Андре Нортон - ЧИХНЁШЬ В ВОСКРЕСЕНЬЕ...

—  Должен согласиться с этим вашим утверждением, Питер, и поаплодировать вашему превосходному — вели­колепному изложению. Но, учитель, можно задать один-два вопроса? — Питер рассмеялся, и Тэйн завер­шил вопрос: — По вашим словам, главный мотив убийства Кэтрин Филиппиной — ревность. Вы лишь намекнули на более глубокую причину. Искрой, которая подожгла фи­тиль, послужило то, что Кэтрин могла раскрыть подлинную личность Филиппины. Она переписывалась с французс­кой адвокатской конторой, которая проводила для неё негласное расследование. И Филиппика едва успела. Письмо, которое пришло после смерти Кетрин, открыва­ло всё. Разве не правда также, что Кэтрин отчаянно нуждалась в деньгах и требовала их у матери?

— О, да. Мне казалось, я всё это объяснил. Филиппина не собиралась отдавать с таким трудом заработанные деньги Кэтрин. Это тоже, конечно.

—  Но я не понимаю, Питер, — неожиданно спросила Конни, — если вы в Вашингтоне всё узнали про Альму Ферсен, почему, вернувшись, не посадили вашу птичку в мешок, прежде чем она ещё что-нибудь не натворила?

—   По двум причинам. У меня не было решающего доказательства. Вы помните, что Филиппина перехватила последнее письмо и, по-видимому, уничтожила его. При­шлось писать во Францию; больше того, связываться с Сюрте — французской полицией, и окончательную информацию я получил только сегодня. Вторая причина — знание того, что наша маленькая Филиппина на самом деле Альма Ферсен, не доказывает, что она убила Кэтрин Клей и Марджи Хартвел. Я думаю теперь, что мог бы заставить её сознаться, потому что Маргарет тоже видела, как она начиняет в лаборатории капсулы. Но тогда я этого, конечно, не знал и был убеждён, что свидетелей у нас нет. Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что она не выдала бы себя, если бы Маргарет не была так уверена, а у меня в кармане не оказалось бутылочки с ядовитым кремом. Она была сильным противником, как говорят в лучших книгах.

—  А откуда появился наркотик в сумке миссис Харт­вел? — спросила Фредерика.

—   С сожалением сообщаю, что он попал туда из квартиры Джеймса Брюстера через Филиппину. Брюстер под покровом своей респектабельности занимался гряз­ным делом. Он снабжал Кэтрин наркотиками, и Филиппина об этом знала. Они поняли, что квартиру Джеймса могут обыскать, и решили, что сумка миссис Хартвел — идеальное место для оперативного запаса. Так оно и оказалось.

—  Но как вы это всё узнали? Он ведь не признался?

—  О, никогда. Он был отлично замаскирован, но стал так самоуверен, что не уничтожил запас в своей конторе в Ворчестере. Так мы его и взяли. Счастлив сказать, что у него теперь будет время подумать.

— И ещё одно он от нас скрывал. Чертежи архитектора для его будущего счастливого дома, — вставил Тэйн.

— Да. В конце концов он признался, что первоначаль­но предназначал его для Кэтрин, но потом устал от неё и переключился на Филиппину. Из них получилась бы отличная пара. Он, кстати, был ещё одним мотивом Филиппины для убийства.

—  Он должен был подозревать её, — сказала Конни.

—  Несомненно. Возможно, он даже подбадривал её на первое шоу. Но, конечно, ничего подобного он не признает. Он юрист, и у него сильный инстинкт самосохра­нения.

—   Он ему понадобится, когда выйдет, — с явным удовольствием сказал Тэйн.

Все помолчали, потом Питер встал.

—   Я пообещал доктору Скотту отвезти Фредерику домой рано, и мне кажется, что вам двоим тоже не мешает выспаться.

Конни зевнула и рассмеялась.

— Вы говорите разумно, Питер, но как нам не хочется, чтобы вы уходили. Можно, я ещё какое-то время буду помогать в магазине, Фредерика? Не думала, что это так интересно... О, и я ещё хотела спросить... Может, вы знаете, откуда у преподобного отца Арчибальда такая страсть к книгам Бертрана Рассела? Я и не подумала бы...

—  Шшш, Конни, — быстро отреагировал Питер. — Нельзя сомневаться в священнике.

—   Может, он тоже хочет, чтобы его охраняли, — рассмеялся Тэйн. — Но у меня сейчас нет людей. Может, полковник Мохан...

—  Нам пора, Фредерика, — сразу сказал Питер, беря Фредерику за руку и протягивая ей костыль.

Когда они добрались до машины, Питер убрал верх.

—   Все бури кончились, моя дорогая, — сказал он негромко, — и я подумал, что хорошо бы взглянуть на звёзды.

—   Они прекрасны, Питер, и такие необыкновенно мирные. Я думала об этом весь вечер. Сначала весь этот ужас, а теперь снова мир.

—  Но почему такие потрясающие мысли, моя дорогая Фредерика?

—  О, Питер, не смейтесь надо мной. Два человека, которые здесь жили, мертвы, и однако все, даже миссис Саттон, снова в мире.

—  «Ма» Хартвел понадобится много времени, чтобы оправиться. А Джеймсу никакого времени не хватит.

—  О, да... Но я не способна ему сочувствовать. — Да и я не хочу этого. Я ведь заметил, как он строил вам глазки.

—  Наверно, он был неравнодушен к Филиппине.

— Сомневаюсь. Она могла его шантажировать, потому что знала о наркотиках. Но должен признать, что его интерес к постройке дома заметно усилился, когда Кэт­рин ушла с его дороги.

—  Может, он видел, как Филиппина ищет серебряную табакерку, когда обнаружил тело Кэтрин в то ужасное воскресенье?

—  Возможно. Сейчас трудно сказать. Но нельзя ли оставить его?.. Я бы поговорил о нас.

—  А есть, что сказать о нас?

— Да, и много. И перестаньте стесняться. Так вот. Мы распутали свой первый случай, Ватсон. Но в общей суматохе я, по-видимому, забыл несколько личных про­блем. Вы заметили, как я подготовился к этому вечеру? Нет? Я разочарован. Во-первых, новая машина, во-вто­рых, мой лучший костюм. В последний раз я надевал его, когда отводил свою подругу на ярмарку. С тех пор я был слишком занят для приёмов. И вот сегодня, надевая свой лучший воскресный костюм, я нашёл в кармане сложен­ный листок...

—  Ключ. Точнее — послание букета, — сразу отозва­лась Фредерика. — А я совсем забыла о нём. Вспомнила только сегодня днём.

—  Интересно, а почему именно сегодня днём?

— Маргарет Саттон сказала, что я должна спросить вас о нём.

—  Правда? Ну, что ж. Я думал пойти на компромисс, но я всегда делаю то, что велит Маргарет.

Он протянул Фредерике листок, и при свете прибор­ных огоньков она прочла:

Немного стоит тот,

Кто достаётся легко,

Поэтому никогда не отчаивайся

 И не сожалей о своей участи.

 Оба рассмеялись, и Питер не торопясь проговорил:

—  Теперь вы понимаете, почему я не счёл разумным сообщать такие мысли энергичной деловой женщине Фредерике Винг. Должен признаться, что я был напуган до смерти.

—  Значит, вы считаете, что достались бы легко?

—  Я думал не о себе. Просто представил себе, как это подействует на Южный Саттон, если вы вобьёте такую мысль в свою хорошенькую головку.

—  Понятно. А теперь вы преодолели свой страх...

—   В личном смысле кое-что другое заняло место страха. Я по-прежнему не считаю себя хорошей добычей, Фредерика, но мне кажется, что сейчас за мной стоит поохотиться.

Фредерика ничего не ответила, и немного погодя пол­ковник продолжил:

—  Вы знаете, после убийства я ни слова не слышал о вашей простуде. Вы поправились?

—   О, да. После того как чихнула в воскресенье и вызвала всю эту катастрофу, я сразу почувствовала себя лучше.

—  Понятно. Но, если не ошибаюсь, вплоть до субботы вы продолжали чихать. Я помню громкий чих в понедель­ник — что означает опасность — очень точно. А теперь — это очень важно. Во вторник вы чихали?

—  Да. Да, я в этом уверена, потому что старалась вспомнить стишок, который вы мне не рассказали.

Питер привёл машину на вершину последнего подъ­ёма, откуда видна была и долина и звёзды. Затем выключил двигатель и повернулся, глядя на бледный овал припод­нятого лица.

—  А вот и стишок, дорогая Фредерика, тот самый:

—  Да, об этом мы все знаем...

—  Не прерывайте, пожалуйста.

—  Ох!..

—   Но ведь я больше не чужак. И, надеюсь, вы не станете возражать?

Много времени спустя яркая новая машина покати­лась с холма. Ожил мотор.

—   Не знаю, любовь моя, что на это скажет доктор Скотт. Мы ведь безбожно опоздали, — негромко сказал Питер. — Но если это означает быть преследуемым Фредерикой, то, боюсь, я не остановлюсь. Я очень счас­тлив...

— Я тоже, — сонно ответила Фредерика, глядя на небо и дружелюбные звёзды.