– Я никогда не думала, что ты на такое пойдёшь!
– Почему ты считаешь, что всёобо мне знаешь?
В мягком свете камина и затенённых ламп, в роскоши обстановки и темноте за окнами, спрятавшей нас от всего мира, он был красив, как сказочный герой из романтической сказки, и от созерцания его невиданной прежде (и вообще не существующей) красоты, у меня захватывало дух. Это лицо было тем единственным, которое я всегда мечтала видеть рядом с собой, просыпаться с ним и засыпать. Ощущать и чувствовать двадцать четыречаса в сутки, понимая, что это и есть рай, в котором не нужно больше ничего, ничего…. Только прижаться губами к суровой, немного морщинистой коже, спрятать себя на его плече и замереть так надолго, несгибаемойпод ледяными порывами ветра, захлебнувшегося злобой от нашей неприкосновенности, от того, что мы находимся далеко. Я всегда любила его, но в те минуты любовь моя вдруг стала необычайно острой… острой, как лезвие бритвы. Как боль. И, причиняя боль, вознесла меня на вершину, с которой (я знала это) я никогда не сумею спуститься… да, если честно, мне совсем и не хотелось с неё сходить. Острая, пульсирующая, бесстыдная и чего-то вечно стыдящаяся, страстная как пламя, и прохладнаякак целительный дар горного родника, моя любовь становилась огромнымнепроницаемым облаком, закрывающим нас от мира, словно человечество вымерло из-за случайной катастрофы и на всём земном шаре не осталось больше никого, кроме насдвоих. От такой любви хотелось смеяться и плакать, громко кричать и не произносить ни одного из существующих слов, распахнуть руки и вознестись над земной атмосферой. Чтобы. Почувствовав ожог солнца. Вдруг упасть вниз. С высоты птичьего полёта, на счастливые мгновения, ставшие острым стеклом. Грудная клетка, слишком маленькая в природных размерах человеческой анатомии, не могла вместить всего, всего, всего… и потому, заглядывая в его невидимые глаза, я могла лишь произносить, дыша как раненый зверь:
– Значит, ты меня любишь?
– Люблю. Ты же это знаешь. Всегда любил. И люблю.
И – темнотаспазма, боль, роскошь. Вспышка – всё, скрывшее мир огромным облаком, становилось незабываемым отпечатком, навсегда застрявшим в глазах… полумрак комнаты, и в нём, друг напротив друга, мы двое – две тени, две боли, которым остаётся ждать лишь пару секунд, чтобылибо совершить непоправимую ошибку, либо вознести друг друга на небеса. Что стоит жизнь без этой ошибки? Я давно подошла к пределу, за которым уже всё равно.
Несколько шагов. Протянутые руки – на плечи.
– Я люблю тебя. Всегда любил. И люблю.
Лёгкое прикосновение ладони, закрывающей его дрожащие губы.
– Не надо. Ничего не надо говорить. Даже пошлости, вроде того, что мы сейчас поднимемся на второй этаж посмотреть твою спальню. Молчи. Просто пойдём.
Я хорошо помню то утро. Когда я открыла глаза, он не спал. Я поймала его счастливую улыбку, полную обещания и какой-то надежды, и тревожно спросила:
– Что же теперь будет?
– Ты боишься? То же, что и всегда.
– Да, я боюсь. Боюсь, и мне не стыдно в этом признаться. Я слишком много перенесла.
– А что, собственно, произошло? Тебе нечего бояться! Просто я немного необычным способом вырвал тебя из их лап. Если быя знал, что тебя арестовали, я бы сделал это намного раньше. Заплатил кому следует – и все. И ты не прошла бы через ад. Но вся беда заключается в том, что я не знал, что тебя арестовали. Мне никто обэтом ничего не сказал! Я не мог знать! Поэтому всё так получилось.
– Можно подумать, ты ничего не платил!
– Платил. И ещё заплачу. Какое значение имеют деньги, если речь идёт о твоей жизни? Деньги – ерунда! Например, зав. отделением я отвалил пять тысяч.
– Разве зав. отделением был в курсе?
– Глупышка! Конечно! Иначе каким бы образом я всё так здорово провернул!
– Да уж, здорово! Я чуть не умерла от ужаса!
– Кстати, дорогуша, в тебе пропала гениальная актриса! Как ты принялась кататься по кровати и кричать! Даже я почти тебе поверил! А какие потом у них были лица…
И, глядя друг на друга, мы захохотали ещё раз.
Мой побег из больницы был тщательно подготовлен, но готовила его не я. Более того. В его подготовке я не принимала вообще никакого участия. Лучше, чем Рыжик, придумать было нельзя. Итак, его задачей было устроить мой побег из больницы, где рядом со мной постоянно находился вооружённый охранник, где всё время было людно, все входы и выходы охранялись, и незамеченной не смогла бы проскочить даже мышь. И, надо сказать, справился он со своей задачей блестяще. Вот как обстояли дела. Я попытаюсьописать происходящее со слов очевидцев – то есть так, как описал мне Рыжик, остававшийся на поле боя до самого победного конца.
9.00 —в палату вваливается толпа врачей, совершающая обход. Дежурный врач. Профессор, студенты, дежурный врач с ночной смены, зав. отделением, ещё кто-то, ещё кто-то. Затерявшись в толпе белых халатов, в середине находится Рыжик. Он повесил на шею стетоскоп и старательно отводит от меня глаза. Обходзаканчивается быстро. Как всегда, на меня никто не обращает внимания. Через десятьминут белые халаты исчезают.
9. 15 —появляется Рыжик. Он шествует к окну, сосредоточено держаисторию чьей-то болезни в руках. Он не успевает подойти к окну и с кем-то заговорить. Я громко окликаю его:
– Доктор. Мне плохо! У меня сильная боль!
Он подходит ко мне и небрежно говорит:
– Что случилось?
Я начинаю кататься и кричать. Он делает вид, что обследует рану, с которой давно сняли повязку. Трогает пальцами, щупает, делает сосредоточенный вид. Потом вдруг распахивает дверь и орёт:
– Открылось кровотечение! Сестра, срочно готовить операционную!
И выскакивает из палаты. Слышно, как в коридоре он громко обращается к охраннику:
– У вашей подопечной большие проблемы! Разошлись швы, необходима срочная операция! Состояние критическое!
Мне не слышно, что отвечает охранник.
9.30 —двери распахиваются, и в палату вваливается операционная каталка. Вместе с ней – Рыжик, дежурная медсестра и два санитара. Рыжиксуетится: «Осторожней! Осторожней!». Санитары поднимают меня и кладут на коляску. Вывозят в коридор и быстро катят по направлению к верхней операционной. Охранник с растерянным видом плетётся следом. В операционную егоне пускают. С решительным видом Рыжик загораживает ему дорогу: «А вам сюда нельзя».
9.35 —процессия выезжает в операционную. Двери захлопываются. Охранник остаётся в коридоре. Ему предстоит ждать.
9. 45 —из операционной выходят два других санитара – не те, что сопровождаликаталку с больной. Они оба несут тяжёлый мешок, до верху полный окровавленным бельём. Мешок такойполный и тяжёлый, что тряпки едва не вываливаются. Видя его содержимое, мент брезгливо морщится и уступает санитарам дорогу. От грязного белья его заметно тошнит. Санитары тащат мешок к лестнице чёрного хода. Слышно, как они спускаются вниз по ступенькам.
10. 00 —операция идёт полным ходом. Мент скучает. Внизу, от главного входа больницы, постоянно отъезжают какие-то машины, и одназа одной – машины скорой помощи. Пустые, либо везущие куда-то больных.
11.00 —двери операционной распахиваются. Два санитара и Рыжиквыкатывают каталку с человеком под одеялом и под капельницей. Видно, что это женщина, заключённая Тимошина: – из– под одеяла виднеются светлые волосы.
11.10 —каталку завозят в палату. Санитары перекладывают женщину на кровать. Рыжик проверяет капельницу, наклоняется. Щупает пульс. Убедившись, что арестантка под наркозом заняла своё место в палате, охранник спокойно занимает пост в коридоре.
11.20 —Рыжик выходит из палаты иподходит к менту. Он говорит, что рана дала осложнения, и Тимошинупрооперировали второй раз. Операция прошла сложно. Ей дали сильный наркоз. Наркоз полностью пройдёт через 5–6 часов, и она придёт в себя. А до этого все 5–6 часов будет спать. Рыжик просит мента, чтобы он поглядывал на неё, но руками не прикасался и не тревожил ни в каком случае. Потомучто резкое пробуждение от наркоза может вызвать шок. Пусть через 6 часов зайдёт в палату и когда увидит, что женщина пришла в себя, у неё открыты глаза и она в сознании, пусть позовёт его, Рыжика, из смотровой. Мент обещает всё выполнить.
11.25 —Рыжик заходит в смотровую. Потом сразу же спускается иидёт внизпо лестнице. Санитары ушли ещё раньше. Мент не обращает на него никакого внимания.
17. 20 —прошло больше шести часов. Начинаеттемнеть. Мент заходит в палату. Женщина лежит неподвижно. Капельница давным-давно пуста. Менту кажется странным её неподвижность и то, чтокапельницу никто не убрал из вены. Но решает подождать.
17. 45 —мент снова заходит в палату. Женщина неподвижна точно так же, как и раньше. Мент идёт в сестринскую и нападает на дежурную сестру:
– Почему никтоне снимет капельницуу послеоперационной больной? Вы что тут, совсем с ума посходили?
Сестра широко раскрывает глаза:
– Какой послеоперационной? Сегодня утром не было никаких операций!
