Дональд Уэстлейк - И только потом пожалели

Солнце пересекло точку зенита и начало медленно скатываться к закату, так что сейчас оно светило в глаза молодым людям, ослепляя и обжигая своими лучами, и наконец заставило их сменить место.

– Я все еще не показала тебе домик, – напомнила Мэри-Энн.

– Ладно, я готов, – отозвался Мэл. – Пошли. Они пробрались сквозь кустарник, чувствуя влажную болотистую землю под своими голыми ногами, и вошли в домик. Там они продолжили свою незамысловатую игру, развили ее, стали изображать Синтию и Реджинальда из английской сентиментальной комедии, пили воображаемый чай из воображаемых чашек, рассказывали друг другу, как сильно они скучали, пока она была миссионером на Цейлоне, а он находился со своим полком в Индии. Но вдруг чей-то голос произнес:

– Доктор Чакс.

Молодые люди обернулись, и Мэл удивленно улыбнулся:

– Кен! Что ты здесь делаешь?

Сумасшедший вошел в комнату, держа в руке дубинку.

Чакс.

Сумасшедший приплыл на остров. Отполз от маленькой лодки с оранжевым парусом, немного отдохнул на влажной земле, измученный непривычными усилиями по управлению маленьким парусником на открытой воде, а еще больше измученный беспорядком, царящим в его голове.

Чакс.

Обе части его личности активизировались сейчас, все в нем перепуталось и перемешалось. Он уже не знал, кто он. Он совсем потерялся. Все смешалось, все его “я” говорили одновременно, все смертельно боялись конца.

Чакс.

Сияло солнце, грея его тело, высушивая пот, непрерывно стекавший на его горящий лоб, заволакивая его глаза оранжевой дымкой. В очередной раз сейчас он был один и беззащитен; яркий солнечный свет слепил его, указывая на него всем его врагам, и ровная спокойная вода окружала со всех сторон. На этот раз ему некуда бежать, остается только ждать, пока враги не подберутся поближе.

Чакс.

Сумасшедший встал и двинулся вперед. Без цели, без направления, без смысла, ведомый лишь боязнью преследования и жуткими криками, разрывающими его голову изнутри. Безумец обходил остров по периметру и наткнулся на маленькую, поросшую травой полянку у воды и сверкающую белую гребную шлюпку с красными бортами, привязанную толстой веревкой.

На острове кто-то есть. Где-то на острове. Кто-то был здесь на острове. Но кто здесь еще может быть, кроме Чакса? Он должен иметь штаб-квартиру, он должен иметь тайное убежище, скрытое ото всех место, откуда посылает свои приказы, некое место, где он может смотреть на экраны телевизоров, руководить преследованием, пытками и экспериментами над Робертом Эллингтоном. Робертом Эллингтоном, которого он выбрал на роль своей жертвы, подопытного кролика, своего оппонента.

Чакс.

Он должен быть здесь, и именно здесь сумасшедший найдет его. Найдет его, отыщет вход в его подземное убежище, его нору, его пещеру, и уничтожит его раз и навсегда в его собственной крепости. А если уничтожить мозг, то смогут ли существовать конечности? Наступит конец преследованиям, охотникам придется прекратить его поиски.

Чакс.

Сумасшедший пробирался в глубь острова, двигаясь теперь на четвереньках, разыскивая тайный вход. Безумец подошел к чахлому скрюченному дереву и отломил от него сухую ветку, чтобы использовать ее в качестве дубинки. Затем сумасшедший снова отправился на поиски своего врага.

Чакс.

Наконец безумец услышал голоса и понял, что был прав. Наконец-то он достиг успеха, наконец-то одержал победу, наконец-то он обретет вечный покой! Сумасшедший двигался в направлении звуков, низко склонившись к земле, не желая выдавать себя, не желая, чтобы враг узнал, насколько близко он уже подобрался. Скоро он окажется еще ближе.

Чакс.

Перед ним возникло хитро замаскированное строение. Безумец подкрался к нему, его потное лицо было покрыто грязью, его руки стали черными от передвижения на четвереньках, голые ступни потемнели от глины, а слишком тесные брюки пропитались водой.

Чакс.

Безумец добрался до угла строения, обогнул его, увидел впереди окно и проскользнул к нему.

Чакс.

И остановился под окном, поднял голову и посмотрел на тех, кто внутри.

Чакс.

Он увидел Дэниэлса-Чакса, про которого он с самого начала знал, что тот является врагом.

Чакс.

Он двинулся дальше к дверному проему и выпрямился, сжимая в руке дубинку.

Чакс.

Он вошел, назвав его по имени.

Чакс.

И испуганный Чакс упал.

Чакс.

Слезы в его глазах.

Чакс.

Страх в глазах женщины.

Чакс.

Поднятая дубинка.

Чакс.

И в проеме окна появляется Сондгард-Чакс, держа в руке пистолет.

Голова сумасшедшего судорожно задвигалась, он закричал и забормотал что-то, не зная, что предпринять, как убить того, другого, как избавиться от него.

А Сондгард-Чакс в окне произнес:

– Я должен сделать только одно. Мне придется поступить именно так. Вот и все.

И выстрел принес ему забвение.

– Благодарю вас, – произнес доктор Эдвард Питерби и повесил трубку.

Кончики его пальцев соединились, образовав маленький шалашик, доктор посмотрел из небольшого теплого освещенного пространства вокруг стола в темноту самого удаленного угла комнаты.

Стояла ночь. За занавешенным окном была темнота, если не считать слепящего света прожекторов, освещающих корпус для тяжелых больных. Но здесь, в кабинете, мирно соседствовали мягкий свет от настольной лампы, отражавшийся в темном полированном дереве крышки стола, и уютная темнота дальних углов.

"Нам приходится проделывать такой длинный путь, – печально подумал доктор Питерби. – Получать так много знаний. А они так мало понимают нашу работу, то, что мы пытаемся здесь делать. Они совсем не стараются помогать нам Знания в области психиатрии у них на уровне средних веков. Они смотрят на душевнобольного и видят только опасность и злобу. Они не замечают потенциала, запертого внутри больного ума. Не видят возможностей освобождения этого потенциала, излечения больного рассудка, возвращения миру здорового гражданина.

Непрофессионал видит только опасность и думает только об убийстве.

Они не должны были убивать Роберта Эллингтона. Этот человек обладал огромным потенциалом, блестящим умом, великими талантами. Избавиться от такого человека, выбросить его как мусор, принести его в жертву общему невежеству было преступлением. Застрелен каким-то невежественным животным, а кто из них двоих, убийца или убитый, обладал более высоким потенциалом ума?"

Доктор Питерби заметил, что опять сделал шалашик из своих пальцев, но на сей раз не стал поспешно разводить руки. Сейчас он не задумался об этом. Теперь доктор мог бы признать, что да, он хотел бы скрыться от всего мира, спрятаться от него. От мира, так несправедливо обошедшегося с одним из самых ценных его созданий – Робертом Эллингтоном Доктор Питерби испытывал глубокую печаль.