Я покосилась на Павла Васильевича – может быть, он проснется и даст мне какую-нибудь подсказку?
Но он спал, лицо его впервые за долгое время было спокойным и безмятежным.
Черт, какую же тайну хранит эта сова?
Я стала вспоминать все, что знаю о совах.
Ну, все знают, что они – ночные хищники, прекрасно видят в темноте, а днем становятся беспомощными.
Хорошо, но что это мне дает? Только то, что сова вполне может быть хранительницей тайны…
Что еще?
У совы короткая, но очень подвижная шея, она может повернуть голову на сто восемьдесят градусов, вот так…
Я машинально повернула голову совы…
И она действительно повернулась с негромким скрипом, при этом голова отделилась от туловища, как крышка от банки кофе. Точнее, от сосуда, хранящего в себе тайну.
Я чуть не вскрикнула от радости.
У меня в руках был теперь небольшой сосуд, внутри которого лежал старинный медный ключ с фигурной бородкой и небольшая, сложенная вчетверо бумажка.
У меня в руках был ключ от тайны…
В буквальном смысле ключ, вот он. Но что этот ключ должен открыть? Какую дверь? Какую шкатулку? Возможно, подсказка находится на этом листке, раз уж он был спрятан вместе с ключом?
Я развернула бумажку.
Это была квитанция ремонтной мастерской.
В верхней части стояло название мастерской – «Золотые руки» и ее телефон.
Ниже от руки шариковой ручкой было вписано:
«Настольная бронзовая лампа-надгробие» – видимо, так назывался тот предмет, который отдали в ремонт в эту самую мастерскую «Золотые руки»…
Правда, «лампа-надгробие» показалось мне довольно странным названием для светильника, однако я продолжила внимательно изучать квитанцию.
И тут же была еще больше удивлена: ниже названия лампы был указан срок изготовления заказа – десятое июля тысяча девятьсот девяносто пятого года!
Этот срок наступил и прошел больше пятнадцати лет назад!
На смену бурной радости пришло горькое разочарование.
В девяностые годы прошлого века в нашей стране открывалось множество маленьких частных фирм, мастерских и магазинчиков, которые тут же закрывались или просто исчезали, не выдержав конкуренции, не справившись с рэкетом со стороны бандитов и чиновников.
Какова вероятность, что эта мастерская «Золотые руки» до сих пор существует?
Да никакой!
А если даже эта мастерская каким-то чудом уцелела – неужели там до сих пор хранится настольная лампа, которую отдали в ремонт пятнадцать лет назад?
Но Павел Васильевич недвусмысленно указал мне на тайник в сове…
Значит, я должна сделать все, что могу, а уж получится это или нет – зависит не от меня!
В комнате Павла Васильевича был телефонный аппарат. Я сняла трубку и набрала номер, напечатанный на квитанции.
И заспанный женский голос недовольно проговорил:
– Квартира Ивановых!
Ну, вот и все, я сделала, что могла, но чуда не произошло. Никакой мастерской «Золотые руки» больше не существует. Там, где была эта мастерская, живут теперь какие-то Ивановы…
На всякий случай я все же спросила:
– А вы не знаете, ремонтная мастерская…
– «Золотые руки», что ли? – переспросила женщина и тут же крикнула куда-то в сторону: – Василий Иваныч, это тебя!
Некоторое время в трубке молчали, затем послышались приближающиеся шаги, и сварливый мужской голос проговорил:
– Да не знаю я, куда ваша бритва подевалась! Раз у вас нет квитанции, так не о чем и разговаривать! Может, вы ее вообще в другую мастерскую отдали!
– Да я вовсе не по поводу бритвы, – прервала я его монолог. – И квитанция у меня есть…
– Ну, если квитанция есть – тогда другое дело! – успокоился мой собеседник. – Если квитанция имеется, приходите, мы вам все выдадим. Только новых заказов, извиняйте уж, не принимаем, у нас мастер уволился…
– Нет-нет, никаких новых заказов! – заторопилась я. – Мне бы свое получить… только напомните мне адрес вашей мастерской.
– Адрес? Адрес, это можно, только вы по адресу просто так не найдете. Вы лучше послушайте, как до нас дойти. Доезжаете, значит, до Андреевской церкви…
– А это где?
– Ну народ! – вздохнул мой собеседник. – Ну ничего не знают! Андреевская церковь – это которая на шестой линии…
– На Васильевском острове? – догадалась я.
– Ну да, а где же еще? Значится, доезжаете до Андреевской церкви, переходите дорогу и прямо напротив заходите во двор. Оттуда, значит, во второй двор, направо… только направо, налево не ходите! – в голосе его прозвучала непонятная тревога. – Свернете, значит, направо, пройдете мимо цветника, тут будет подъезд…
– Это и есть ваша мастерская? – обрадовалась я.
– Да нет, погоди, какая прыткая… – мужчина перешел на «ты». – В этот подъезд ты не входи, а сверни возле него в подворотню, а вот там уж будет дверь железная, синяя такая. Так это тоже не то, ты мимо этой двери пройдешь, а за ней будет лестница, четыре ступеньки. Ты по этой лестнице поднимайся и звони, мы тебе откроем!
Я хотела попросить еще раз продиктовать маршрут, но из трубки уже доносились сигналы отбоя.
Хорошо, подумала я, что я от природы обладаю прекрасной памятью и запомнила инструкцию слово в слово.
Едва дверь квартиры захлопнулась за Диной, Августа ворвалась в комнату Павла Васильевича.
Зять лежал в инвалидном кресле с закрытыми глазами. На лице его было счастливое, умиротворенное выражение, как у человека, закончившего трудную и важную работу. На полу у его ног валялось несколько листков с карандашными каракулями. Тут же лежал и сам карандаш, выпавший из его ослабевших пальцев.
Увидев разбросанные записки, Августа Васильевна побагровела.
– Так ты можешь писать?! – воскликнула она в гневе. – А меня все это время водил за нос!
Павел Васильевич ее не слышал. Он спал или был без сознания.
Августа тяжело опустилась на колени, собрала бумажки и с трудом разобрала нацарапанные на них слова.
Первая же записка привела ее в ярость.
«Я хранил его много лет и теперь должен передать тебе».
Августа поселилась в квартире Павла Васильевича еще при жизни своей сестры Марины. Сестры никогда не были особенно близки, они были слишком разными: Марина не расставалась с книгами, Августу интересовали вещи простые и приземленные – наряды, мальчики, веселые компании. Их детство прошло в небольшом провинциальном городке в самом сердце России. После школы Марина собрала вещи и уехала в Ленинград, поступать в институт. В родной город она больше не вернулась.
Уже в институте она познакомилась с молодым ученым, после защиты диплома они поженились. Вместе с мужем Марина ездила в далекие экспедиции – в Туву, на Алтай, в Монголию. Детей они не завели – это было очень трудно при их образе жизни. Сибирь и Камчатка, Якутия и Средняя Азия… где на грузовике, где на моторной лодке, где на лошади или верблюде. Какие уж тут дети!
Только в родной город Марина не наведалась ни разу. Впрочем, Августа ее тоже нечасто вспоминала. Она вышла замуж, но неудачно – муж пил и вскоре по пьяному делу погиб в аварии. Второй муж был человек более основательный, он не пил и неплохо зарабатывал, но бросил Августу, когда узнал, что у нее не может быть детей из-за раннего аборта. Потом был еще один человек, и еще один – тут уже речь не шла о замужестве, и эти мужчины тоже как-то незаметно исчезали из ее жизни, не оставляя после себя ничего, кроме разочарований.
В один далеко не прекрасный день, оглядевшись по сторонам, Августа неожиданно поняла, что жизнь прошла, что семьи у нее нет и никогда не будет и впереди – только одинокая нищая старость.
Тут-то она и получила письмо от сестры.
В письме Марина сообщала, что тяжело, неизлечимо заболела. Она вспоминала их далекое детство, маленький городок, сожалела, что они давно не виделись, и писала, что очень хотела бы напоследок повидаться с сестрой.
Прочитав это письмо, Августа недолго раздумывала.
Она поняла, что это – шанс изменить свою жизнь, вырваться из провинции, поселиться в большом городе и, возможно, улучшить свое материальное положение.
Она приехала к сестре и поразилась, увидев огромную квартиру профессора. Сестра была ей рада. Она действительно была тяжело больна и хотела напоследок вспомнить прошлое, родной город, общих знакомых. Августа не спешила возвращаться, и ее никто не торопил. Профессор видел, что жене легче вдвоем с сестрой, и это его радовало.
Никаких особенных обязанностей у Августы не было – Павел Васильевич был достаточно обеспечен, чтобы нанять сиделку для больной жены и домработницу для ведения хозяйства, так что свояченица жила как у Христа за пазухой.
Как-то Августа подслушала разговор сестры с мужем. Из этого разговора она поняла, что профессор хранит какую-то огромную ценность, какой-то древний артефакт. Что такое артефакт, Августа не знала, но поняла одно: он наверняка стоит огромных денег.
Вскоре Марина умерла.
