе не доставить.
В этих просиненных безжизненных лужицах таилась неведомая неотчетливая колодезная нежить, которую чрезвычайно отчетливо зрят таинственные ласковые священные существа, которые в эпоху первых династических Египетских царей, сопровождали и стерегли души умерших...
К примеру, если бы мой чернявый личный Фараон оказался один на один с подобным прямодушно мертвящим взором, - он бы сразу постарался найти самую тесную уютную укромную щель-схрон, - где-нибудь под ванной...
...- Знаешь, Володя, я не хочу лукавить и врать тебе. Понимаешь, ты попал сюда не по своей воле. Впрочем, сознайся сам себе: а подчиняется лично тебе твоя воля? Ты, наверное, давно догадался: ты не принадлежишь себе. И это факт. И в этом знании нет ничего зазорного. Разумеется, ты, как человек интеллигентской рефлектирующей...
- А ты, разумеется, хозяин своей воли!
- Ну, речь, сейчас не обо мне. Что можно я тебе рассказал.
- А все-таки! Вот ты провозгласил себя царьком этой чудовищной коммунальной казармы, в которой всегда искусственная идиотская тьма! В твоей дурацкой темноте толкутся твои странные люди-подданные, которые имеют полное право испражняться где им угодно...
- Эти "странные подданные" к твоему сведению, пожизненно обеспечены всем. Обильной вкусной жратвой. Половыми партнерами любого возраста и любой стати. Эти милые люди к твоему сведению заимели шанс прожить оставшуюся жизнь в собственном коммунизме, если угодно. Моим подданным не надо ломать голову о собственном грядущем. За них думаю я. Их единоличный властелин.
- Заставляешь их убивать друг дружку...
- Ошибаешься, дружок! Да, подобные пикантные времяпрепровождения существуют в моем минигосудартсве. Но, исключительно с моего доброго разрешения-вердикта. Мои подданные, обыкновенные людишки, с нервами, с накопившимися стрессами еще от прошлой жизни. А мой специальный устный вердикт вроде клапана, который стравливает излишнюю накопившуюся дурную энергию. Я им позволяю охотиться друг за дружкой. Охота, - самый порядочный древний инстинкт. И замещать его дешевыми зрелищными шоу: спортивными или еще, какими эстрадными, - это не решение проблемы. А в моем государстве проблему людской агрессивности никакими шлягерами не решить. И я придумал маленькие локальные войны. Представь, в стандартной однокомнатной секции, в полной темноте десять человек. И всего два человека имеют право пользоваться холодным оружием. Кинжал, кастет, обрезок стальной трубы... Я даю гонг. И охота началась! Охотники догадываются о месторасположении своей жертвы исключительно по запаху и шороху. И выживает в этой чудесной охотничьей войне самые удачливые и самые подлые. Смелость, храбрость, умение драться, - здесь, на этой маленькой войне они малопригодны. Сегодня сам убедишься. Ради тебя через час я объявляю очередную оздоровительную войну.
- Ради Бога! Ради меня, - избавь меня от созерцания твоей сумасшедшей лечебной резни... И потом, я никогда не относил свою робкую особу к свободным демократическим патрициям, чтоб любоваться и восторгаться, как другие...
- Позволь, позволь, милый мой родственник! А кто тебе сказал, что твое место в ложе амфитеатра? Единственным зрителем-патрицием, если угодно, являюсь всегда и поныне - я. И представь, мне порою откровенно скучно наблюдать за древним человеческим промыслом, - убиением себе подобных. Поначалу, знаешь, щекотало нервишки. Даже переживал за кого-нибудь. За ничтожную жизнь какой-нибудь смазливой блядешечки, за которой крадется толстозадый нахал с резаком... Этот толстомясый выродок крадется на четвереньках, тщательно внюхиваясь... А обоняние у некоторых моих подданных развивается! скажу я тебе... А у блядешки месячные, которые: кап-кап-капают... И толстый урод по милому запашку подбирается к ней с тыла, и... Правильно, думаешь! Оседлывает ее, и... И насилует, как ему заблагорассудится. А потом убивает. Отпиливает ее дергающуюся головку напрочь. Этот толстый душегубец, представь себе, продержался целых три войны! Этого молодчика совершенно непреднамеренно порешила одна престарелая дамочка, - обыкновенным плотницким инструментом: молотком. Скучно, брат... Сегодня эта матрона опять выйдет на тропу войны. Я ее снаряжу другим инструментарием, - сапожным шилом. Так что имей в виду, - против тебя и твоих сотоварищей будет выставлена интеллигентная пенсионерка профессиональная гладиаторша. А еще одному пареньку доверю плотницкую ножовку. Или туристический топорик. Еще не решил. Так что через час твои теперешние злободневные проблемы отойдут на очень дальний план. И признаться, я тебе, Володя, немножко завидую. Ты будешь занят нормальным мужским делом, - выживанием в этой надежной глухой тьме. Я же останусь во тьме рутинных повседневных дел. Надеюсь, ты не разочаруешься. И проведешь эти два часа весело. По крайней мере, будет потом о чем вспомнить.
Я глядел во все искренне встревоженные глаза на самопального самодержца, который все-таки числился моим родственником, - родственничком по линии некогда любимой моей единственной супруженции, - и не решался верить своим ушам...
Одно дело слышать по телевизору чей-нибудь ответственно шизофренический (все-таки, похоже, этот зажравшийся деятель не черный клоун, а патологическое существо, по которому скучает психиатрическая клиника!) лепет, и совсем другое...
- Ты полагаешь, мне будет интересно когда-нибудь в старческом маразме вспоминать наш содержательный диалог?
- Ну не знаю, что тебе будет любопытно вспоминать. Наше общение, или твое непосредственное участие в маленькой победоносной войне. Во времена нашего незабвенного детство самой любимой игрой всегда была война. И тебе наконец-то выпало счастье не понарошку в войнушке пожить. Пойми, как в страшной настоящей войне. А такие неудобства, как незнакомая местность, сплошная темнота, - наоборот могут оказаться не случайными... Не случайными, ежели сумеешь остаться живым. А это уж как повезет. Повезет твоему ангелу хранителю. Смекаешь, Володимер, о чем я талдычу?
