— Я тебе говорила: он! — шепнула она мужу.
— Наоборот, я тебе повторял, — буркнул Иван Андреевич.
Преображенский нехотя поднялся с места и подошел к следователю.
— Вы меня арестуете? — с какой-то странной обреченностью спросил он.
— Нет, — ответил Марсильяк. — Покажите мне ваши руки.
Никита удивился, однако выполнил его просьбу. Аполлинарий Евграфович внимательно осмотрел его пальцы и бросил взгляд на Амалию.
— Можете сесть, — разрешил он. — Евдокия Сергеевна!
Тайная советница оторопела.
— Разрешите взглянуть на ваши руки, сударыня, — проговорил Марсильяк, подходя к ней.
— Это что, это еще зачем? — заволновался тайный советник.
— По долгу службы, — хладнокровно отозвался следователь.
На лицах присутствующих было написано живейшее любопытство, которое все возрастало. Евдокия Сергеевна с мученическим видом позволила Марсильяку осмотреть свои руки. Он поглядел на Амалию и покачал головой.
— Мадемуазель Беренделли!
Она, не понимая, взглянула ему в лицо.
— Мне бы хотелось увидеть ваши руки, — пояснил Марсильяк по-французски.
Но и на руках дочери хироманта не обнаружилось никаких пятен. Анна Владимировна заерзала на месте. Веер застыл в руке тайной советницы, которая вся обратилась во внимание. Что делает странный следователь? Чего добивается?
— Анна Владимировна! — Марсильяк уже был возле хозяйки дома. — Покажите ваши руки, пожалуйста.
Билли озадаченно моргнул и обернулся к Амалии, но она сделала знак, что потом ему все объяснит. Следователь осмотрел руки хозяйки дома и покачал головой.
— Благодарю вас.
«Все-таки убийца успел вымыть или тщательно вытереть руки, — с сожалением подумала Амалия. — Он догадался…» Но тут Марсильяк сделал шаг к Верховскому-старшему.
— Павел Петрович, будьте так любезны, покажите ваши руки.
Статский советник озадаченно взглянул на жену, на напряженно ожидающую, с замкнутым лицом Амалию и, пробормотав: «Ради бога», — протянул следователю обе кисти.
Марсильяк поднял голову. Во взоре его блеснула тусклая искра и погасла, и Амалия сразу же все поняла.
— Благодарю вас, — очень вежливо промолвил следователь. — У меня к вам только один вопрос: какое участие вы принимали в убийстве графини Толстой и адвоката Городецкого?
— Что? — болезненно вскрикнул Павел Петрович. — Я никого не убивал!
— Ваши руки говорят об обратном, — ответил Марсильяк. — Итак?
Антуанетта, не выдержав, громко спросила по-французски, что происходит и почему ее заставили показывать свои руки. Амалия объяснила ей, что у человека, который заряжал ружье, должны были остаться пятна пороха на пальцах. А поскольку они обнаружились у хозяина дома…
— Так я и знал, — вздохнул Билли. — Все как в книжках: убийцей оказывается именно тот, на кого меньше всего думаешь. А с виду такой приличный человек. Я всегда знал, что никогда нельзя доверять приличным людям!
— Нет, тут какое-то недоразумение! — горячился Верховский. — Я, конечно, уважаю ваши методы, но…
— Это невозможно! — поддержала его жена. — Уверяю вас, вы ошиблись!
— Любое обвинение требует доказательств, — буркнул Владимир Сергеевич, в котором проснулся помощник адвоката. — У вас они есть?
— Я никак не мог их убить, я находился в саду! — заявил рассерженный статский советник. — Меня видели!
Марсильяк бросил рассеянный взгляд на присутствующих.
— Сколько помню, вы появились в саду не сразу, — уронил он.
— Однако выстрел прогремел, когда я уже был на улице!
— Тот, который убил адвоката, — да. Но о том, который убил графиню, нам мало что известно. Возможно, вы зарядили ружье, о чем говорят пятна пороха на ваших руках, застрелили Елену Николаевну и передали ружье кому-то еще, а сами отправились в сад, чтобы обеспечить себе алиби. Кстати, вы очень спешили, когда появились там. Почему?
— Я отправился в сад, потому что мой сын стрелялся с господином бароном! — вспылил Павел Петрович. — А спешил я потому, что опасался опоздать!
Никита Преображенский мстительно рассмеялся.
— Отлично! — воскликнул он, чем до глубины души поразил гостей. — Сначала Иван Андреевич сообщает нам, что является убийцей, а потом выясняется, что его подчиненный не отстает от начальства. Яблочко от яблони, как говорится!
— Я запрещаю вам оскорблять моего отца! — Митенька вскочил с места, пылая негодованием.
— А не то что? — поинтересовался Преображенский. — Вызовете меня на дуэль?
Митенька хотел поставить зарвавшегося композитора на место, но проклятая простуда вновь дала знать о себе — юноша чихнул.
— Иван Андреевич ничего дурного не делал! — кинулась в атаку Евдокия Сергеевна.
— И тем не менее, — вмешался Марсильяк, — я бы очень хотел услышать, о каком таком убийстве идет речь. Итак, Иван Андреевич?
Тайный советник угрюмо глянул на него и рассказал, как случайно прочитал в газете о том, что их бывший сослуживец Васильчиков, осужденный за растрату, находится в тюремной больнице и может скоро умереть. А так как Иван Андреевич имел некоторое касательство к тому, что его арестовали… Он запнулся. Ему и самому было сложно объяснить, отчего он чувствовал на душе тяжесть от того, что Васильчиков, который в общем-то заслужил свою судьбу, попал в такое положение. Тем более что Васильчиков-то сделал все, чтобы вина пала на другого, на начальника, и если бы в больнице оказался он, Иван Андреевич, даже бы глазом не моргнул, обедал бы с прежним аппетитом и никакие угрызения совести бы его ни мучили.
— Хм, боюсь вас разочаровать, но думаю, что вряд ли вы можете считать себя убийцей, — сказал Марсильяк, выслушав Ивана Андреевича. — Видите ли, ваше превосходительство, некоторые заключенные выдумывают себе разные болезни, подкупают врачей и годами живут в больницах, а там, глядишь, выхлопочут себе и досрочное освобождение. Я не утверждаю, конечно, что ваш бывший сослуживец именно из таких, но на вашем месте не слишком бы доверял газетам.
Евдокия Сергеевна сердито посмотрела на мужа. Ах, вот всегда Иван Андреевич такой, вечно о других печется, и эгоизму практического в нем нет никакого. Нет бы о себе в первую очередь думать, а остальных побоку… И вообще, слишком он порядочный, а люди таких не любят, в глаза хвалят, а за спиной обычно смеются. Женщина с треском сложила веер.
— А пока меня интересует, что скажет Павел Петрович, — проговорил Марсильяк, снова оборачиваясь к хозяину дома. — У вас есть объяснение тому, откуда у вас на руках взялись пятна пороха?
— Я не помню, — пробормотал хозяин дома. — Не помню!
— Ты же показывал вечером ружье Ивану Андреевичу, — несмело напомнила жена. — Может быть, тогда?
Но Павел Петрович упрямо мотнул головой.
— Нет. Мы смотрели ружье, что верно, то верно, но я его не заряжал. Да и к чему? Мы же не собирались на охоту, в конце концов!
Амалия колебалась. Если бы Верховский ухватился за предлог и стал горячо убеждать всех, что он заряжал ружье, дабы показать его начальнику, все — вину Павла Петровича можно было бы считать доказанной. Но он сказал чистую правду, хотя и знал, что она не сможет ему помочь. Но если Павел Петрович говорит правду, откуда же все-таки взялись пятна пороха?
— Воля ваша, но это просто глупость, — сказал внезапно барон Корф.
— Что именно? — живо обернулся к нему Марсильяк.
— Простите, но я не могу представить себе нашего почтенного хозяина в роли убийцы, — холодно промолвил Александр. — Уверен, он просто забыл, откуда взялись пятна.
Следователь пожал плечами.
— Есть много вещей, которые мы не в состоянии себе представить. Например, электричество. Ведь еще наши деды сочли бы его чем-то фантастическим.
— И тем не менее, — объявил Павел Петрович, почувствовавший поддержку, — я никого не убивал!
Марсильяк сел.
— Что ж, — спокойно проговорил он, — тогда вам остается только вспомнить, откуда могли взяться пятна на ваших руках. Вы заряжали сегодня ружье?
— Нет! — сердито ответил Верховский.
— Мой отец ничего такого не делал! — поддержал его Митенька. — Наша полиция просто возмутительна!
Мать посмотрела на него неодобрительно. Но юноша успел заметить только улыбку Амалии и отчего-то обиделся.
— Как все глупо получилось, — устало сказал Преображенский сидевшей рядом с ним Вареньке. — Хотел провести приятный вечер, а видите, чем он обернулся. Теперь вот застрелили Элен, меня обвинили в убийстве…
— Я ни мгновения не верила, что вы виновны! — воскликнула Варенька. И ее слова были чистой правдой.
— Почему? — с любопытством спросил Никита.
Мадемуазель Мезенцева подумала, что бы такое ответить, и ухватилась за фразу из модного романа популярной среди юных девиц мадам Вервен.
