Он говорил как полицейский — учтиво и с легкой угрозой. Артур стал пунцовым и вцепился руками в дверь.
Так мы некоторое время стояли друг против друга. Потом я сказала:
— Лили хочет знать, сколько тебе заплатили.
Я говорила очень мягко, почти дружелюбно. Он помолчал, затем пожал плечами:
— Мне, собственно, все равно, что она думает. Пятьсот тысяч.
Я подняла брови:
— Ого.
Артур самодовольно ухмыльнулся, смущение как рукой сняло. Как будто упоминание о такой крупной сумме придало ему уверенности.
— И это не все, — сказал он.
Мы с Элом ждали.
— У меня контракт на написание книги, — Артур сделал эффектную паузу. — Один миллион шестьсот тысяч баксов. Только на продажу в США.
— Ты собираешься писать книгу?
— О нашей жизни с Лили. Каково жить с такими людьми. У которых такое прошлое.
Эл сделал еще шаг:
— И вы обговорили это с вашими адвокатами, верно ли?
Я кивнула:
— Тебе следует это сделать. Существуют законы об ответственности за распространение клеветы. Ты же понимаешь.
— Идите к черту, — он захлопнул дверь перед нашим носом.
Эл пожал плечами, развернулся и начал спускаться. Я последовала за ним.
— Ее адвокаты подадут на него в суд. Постараются получить судебный запрет, — сказала я.
— Думаешь, им удастся?
Я покачала головой:
— Наверное, нет. Он имеет право писать об их жизни. И вообще о чем хочет, если не станет обвинять ее в том, чего она не совершала. И исковое заявление можно подать только в случае клеветы.
— В этом-то и вопрос, верно?
Я кивнула. Да, это вопрос. Артур по меньшей мере намекнет, что Лили причастна к смерти Хло. Это будет клеветой или нет?
Я набрала номер Лили на мобильнике. Телефон звонил и звонил, но никто не брал трубку. Видимо, она его выключила.
— Самое ужасное то, что теперь ясно — это не он, — вздохнула я.
— Не он убил?
— И не он шантажировал.
Эл кивнул:
— Он побоялся бы, что его разоблачат, и не стал бы рисковать.
— Вот именно.
— Ну, и куда теперь? — спросил Эл.
— К Вассерману, — ответила я. — А что нам остается?
Адвокат сидел у себя в кабинете. На его обычно безупречном столе были разбросаны копии «Дэйли Инкуайрер».
— Эл Хоки, я полагаю, — произнес Вассерман. Сильная рука Эла исчезла в огромной ладони адвоката.
— Читали? — я указала на газеты.
Он кивнул:
— Завтра об этом напишут все. Им не понравится, что «Инкуайрер» опередила их, и они постараются украсить историю новыми подробностями.
Я вздохнула:
— Как вы собираетесь этим воспользоваться?
— Мы не станем утверждать, будто ничего не было. А ее выставили в невыгодном свете. И наша задача — постараться убедить присяжных, что она действовала одна, а наш клиент ни в чем не участвовал.
— То есть вы на этом будете строить защиту? Что виновата Лили? — спросила я, хотя уже знала, что именно так и будет.
— Да.
— То есть я не смогу больше получать от нее деньги.
Он покачал головой:
— Все, что теперь нужно моей фирме — это новое дело ради общественного блага. Что касается вас обоих, вы тоже не станете продолжать работу. Вы также не сможете брать у нее деньги, и я абсолютно уверен, не захотите работать бесплатно. Не говоря уже о некоторой нравственной дилемме.
Я кивнула. Мне и самой все было предельно ясно. Эл вздохнул.
Вассерман встал:
— Постарайтесь предоставить мне последний отчет как можно скорее.
Мы с Элом ушли в отвратительном настроении. Остановились на парковке, облокотясь на его машину.
— Еще один платежеспособный клиент к чертям, — пробурчал Эл. На этот раз вздохнула я. — Вот что я тебе скажу. Я собираюсь и дальше следить за своими прогульщиками. А ты делай то, что планировала.
— Это что?
— Ищи другого подозреваемого. Кого-нибудь, кроме Лили Грин.
Он прекрасно меня знал. Мы попрощались. Оставался еще час до окончания уроков — времени не хватало ни на поездку к Лили, ни домой. Я отправилась в кафе напротив школы Исаака и нашла свободное место среди нескольких десятков молодых людей, усердно печатавших на своих ноутбуках. Кафе Лос-Анджелеса забиты жаждущими славы сценаристами, колдующими над очередным «Чайнатауном» или «Гражданином Кейном». Что-то подсказывало мне, что большинство из них вряд ли переплюнут даже такой шедевр, как «Каникулы каннибала», созданный моим мужем.
Я удобно устроилась с чашкой кофе без кофеина, кусочком торта размером с мою голову и мобильным телефоном. Я не представляла, что делать дальше. Разве что обнюхивать все кусты и пытаться найти кого-нибудь, кто мог быть причастен к убийству Хло. За неимением лучшего я решила выполнить обещание, данное Лили, и разобраться в истории матери Хло. По телефону Ванда Пакульски говорила с придыханием, более заметным, чем в реальности, и я не удивлюсь, если в ее обязанности входил и секс по телефону.
— Надеюсь, я вас не отвлекаю, — сказала я.
— Нет, совсем нет. Я сажала маленький японский клен. Для Хло. Когда он немного подрастет, я поставлю под ним скамейку. Это же будет замечательно, правда?
Несмотря на трудное детство Хло, мать ее очень любила и тяжело переживала смерть дочери.
— Будет очень красиво, — согласилась я.
— Чем могу служить, Джулиет?
— Я просто хочу удостовериться. Вы точно знаете, что у Риза Блэкмора были сексуальные отношения с Хло, и он помог ей попасть в реабилитационный центр?
— Насколько я знаю, да. Мне об этом говорила Хло. Он был ее клиентом и заплатил за нее, чтобы она попала в клинику. В этом центре к ней очень хорошо относились. У нее появились хорошие друзья. Вы знаете, я бы никогда не подумала, что Хло окажется в реабилитационном центре.
— Почему?
— До того как попасть в клинику, она не желала признавать, что у нее проблемы. Когда я бросила свой бизнес и наркотики, то попыталась убедить ее не принимать кокаин и крэк. Но она не послушалась. Заявила, что это нелепо, что принимает совсем немного, и что я не должна лезть в ее жизнь. А потом однажды позвонила и сообщила, что легла в клинику.
— Она сказала вам, почему?
Ванда помолчала.
— Нет. Не совсем. Сказала только, что собирается изменить свою жизнь, и Оджай будет первым шагом.
Интересно, в планы Хло входила только борьба с наркотической зависимостью, или у нее на уме были и другие цели?
— Вы читали газету, Ванда? «Дейли Инкуайрер»?
Она не читала, и пришла в ужас от моего рассказа:
— Так вот кого шантажировала Хло! Лили Грин!
— Да.
— Даже не знаю… — она замолчала.
— Что? — спросила я.
— В общем… Я не помню точно. Незадолго до смерти, когда Хло приезжала ко мне… Когда дала денег на галерею… Она говорила что-то.
— Что? Что она говорила? — я едва сдерживала волнение.
— Будто знает что-то о людях, чего они сами о себе не знают. Насколько это захватывает. Я решила, что она говорит о Поларисе. Об их браке и всем остальном. Я ответила ей, что мне сложно понять, потому что у меня никогда не было мужа, но зато я помню некоторые моменты из ее детства, о которых она забыла.
— А что она ответила? — я старалась говорить спокойно, но голос все равно дрожал.
Ванда вздохнула:
— Я точно не помню. По-моему, засмеялась. Мы стали говорить о моих планах по поводу галереи. Тогда меня это очень волновало.
После разговора я стала рассеянно пощипывать торт. Видимо, Хло говорила о Лили. Откуда она могла знать о поступке Лили, если сама Лили толком не знала? Оставив от торта одно воспоминание, я взглянула на часы. Все равно оставался почти час до того, как можно будет забрать Исаака из школы и отвезти Руби в другой конец города на музыку. Я огляделась и увидела в углу вывеску «Доступ в Интернет, 10 долларов в час». Прекрасный способ убить время.
Я отдала скучающей женщине за стойкой десять долларов и села за симпатичный оранжевый компьютер в углу. Открыла «Гугл» и набрала полное название «Центр реабилитации и самореализации в Оджай». Первая ссылка вела на сайт самого центра. Сайт оказался великолепен. Предлагался виртуальный трехмерный тур по центру, благодарственные отзывы излечившихся и длинная статья доктора Блэкмора, объяснявшего связь между подавлением воспоминаний о травматических событиях и самолечением. Меня привлекла теория Блэкмора. Конечно же нельзя назвать совпадением тот факт, что часто, хотя и не всегда, наркоманами являются люди, пережившие травму или горе. Пример этому — судьбы многих моих подзащитных-наркоманов. Я вполне допускаю, что человек принимает наркотики, чтобы облегчить свою боль. Мне, ничего не смыслящей в наркотиках, всегда казалось, что физические симптомы сопровождаются серьезными эмоциональными нарушениями. Гипотеза доктора Блэкмора о том, что корень проблемы — это подавление воспоминаний о травме, имела для меня больше смысла, чем любое другое объяснение.
