Алекс Ровира - Последний ответ

— Нет, это ее настоящее имя. Она воображала, что оно как-то связано с ее судьбой, но не хотела знать, как именно, — сильно побледнев, ответила Сара.

— Но почему? Сколько других фактов ты от меня скрываешь, заставляя вслепую мотаться по свету?

— Есть еще парочка вещей, тебе неизвестных. Поверь, нехорошо узнавать все и сразу. Теперь ты в курсе, кто такая Лорелея. Надеюсь, она нам больше не встретится. Впрочем, боюсь, она ищет то же, что и мы.

— А что ищем мы? — спросил я с цинизмом.

— «Последний ответ».

— Лора говорит, что пытается тебя защитить. Она, мол, спасла мне жизнь, чтобы не огорчать тебя.

— Не обращай внимания на ее слова. — В голосе Сары послышались металлические нотки. — Моя сестра совершенно непредсказуема, кроме разве что одного момента. С самого раннего детства она стремилась во всем мне подражать. Поскольку у нее нет собственной жизни, ей нравится делать то же, что делаю я, даже не понимая, чем именно я занята. Она ввязалась в это приключение на свой страх и риск, даже не видя конечной цели.

— Я тоже ее не вижу.

— Да ее никто ясно и не видит… покамест. — Сара убрала руку с моего лба и пригладила свои черные волосы.

— Все же мне ясно: тебе не нравится, что Лора вмешалась в это дело.

— Скажем так, осторожность — не главная ее добродетель. Я знаю, она может быть даже очень жестокой. Лорелея попросту делит всех людей на плохих и хороших. Если добавить к этому вторую жену моего отца, безответственную миллионершу, которая дает Лоре все, чего бы та ни пожелала, ты получишь все сведения, необходимые для понимания того факта, что Лорелея — это бомба замедленного действия. Чем дальше от нас она находится, тем увереннее мы будем себя чувствовать.

— Она всего-навсего девочка, — возразил я и почувствовал, как дремота снова укутывает мою голову.

— На мой взгляд, это восемнадцатилетняя психопатка, порой способная на добрые поступки — скорее по ошибке. Например, она доставила тебя ко мне…

Тут ее губы на краткий момент приникли к моим. Это был легкий, едва намеченный поцелуй, но я ощутил где-то внутри сладостное пламя, доселе мне неизвестное.

Я раскрыл глаза и сказал:

— Если ты наградишь меня еще одним, то я отдам тебе секрет, который Эйнштейн спрятал в своем кабинете.

Сара одновременно и рассмеялась, и нахмурилась, потом заявила:

— Если только ты не будешь просить меня о третьем.

— Уговор.

— Давай, выкладывай.

— Это письмо! — воскликнул я. — Я скопировал текст на последней странице моего «Молескина», он лежит в кармане куртки.

Француженка перерыла все мои карманы, наконец нашла записную книжку, сняла с нее резинку и осторожно приоткрыла заднюю крышку. Прочитав переписанное мною письмо Милевы, она восторженно вздохнула.

Потом Сара убрала книжку в карман моей куртки и сказала:

— А теперь спи, тебе надо набираться сил. Мы должны как можно скорее выезжать.

— Не забудь о расплате! — напомнил я.

Полные губы Сары медленно приблизились к моим и наконец приникли к ним в самом прекрасном месте Вселенной, известном человечеству. Когда поцелуй окончился, я ощутил одиночество астронавта, который оторвался от корабля и куда-то уплывал в космическом холоде.

Чтобы восстановить силы, я чашками поглощал супы, которые Сара приносила мне из соседнего еврейского ресторанчика. Поцелуев больше не было, но я чувствовал такую близость, что даже ее присутствие в комнате наполняло счастьем все поры моего тела.

Я ощущал себя до глупости романтичным.

Персонажи переживаемого приключения постепенно возникали перед нашими взорами, хотя темнота все еще преобладала над щелочками света, раскрывавшимися в лабиринте, в который мы забрались.

— Так, значит, ты думаешь, что Павел собственноручно убрал Йосимуру, чтобы не дать японцу добраться до тайны, сокрытой в кабинете Эйнштейна? — прервал я ее нервное постукивание по клавишам ноутбука.

— Возможно, его мотивы были куда сложней. Моя гипотеза такова: он вернулся в дом Йосимуры ночью и пытался выудить из японца неизвестные сведения. Так или иначе, Павел лишь исполнял роль пешки в организации, подобной нашей, агенты которой разбросаны по всему свету.

— Что значит «подобной нашей»? Меня ни разу не спросили, желаю ли я вступить в ряды какой-либо организации.

— Хочешь того или нет, но по своему духу ты уже в нее входишь. — Сара безнадежно вздохнула. — Решив быть со мной, ты уже выбрал свою сторону. Йосимура, бернский экскурсовод, Мерет Фолькенверг, так называемый издатель, оплачивающий твои передвижения, — все они искали или ищут тайную формулу Эйнштейна, чтобы высвободить на свет самую могущественную энергию.

— Погоди-ка, — остановил я Сару. — Ты хочешь меня убедить, что Рэймонд Л. Мюллер, директор издательского отдела Принстонского квантового института, вовсе не собирается печатать книгу?

— Конечно. Да и издателя такого не существует, все это было проделано для того, чтобы снабдить тебя средствами. Ты должен был поехать со мной. В Принстоне даже нет квантового института. Единственная наша защита в этом приключении — полнейшая анонимность.

Это было больше, чем я мог воспринять с одного раза. Я безуспешно попытался приподняться и заглянуть Саре в глаза — она в первый раз говорила со мной так откровенно.

— Так, значит, вся работа, проделанная мной, была впустую… — пронзила меня догадка.

— Наоборот, — успокоила меня француженка и опустила руку на плечо. — Твоя работа — ключевое звено в наших поисках «последнего ответа». Мы хотим, чтобы ты продолжал править рукопись Йосимуры. Когда все будет позади, ты получишь оговоренные деньги.

Я снова рухнул на диван и заявил:

— Иными словами, я наемник, работающий на организацию, даже имени которой не знаю!

— Враги называют нашу структуру «Квинтэссенцией» — по причинам, которые сейчас к делу не относятся. Как бы то ни было, это не организация с пирамидальной структурой, с лидерами и уставом, особенно теперь, после смерти Йосимуры. Мы сообщество независимых людей, которые добровольно, каждый своим путем, подбираются к «последнему ответу». Вот что нас объединяет и заставляет помогать друг другу в нашем состязании со временем.

Несколько секунд я размышлял, пытаясь сложить кусочки этого странного пазла, в котором начинал проглядывать какой-то смысл.

— Итак, Йосимура был в «Квинтэссенции» важным человеком?

— По крайней мере, для меня. — Голос Сары задрожал. — Он руководил моей диссертацией и был мне почти как отец. Я явилась на нашу тайную встречу в Кадакесе, чтобы попытаться его защитить, поскольку мы знали, что среди собравшихся будут враги «Квинтэссенции». Как видишь, у меня ничего не вышло.

На щеке Сары появилась слезинка, чуть помедлила и разделилась на несколько ручейков скорби.

Мне захотелось подняться и заключить эту женщину в объятия, но все тело до сих пор саднило. К тому же, раз уж передо мной приоткрылась завеса тайны, я желал добраться до конца.

— А Лорелею Йосимура тоже оберегал?

— Они были мало знакомы. Сестра ведь всегда жила в Швейцарии. Мой отец умер, когда ей было пять лет, а матери у нас разные. Отношения в нашей семье запутанные. Как и в этом мире.

Печальное молчание воцарилось в нашей маленькой комнатке на третьем этаже общежития, совершенно пустынного в этот поздний час.

— А что ты скажешь насчет убийц? — Во мне снова проснулся журналист. — Люди, ликвидирующие любого, кто приблизится к тайной формуле, тоже независимы? Они считают преступление своим духовным путем?

— У наших врагов как раз имеется четкая структура, — жестким голосом заговорила Сара. — Зло — оно всегда организованно, а вот добро не признает границ. Скажу тебе откровенно, мы не имеем ясного представления о том, чего добиваются эти люди. Нам известно только, что они стремятся добраться до «последнего ответа» раньше нас. Нам удалось перехватить несколько документов, теперь мы знаем, что они называют себя «Братством».

Название навело меня на мысль о «Братстве бомбы» — секретной группы, в которую во время холодной войны якобы входил Оппенгеймер. В то параноидальное время ученых обвинили в шпионаже в пользу Советского Союза.

Я предположил уже вслух:

— Может быть, это «Братство» стремится овладеть новой формой энергии и держать ее под своим контролем?

— Возможно, или же они попросту хотят, чтобы никто о ней не узнал и пусть в мире все идет по-старому.

— И как все идет? — задал я наивный вопрос.

— Ужасно. Вот почему мы должны все переменить.